Постановка исследовательской задачи и определение ключевых понятий.

В условиях социально-политической нестабильности и дефицита гражданских структур 1990-х гг. религиозность и этничность стали для россиян основой формирования новых макроидентичностей. Сегодня 85% наших соотечественников считают себя верующими¹, произошло признание религии на государственном уровне, ее вклада в поддержание традиционных ценностей и нравственного единства. Между тем значимость массовой религиозности не ограничивается исключительно функциями социальной консолидации. В постсоветский период она превратилась в активный элемент этнического самоопределения и политического позиционирования. Дискуссии в публичном пространстве о роли религии (в первую очередь православия и ислама) в сохранении традиционных ценностей народов России и обсуждение религиозных мотиваций политических действий, религиозных источников терроризма и экстремизма побуждают человека к самоопределению в этнических и религиозных категориях. Как социальное явление этноконфессиональная идентичность формируется под влиянием религиозного фактора в процессе социальных и межэтнических взаимодействий. Она является одной из форм этнической идентичности и возникает, когда религиозность становится значимым маркером этнического самоопределения. Именно поэтому она обладает большим потенциалом социальной регуляции в сфере межэтнических отношений.

Изучение этноконфессиональной идентичности продуктивно с позиций теории межгрупповых отношений и «воображаемого сообщества», теории этнических границ (Ф. Барт) и социальной дистанции. Исследования К. Лича с соавторами показали, что любая ингрупповая идентичность включает в себя пять элементов: 1) значимость для человека (выраженность идентичности); 2) восприятие внутригрупповой гомогенности (насколько однородной видится группа ее членами); 3) приверженность группе и готовность разделять ее ценности и цели (групповая сплоченность); 4) позитивные эмоции, связанные с членством в группе (удовлетворенность членством); 5) готовность членов группы разделять общую судьбу и воспринимать друг друга как похожих людей (самостереотипизация). Тестирование этих элементов на российской выборке показало их культурную универсальность [Агадуллина, Ловаков, 2013], а опросы российских буддистов [Шорохова, Хухлаев, 2016] и мусульман подтвердили исследовательский потенциал данной модели идентичности.

Г. Тэджфел и Дж. Тёрнер показали, что социальная идентичность, в том числе и этническая, формируется у человека в результате восприятия себя членом какой-либо социальной группы (реальной и/или категориальной) и ее положительной оценки [Tajfel, Turner, 1986]. Соответственно, этнические границы, очерчивающие группу, являются социальными границами, поскольку создаются людьми, а собственно этничность оказывается формой социальной организации культурных различий. При этом в расчет принимаются не все этнокультурные характеристики, а лишь те, которые признаются актуальными и значимыми. Субъективное восприятие этих границ и меры близости между этническими (этноконфессиональными) общностями определяют культурную дистанцию между ними. Преодолению этнических границ и уменьшению культурной дистанции способствует доверие людей друг другу – обобщенное, межличностное, межгрупповое (в том числе межэтническое и межконфессиональное). Оно помогает поддерживать терпимое отношение к многокультурности и в таком качестве близко к толерантности, понимаемой как «моральный идеал» [Николсон, 2001; Штомпка, 2014; Рыжова, 2017].

Хотя этноконфессиональная и религиозная идентичности тесно друг с другом связаны, их не стоит отождествлять. Первая является более массовой, групповой; она неразрывно связана с этническим единством, и о ней можно говорить, когда этничность и религиозность позиционируются в публичном пространстве как недифференцируемые категории. Вторая более личностная, приватная; она имеет непосредственное отношение к моральному единству и в мировоззренческом смысле отражает личные взаимоотношения верующего с Богом. Еще можно выделить политическое измерение этноконфессиональной идентичности, отражающее участие религии в формировании политических ценностей и установок. С социологической же точки зрения говорить об этноконфессиональных процессах можно лишь в том случае, когда связь этнического и религиозного самосознания воспринимается обществом как восстановление исторической преемственности², становится элементом повседневности, включается в дискурс власти³, имплицитно присутствует в образовательном стандарте⁴.

Религиозность является одним из устойчивых маркеров этнической идентичности, не очень сильным в мирное время, но обладающим большим потенциалом этногрупповой мобилизации в ситуациях межэтнической напряженности. При радикализации сознания собственная этничность приобретает «сверхценное» религиозное измерение, и тогда этноконфессиональная идентичность наделяется сакральным статусом. На сегодняшний день социальный потенциал религиозности при формировании и поддержании межэтнических отношений в различных регионах нашей страны изучен недостаточно. В условиях российской полиэтничности является ли она фактором межэтнического согласия или, наоборот, способствует укреплению этнических границ и усилению культурной дистанции? Мы полагаем, параллельное изучение религиозных и этнических процессов позволит более глубоко и разносторонне ответить на поставленный вопрос.

Эмпирическая база исследования.

Наиболее ярко взаимосвязь религиозности и этничности проявляется в ситуациях тесного межэтнического и межконфессионального взаимодействия. Следовательно, продуктивно изучать социальный потенциал религиозности, например, в условиях исторически сложившегося православно-исламского пограничья. Именно поэтому в июле 2017 г. в рамках проекта «Ресурс межэтнического согласия в консолидации российского общества: общее и особенное в региональном разнообразии» нами было проведено исследование среди жителей Республики Башкортостан (РБ). Религиозность в данном исследовании мы рассматривали как веру, социальную идентичность и поведение. Для ее измерения использовались следующие индикаторы: самоидентификация респондентов как «верующих» (и «скорее верующих»), ощущение сильной связи с единоверцами (проявление религиозной/этноконфессиональной идентичности), следование религиозным практикам.

Отбор респондентов производился методом квотной районированной выборки, репрезентирующей структуру населения региона – были заложены квоты по полу, возрасту, образованию и национальности (башкиры, татары, русские). Всего в опросе приняло участие 1035 чел. из 14 городов и 15 сельских районов, представляющих 6 геоэкономических зон республики: Центральную, Западную, Южную, Северо-Западную, Северо-Восточную и Уральскую.

Религиозность и этнические установки.

Процессы этноконфессиональной самоидентификации в Башкортостане проявляются достаточно отчетливо: 87% башкир и 85% татар считают себя мусульманами, а 81% русских – православными. В этноконфессиональном отношении это регион с исламским большинством (59%). Здесь высока религиозность населения в целом: 79% верующие, 70% ощущают связь с единоверцами и 65% признаются, что религия играет важную роль в их жизни. Столь же высоки для башкортостанцев субъективная значимость этнической идентичности и этническая солидарность: 80% никогда не забывают о своей национальности и 78% полагают, что современному человеку необходимо ощущать себя частью своей этнической общности. Каких-либо существенных различий по данным показателям в этническом разрезе не наблюдается.

У верующих этнические связи выражены сильнее. Так, 32% верующих и лишь 17% неверующих ощущают тесную связь с людьми своей национальности⁵. Аналогичным образом актуальность этнической идентичности и этническая солидарность выше у тех, для кого религия играет важную роль в жизни. В то же время религиозность населения не мешает формированию в республике благоприятных межэтнических отношений: большинство (79%) считают их позитивными. Стоит особо обратить внимание, что верующие чаще, чем неверующие, оценивали данные отношения как доброжелательные, а неверующие, напротив, чаще, чем верующие, отмечали внутреннюю межэтническую напряженность (табл. 1).

Согласно Декларации принципов толерантности ЮНЕСКО⁶ (1995) умение сотрудничать с людьми независимо от их этнической, расовой и религиозной принадлежности является нормой социальных взаимодействий. Как «моральный идеал» этническая толерантность выражается в поиске консенсуса в принятии решений, уклонении от насильственных методов урегулирования конфликтов, открытости для сотрудничества с людьми любой национальности. В Башкортостане одним из факторов ее [этнической толерантности] формирования оказывается религиозность, которая способствует сокращению дистанции в межэтнических взаимодействиях, повышению готовности принять человека другой национальности не только в сфере формальных (например, трудовых), но и тесных межличностных отношений – в качестве супруга, друга, соседа (табл. 2).

Таблица 1. Оценка межэтнических отношений в Башкортостане (% от опрошенных)

Таблица 2. Установки межэтнической толерантности в Башкортостане (% от опрошенных)

В целом уровень межэтнической толерантности, понимаемой как ориентация на мирное разрешение возникающих споров и противостояний, в республике довольно высок: 78% ее жителей вне зависимости от этнической принадлежности полагают недопустимым насилие в межнациональных и межрелигиозных спорах. Тем не менее в случае гипотетического конфликта, когда нарушается справедливость в отношении их народа или веры, примерно треть башкортостанцев (35%) готовы согласиться с насильственными методами его разрешения, а чуть менее половины (45%) считают, что любые средства хороши для защиты интересов их народа. Если же рассмотреть эти данные через призму этничности и религиозности, то можно заметить интересные закономерности. Так, у русских установки мобилизации (готовность к применению насилия в случае нарушения справедливости в отношении их народа или веры) сильнее выражены среди неверующих, а у башкир, напротив, среди верующих (табл. 3).

Вместе с тем доля сторонников религиозного радикализма, одобряющих тех, кто готов с оружием в руках защищать чистоту своей веры, в Башкортостане не велика: 3% мусульман и 7% православных. Большинство же уверено, что это «преступники, с которыми следует бороться» (47% мусульман и 46% православных). Однако около четверти жителей региона (24% мусульман и 28% православных) проявляют к ним сочувствие («эти люди заблуждаются, но их в чем-то можно понять»), и примерно столько же затруднились с ответом (23%), что говорит о значимости темы радикализма в публичном пространстве республики. Среди неверующих доля осуждающих религиозный радикализм несколько выше – 54 против 46% среди верующих.

Таблица 3. Этнополитические установки башкир, татар и русских Башкортостана (% от опрошенных)

Политический вектор основных конфессий Российской Федерации выражается в стремлении оказывать влияние на принятие государственных решений. На уровне массового сознания такое стремление находит поддержку у 38-40% жителей РБ вне зависимости от религиозной принадлежности. При этом в равной мере поддерживается влияние на государственную политику и исламских, и православных институтов – Духовных управлений мусульман (41% мусульман и 38% православных) и Русской православной церкви (40% мусульман и 45% православных). Как и следовало ожидать, среди неверующих поддержка их политического влияния несколько ниже, чем среди верующих – 25 и 31% соответственно.

Религиозность и культура доверия.

Культура доверия, складывающаяся в полиэтничном пространстве России, способна стать действенным фактором межэтнического согласия. Обобщенное, межэтническое и межконфессиональное доверие, а также доверие власти разного уровня являются базовыми условиями для развития гражданской консолидации и благоприятного климата межэтнических отношений. В Башкортостане уровень обобщенного доверия составляет 41% (табл. 4). Аналогичное значение данного показателя (практически не различающее у русских и нерусских) наблюдается и в иных ранее исследованных нами регионах – Московской, Астраханской, Калининградской областях и Ставропольском крае [Мукомель, Рыжова, 2017].

Таблица 4. Уровень обобщенного доверия в Башкортостане (% от опрошенных)

Таблица 5. Межконфессиональное и межэтническое доверие в Башкортостане (% от опрошенных)

В то же время уровень межэтнического и межконфессионального доверия в Башкортостане выше, чем уровень обобщенного доверия (табл. 5). Взаимное межконфессиональное доверие охватывает большую часть конфессиональных сообществ республики: 63% мусульман доверяют православным и 60% православных доверяют мусульманам. Уровень обобщенного доверия тесно связан с религиозностью: он снижается до 33% среди неверующих (против 45% среди верующих) и до 34% среди не ощущающих связи с единоверцами (против 47% среди ощущающих такую связь).

В соответствии с моделью социальной идентичности К. Лича ощущение сильной связи с единоверцами⁷ может служить индикатором выраженности религиозной идентичности и ингрупповой сплоченности, свидетельствующим об их интенсивности. Нами было установлено, что интенсивная религиозная идентичность в Башкортостане является фактором, поддерживающим культуру доверия. Среди респондентов, не ощущающих связи с единоверцами, ключевые показатели доверия, необходимые для поддержания межэтнического согласия, значительно ниже, чем среди тех, кто такую связь ощущает (табл. 6).

Религиозное поведение и межэтническое согласие.

Религиозность россиян редко проявляется на уровне конфессионально регламентированного поведения, подразумевающего элементы духовно-аскетической практики. Согласно социологическим опросам, доля практикующих их крайне невелика и не превышает 10–15%. Гораздо чаще, в том числе и в Башкортостане, она проявляется в обеспечении социальной интеграции и нравственных оснований взаимодействия, чем в ключевых признаках религиозной вовлеченности, таких как участие в богослужении, ежедневная молитва, чтение священных текстов, пост и т.п.

Таблица 6. Уровень доверия в Башкортостане в зависимости от интенсивности религиозной идентичности (% от опрошенных)

Для того чтобы оценить распространение элементов религиозного поведения⁸, мы просили респондентов выбрать из предложенного списка любое количество ответов, соответствующих их образу жизни. Хотя верующих в республике почти 80% и 65% полагают, что религия играет важную роль в их жизни, институциональные практики, сопутствующие религиозной мировоззренческой идентичности, традиционно понимаемой как общение человека с Богом, оказались мало популярными среди ее жителей: лишь 7% ежедневно молятся, 5% регулярно посещают церковь/мечеть для участия в богослужении, 7% соблюдают пост/уразу, 6% читают священные тексты. Наиболее же востребованными среди основных этнических групп РБ оказались следующие элементы религиозного поведения: 1) посещение церкви/мечети для участия в обрядах жизненного цикла; 2) обращение к Господу/Всевышнему с просьбой, поминовение усопших, принесение «малой жертвы» (поставить свечку/дать садака); 3) редкая молитва; 4) следование религиозным нормам милосердия и справедливости в отношениях с людьми (табл. 7).

Перечисленные практики являются выражением социально-коммуникативного аспекта современной религиозности. Акцент на нормативной и обрядовой стороне религиозного поведения в полной мере отражает внешний, интеграционный характер религиозности и ее роль регулятора социальных отношений. В пользу данного вывода говорит выявленная нами тенденция: среди тех, для кого религия не играет важной роли в жизни, стремление следовать нормативным религиозным нормам милосердия и справедливости в отношениях с людьми существенно снижается – с 37 до 18%, а среди не посещающих церковь/мечеть для участия в религиозных обрядах жизненного цикла – с 36 до 25%. Данная тенденция одинаково проявляется во всех исследуемых этнических группах. Среди выбравших из перечня религиозных практик позицию «стараюсь следовать религиозным нормам милосердия и справедливости в отношениях с людьми» вырастают базовые показатели межэтнической толерантности: до 85% не приемлют насильственные методы урегулирования межэтнических и межконфессиональных конфликтов и до 90% согласны, что «государство должно поддерживать культуры и религии всех народов России». И в этом можно найти действенный источник позитивных межнациональных и межконфессиональных отношений в республике.

Заключение.

Религиозный фактор в межэтнических отношениях проявляет себя дифференцированно и зависит от исторических и институциональных рамок взаимодействия. В разных локальных средах и культурных контекстах, а также под влиянием политических факторов потенциал российской религиозности будет колебаться и выполнять функции или поддержания межконфессионального диалога и, соответственно, позитивных межэтнических отношений, или выстраивания и укрепления этнических (этноконфессиональных) границ. Например, данные проведенного нами исследования показывают, что среди русских Башкортостана установки этнополитической мобилизации (готовность к применению насилия в случае нарушения справедливости в отношении их народа или веры) выше среди неверующих. У башкир же наблюдается обратная ситуация – готовность любыми средствами защищать интересы своего народа выше среди верующих, чем неверующих. На первый взгляд, это говорит о большем потенциале этнической мобилизации со стороны исламской духовности, но в то же время, установки татар, которые в большинстве тоже являются мусульманами, не подтверждают подобных допущений.

Таблица 7. Религиозное поведение башкир, татар и русских Башкортостана (% от опрошенных)

В целом, можно заключить, что ислам и православие в республике как исторически сложившиеся религиозные традиции не формируют в массовом сознании жесткие этнические границы и не способствуют созданию «далеких» культурных дистанций. Религиозность проявляется, прежде всего, в обеспечении социальной интеграции и поддержании социальных связей, в том числе межэтнических и межконфессиональных, выражая тем самым солидаристские общественные ориентации.

В той форме, в какой религиозность сложилась на уровне массового сознания и поведения, она играет значимую роль в сохранении и укреплении межэтнического согласия. Как вера она оказывает позитивное влияние на межэтнические отношения и культуру доверия (среди верующих, например, выше уровень доверия к людям и больше оптимизма в оценке межэтнических отношений в республике) и повышает готовность принять человека другой национальности не только в сфере формального, но и близкого неформального взаимодействия. Интенсивная религиозная идентичность (то есть переживание тесной связи с единоверцами) также способствует поддержанию культуры доверия в Башкортостане: не ощущающие связи с единоверцами в меньшей степени, нежели ощущающие ее, склонны доверять представителям других национальностей и конфессий, институтам власти разного уровня и людям вообще. В свою очередь, наиболее распространенные среди жителей РБ элементы религиозного поведения – следование нормам милосердия и справедливости в отношениях с людьми и участие в обрядах жизненного цикла – обеспечивают поддержание социальных связей, что указывает на преимущественно социально-коммуникативный характер современной российской религиозности.