Везде
Моральная трансгрессия и смыслообразование в сетевых дискуссиях: от осуждения к травле
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Моральная трансгрессия и смыслообразование в сетевых дискуссиях: от осуждения к травле
Аннотация
Код статьи
S013216250006339-5-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Ушкин Сергей Геннадьевич 
ORCID: 0000-0003-4317-6615
Должность: Ведущий научный сотрудник
Аффилиация: Научный центр социально-экономического мониторинга
Адрес: Российская Федерация, Саранск
Выпуск
Номер 1
Страницы
65-73
Аннотация

В данной статье предпринимается попытка рассмотрения того, как пользователи виртуальных сетевых сообществ реагируют на посягательства на действующие нормы и ценности, какие смыслы придают аморальным деяниям и каким образом берут на себя функции по общественному контролю. Эмпирическую базу исследования составили пользовательские комментарии относительно частного случая сожжения российского флага в г. Саранске, представленные в одном из городских пабликов. Всего проанализировано 955 сообщений, выделено четыре волны сетевых дискуссий. 

Полученные результаты свидетельствуют о том, что сожжение российского флага для большей части пользователей является травмирующим событием, которое санкционируется как угроза общественным идеалам добра. Сетевые дискуссии становятся центром притяжения для тех, кто желает прочувствовать зло на себе, запуская схизмогенетическую цепь событий. Проблема заключается в том, что обидчики и жертвы постепенно меняются местами, поскольку в отношении первых активно применяются механизмы кибербуллинга, а в оправдание их поступка вплетаются политико-идеологические смыслы, которые, как очевидно, не были заложены изначально. Фиксируются попытки спекуляции с коллективной исторической памятью, которые также сказываются на дискуссии. 

Делается вывод о том, что городские сетевые сообщества уже сегодня являются воплощением мониторной демократии, приближающей нас к идеалам гражданского общества, однако требующие внешней регуляции ввиду как отсутствия культуры обсуждения конфликтных ситуаций, так и порождения новых смыслов, которые могут стать фундаментом конструирования деструктивных фейковых новостей. 

Ключевые слова
моральная трансгрессия, социальные медиа, сетевые дискуссии, критический дискурс-анализ
Источник финансирования
Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта 19-011-00082 А «Нормотворчество в морали, праве, религии».
Классификатор
Получено
29.08.2019
Дата публикации
10.03.2020
Всего подписок
28
Всего просмотров
587
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать   Скачать pdf
1

Введение.

2 Современный мир отличает то, что сетевые коммуникации в нем характеризует высокий уровень конфликтности, и особенно тогда, когда речь идет об обсуждении норм и ценностей. Публичная реакция на какое-либо событие зачастую бывает более информативной в отношении коллективных чувств, чем данные многих социологических опросов, поскольку позволяет не просто зафиксировать мнения, но и понять смысловую структуру и значения символических репрезентаций [Куракин: 2011: 66]. Другими словами, рассмотрение таких взаимодействий позволяет оценить моральное состояние определенной группы людей пусть и не с улицы, но из сети, которые имплицитно на до-теоретическом уровне легитимируют колеблющийся социальный порядок [Бергер, 2019: 43].
3 Широкие исследовательские перспективы для этого открывают нереактивные методы сбора информации, достаточно прочно вошедшие в арсенал различных социогуманитарных дисциплин, начиная от антропологии и заканчивая криминологией [Николаенко, Федорова, 2017: 39]. Подобный вектор позволяет нивелировать участие исследователя, при этом структура коммуникаций информантов не будет деформирована, поскольку они даже не будут догадываться о том, что являются объектами исследования. С одной стороны, такая постановка вопроса накладывает дополнительные обременения этического характера, связанные с получением согласия на использование данных, их интерпретацию. С другой стороны, вызывает обоснованной сомнение, что комментарии участников публичной сетевой дискуссии, используемые в обобщенном и деперсонифицированном виде, могут составлять сферу приватного.
4 В рамках настоящего исследования рассмотрен частный случай построения сетевых дискуссий вокруг сожжения российского флага 13 января 2019 года в канун празднования Старого нового года 21-летней девушкой, чьи действия, сопровождаемые ненормативной лексикой, были засняты ее подругой и выложены в Instagram. Несмотря на тот факт, что запись была практически сразу удалена, осталось множество цифровых следов о ней, которые быстро распространились и по другим социальным сетям; первоначальный импульс к привлечению широких слоев населения к проблемной ситуации был дан в популярном городском сообществе «Доска позора» (vk.com/club39480832), насчитывающим 73,3 тыс. подписчиков1. По факту сожжения флага правоохранительными органами была проведена проверка и возбуждено уголовное дело по ст. 329 УК РФ («Надругательство над государственным гербом РФ или государственным флагом РФ»).
1. Третье по численности территориально маркированное сообщество после «Привет, сейчас, Саранск» (172,1 тыс. подписчиков) и «Объявления Саранск» (95,0 тыс. подписчиков).
5 Как люди реагируют на посягательства на действующие нормы и ценности? Какие смыслы придаются аморальным деяниям? Каким образом пользователи свободных от формальных институтов цензуры социальных сетей берут на себя функции по общественному контролю? На эти и другие вопросы попытается ответить автор статьи.
6

Материалы и методы.

7 Сбор пользовательских комментариев и иных материалов для последующего анализа осуществлялся в городском сообществе «Доска позора», а именно — в постах, где так или иначе упоминалось резонансное событие или фигуранты громкого дела. Было найдено четыре записи, инициировавших принципиально различные витки общественных дискуссий, которые можно представить в виде накладывающихся друг на друга волн. Первая волна связана с размещением собственно копии видео об инциденте; вторая и третья проблематизирует пренебрежение государственными символами со стороны местных властей; четвертая является реакцией на попытку эмоционального искупления главной фигурантки дела.
8 Всего в ходе четырех волн проанализировано 955 пользовательских комментариев, размещенных в период с 13 по 22 января 2019 года, которые были классифицированы по различным группам в зависимости от тональности высказываний и их смысловой наполненности. В качестве дополнения к пользовательским комментариям приведены данные публичных опросов по данной проблематике в самом сообществе, хоть и не являющихся репрезентативными, но позволяющими косвенно оценить вовлеченность его подписчиков в обсуждаемую повестку и понять их настрой по отношению к происходящему.
9 Методологически мы опираемся на критический дискурс-анализ, реализованный в работах Н. Фейерклафа, но, безусловно, ими не ограниченный [Fairclough, 1989]. Подобный подход позволяет, по нашему мнению, понять, каким образом текущее восприятие норм и ценностей конструировать отношение к тем или иным событиям, а также спрогнозировать динамику дискурсивных сдвигов. Его базисом становится утверждение о том, что языковые практики представляют собой один из аспектов социальности, трансформация которых, в конечном счете, ведет к изменению социальной и культурной картины мира [Йоргенсен, Филлипс, 2008: 27].
10

Результаты.
11 В период первой волны, длящейся с 13 по 22 января 2019 года, было опубликовано 540 комментариев, из них 10 была удалена модераторами сообщества. Пост, предваряющий сетевую дискуссию, был просмотрен 48,8 тыс. чел., а прикрепленная к нему копия видео — 234,6 тыс. чел. В данном случае метрикой учитываются только оригинальные просмотры, которые могут быть произведены как пользователями, так и не-пользователями социальной сети «Вконтакте»; впрочем, нельзя не отметить тот факт, что, судя по числовым показателям, инфоповод вышел не только за пределы городского сообщества, но и за пределы г. Саранска в целом.
12 Примечательно, что абсолютное большинство комментариев (81,3 %), появилось под записью в первые три дня после инцидента. При всем при этом, несмотря на то, что пост с прикрепленной копией видео был размещен всего лишь примерно за полтора часа до полуночи, в первый день опубликовано 15,2 % высказываний, во второй — 48,5 %. Наибольшее социальное одобрение в эти и последующие дни получают те сообщения, которые содержат моральную или нормативную оценку, например — «Это не от большого ума сделано» (85 лайков, жен.), «Алкоголь и дефицит серого вещества ещё и не такое делают. Скоро будут слезы покаяния» (47 лайков, жен.), «Это конкретный пападос. Но в принципе за дело, потому что можно сделать, что угодно, но флаг... Как говорится — ни родины, ни флага» (27 лайков, муж.).
13 Подобного рода высказывания репрезентуют позиции большинства комментаторов, хотя и рассредоточены по всему массиву публичных сообщений. Поступок девушек подвергается критике, а сами они становятся объектом оскорблений и насмешек, в том числе с использованием ненормативной лексики. Косвенно цифровые следы указывают на то, что в первые несколько дней фигурантки инцидента пытались вести полемику с пользователями, но их сообщения были удалены модераторами сообщества, а аккаунты заблокированы (или самостоятельно удалены).
14 На высокий уровень озабоченности ситуацией указывают результаты проведенного в группе публичного опроса, который был прикреплен к первому посту. Всего в нем приняли участие 3,5 тыс. чел., две трети из которых (64,5 %) заявляют о том, что действия девушек являются позором; каждый пятый (19,7 %) придерживается обратного мнения. Еще 15,8 % уверены, что «девушки сожгли не то», однако в данном суждении усматривается скорее сарказм или хайп, а не релевантная оценка их действий.
15 В комментариях прослеживается как минимум три линии оправдания сожжения флага. Первая заключается в том, что девушки делали это без понимания последствий, не осознавая тяжести совершенного деяния, вполне возможно, находясь в состоянии алкогольного опьянения. Некоторая комментаторы вспоминают и об эмерджентных свойствах молодости, в том числе и бунтарской романтике: «Не, ну гнобить барышень за такое точно не стоит) Имхо, просто шалость, бунтарская романтика и все такое» (14 лайков, жен.).
16 Вторая линия строится на том, что девушки проявили неуважение не к флагу как к символу народа, а к флагу как символу власти. Высказывающиеся в этом ключе пытаются политизировать дискуссию, вывести ее из сугубо нравственной и правовой плоскости в плоскость социально-политической проблематики. Необходимо отметить, что количество подобных комментариев в общем массиве невелико; тем не менее, они получают достаточно высокий уровень социального одобрения, а сами они становятся триггером пользовательских дискуссий. К такого рода высказываниям относится, в частности, следующее: «Флаг все увидели, что жгут. А что в стране творится, как будто никто не видит. Согласие, порядок, созидание — и где они? Отвратительная медицина, нищенская пенсия, убогая зарплата, долги и пошлины-это нормально. А флаг сожгли-это уже конечно чересчур... С верхушки уже этот флаг не то, что сожгли, опозорили, своим отношением к населению, а здесь принявшие глупые малолетки какие-то, вот к ним-то мы прицепимся, их-то мы покараем» (89 лайков, муж.).
17 Впрочем, оппонируют им пользователи, которые не видят никакой политической подоплеки содеянному, а тем более — протестной идеологии. Они, напротив, апеллируют к тому, что флаг является символическим атрибутом страны, которую, как правило, не выбирают. Примером этому служит следующее развернутое высказывание: «Кислое с пресным путать не нужно. Медицина плохая, воры... и т.д. Уверен, никакой идейной подоплеки тут нет, им вообще по барабану все это. Просто сожгли флажок и всё. По приколу. В законодательстве РФ есть квалификация данному деяния. Это объясняют ещё школьникам. И флаг РФ, считаю, не олицетворяет правящую верхушку и не тождественен власти и ворью! Хотя, на первый взгляд, вроде грех не велик» (13 лайков, муж.).
18 Третья линия также представляет собой случай политизации дискуссии, но уже в масштабах государственности в целом. В частности, по мнению некоторых пользователей, ничего страшного не произошло, поскольку было сожжено власовское знамя, которое никоим образом не должно являться российским флагом. Вполне естественно, что подобного рода аргументация является ошибочной и редко поддерживается другими, однако стоит упоминания, поскольку кардинальным образом трансформирует дискурс. Но, как правило, эти высказывания оказывают эмоциональную поддержку девушкам. Примером этого служит следующее высказывание «Власовское знамя — в огонь!» (2 лайка, муж.).
19 Вторая и третья волна обсуждений, которая длились с 14 по 15 января 2019 года и с 15 по 17 января соответственно, интенсифицируют дискуссию о неуважении к флагу не со стороны непосредственно девушек, а со стороны региональных властей. В частности, в записи от 14 января 2019 года указывается, что на флагштоке возле Государственного Собрания Республики Мордовия флаги России и Мордовии находятся в непотребном состоянии — полотнища частично порваны. Всего она насчитывает 21,7 тыс. просмотров, под ней оставлено 20 комментариев. По этому поводу также была запущена процедура публичного опроса, в котором приняла участие 1 тыс. чел., результаты которого указывают на то, что абсолютное большинство проголосовавших (81,4 %) считают такое положение дел позором; каждый пятый (18,6 %) или придерживается обратного мнения, или не придает флагу символического значения.
20 А в записи от 15 января 2019 года приводится фотография с перевернутым флагом Республики Мордовия на Доме Республики. Ее просмотрели 27,0 тыс. чел., было оставлено 93 комментария. Происходит окончательная политизация ситуации, образы девушек приобретают определенные элементы героев и мучеников, поскольку, по мнению комментаторов, слишком многие озаботились их поступком, в то время как в стране фиксируется социальная, политическая и экономическая стагнация. Примерами подобных заявления служат: «Ну, если мордовские власти даже флаги нормально повесить не могут, чего уж говорить об их работе в целом» (33 лайка, муж.) или «Нашли чем удивить. Это вы, русское быдло, считаете себя патриотами, готовы девочек самих сжечь за этот НЕДОФЛАГ НЕДОСТРАНЫ, а руководство страны уже совсем себя не считают патриотами — давно уже граждане других стран » (12 лайков, муж.).
21 Необходимо отметить, что, судя по комментариям пользователей, после соответствующих постов флаги были заменены. Получается, что виртуальные конфликты не только вербализуются, но и трансформируются в реальные действия, причем даже теми акторами, которые непосредственно не вовлечены в дискуссию.
22 Четвертая волна обсуждений длится с 17 по 21 января 2019 года и связана с размещенной в сообществе видеозаписью, где девушка рассказывает о том, чем являлся для нее сожженный флаг, а также почему он удостоился такой участи. Запись собрала 35,4 тыс. просмотром, а прикрепленное видео — 458,1 тыс. просмотров. Под ней было оставлено 302 комментария.
23 Непосредственно на видео героиня пытается примерить на себя образ жертвы, которая по детской наивности вместе с другими старыми вещами отправила в огонь один из государственных символов Российской Федерации, а затем была подвержена травле со стороны средств массовой информации и коммуникации. Также она делает резонансное заявление о том, что ее поступки и слова выдернуты из контекста, сама она ни в чем не виновата, а главным антагонистом является тот, кто выложил видео в сеть (точнее, распространил по популярным городским пабликам).
24 Подобного рода «исповедь» вызвала очередной вал негодования, причем наиболее характерные высказывания касаются вменяемости девушки — «Да, таких тупых надо ещё поискать» (55 лайков, муж.), «У нее вообще мозгов нет» (32 лайка, муж.) и «Позор ума ноль у нее!!! И у тех с умом не очень, кто к словам цепляется!)))» (31 лайк, жен.). Подчеркивается и неубедительность речи, и отсутствие настоящего раскаяния. Структура комментариев указывает в целом на то, что лояльность к поступку девушки после ее обращения существенным образом снизилась, хотя эффект должен был бы быть прямо противоположным.
25

Обсуждение и заключение.
26 Рассмотренный нами случай, безусловно, меркнет на фоне тех ужасов, которыми нас регулярно бомбардирует индустрия медиа, поставляющая насилие буквально в каждый дом, превращая его в часть повседневности [Бауман, 2019: 29]. Не в последнюю очередь этому способствует высокий уровень транзитивности поступающей информации, которая просто не успевает быть отрефлексирована, а потому — становится своеобразным «узелком на память», который помогают «вязать» другие. Подобного рода «узелки» позволяют нам в дальнейшем определять, что такое хорошо и что такое плохо, становятся своего рода мерилом нормативности, по большому счету транспонируя понятие прецедентности из сугубо правовой в моральную плоскость (а в условиях все большей клиповизации общественного сознания только на прецеденты, а не отточенную систему морально-нравственных воззрений и остается надежда). При этом значимость в современном мире приобретают различные параметры социального одобрения, такие как лайки и репосты, которые вытесняют (или стараются вытеснить) личные представления о событии коллективными представлениями, давая индивиду возможность соотнесения (или не соотнесения) себя с референтной группой. Как отмечает Л. Донскинс, «ради эмоционального и психологического комфорта люди, как правило, пытаются преодолеть в себе постоянные сомнения или неуверенность, а также чувство незащищенности, которое значительно усиливается в те моменты, когда нет четких и быстрых ответов на вопросы, которые нас тревожат и даже мучают» [Бауман, Донскинс, 2019a: 16]. Уж не поэтому ли пользователи боятся, а потому и протестуют против инициативы социальной сети Instagram скрывать количество лайков под постами?
27 Сожжение российского флага, по своей сути, в терминологии П. Штомпки представляет собой травмирующее сознание событие (а точнее, распространение представлений об этом событии) [Штомпка, 2001: 9]. Правда, стоит уточнить, что оно действует на микроуровне, имеет краткосрочный характер и происходит в локальном сообществе, хотя и весьма органично вливается в какофонию агрессии, бурлящей в пространстве интернета и на телевизионных экранах. Но тем ценнее, что пользователи не пропустили инфоповод, а включились в его обсуждение, продемонстрировав свою сплоченность в условиях тотальной адиафоризации человеческой деятельности, оставляя комментарии, как правило, по поводу своего возмущения и негодования, (ре)конструируя границы дозволенного и недозволенного поведения.
28 Поступок девушек практически моментально санкционируется общественностью как угроза общественным идеалам добра, становясь при этом объектом притяжения пользователей, стремящихся прочувствовать зло на себе, более того — считающих себя его персонифицированными жертвами. По большому счету, они испытывают весь тот букет эмоций, который подробно описан и проанализирован более ста лет назад еще П. А. Сорокиным — и с тех пор мало что изменилось: «в ответ на акты запрещенные мы реагируем в форме переживаний и актов вражды, недружелюбия и ненависти по адресу его субъекта; в нас самопроизвольно возникает желание отпарировать его незаконное покушение и отомстить ему за его попытку» [Сорокин, 2006: 126]. Подобные рода реакция запускает схизмогенетическую цепь, каждое последующее событие которой усиливает пропасть не только между девушками и пользователями, но и различными лагерями пользователей. Притяжение больших масс людей, пассивно и активно следящих за развитием конфликта, представляет собой пример трансгрессии, которая, по мнению Дж. Александера, стоит на страже идеалов моральной справедливости и сакрализации человеческого духа, не только в мыслях, но и на практике [Александер, 2013: 341].
29 Парирование и попытка отмщения за сожжение российского флага приводит к травле (буллингу) — преднамеренному и повторяющемуся акту физической агрессии или, как в нашем случае, психологического уничтожения по отношению к тому, кто не может себя защитить [Andelic et al., 2010: 1123]. Проблема заключается в том, что постепенно «плохие» девушки и «хорошие» пользователи меняются местами, поскольку моральные характеристики перестают быть применимы к комментариям последних. Происходит своеобразное искупление девушек от содеянного, они становятся жертвами пусть не троллей, но, как минимум, неравнодушных комментаторов, и это приводит к появлению все большего количества людей, которые готовы за них заступиться. Как наглядно демонстрирует нам Дж. Мартин в серии романов «Песнь льда и пламени», более известному широкой аудитории по сериалу «Игра престолов», даже самые гнусные поступки могут вызывать восхищение и наоборот, а все потому, что желаемое многими деление мира на черное и белое более не является возможным. Ситуация усложняется тем, что компания по освещению инцидента запускается в некоторых федеральных и региональных средствах массовой информации и коммуникации, которые, навешивая на них ярлыки аморальности, латентно способствуют их героизации, и особенно — среди тех, кто усматривает в подобной травле политические мотивы.
30 Поскольку флаг является сакральным символом не только страны, но и государства, в сугубо моральный конфликт инкорпорируются политико-идеологические факторы, которые, по всей видимости, даже латентно не присутствовали в нем, но кардинальным образом деформировали дальнейший модус публичного дискурса, где весьма активно начинает происходить процесс мифологизации происходящего. Критике, соответственно, подвергается и действующая власть во всех ее проявлениях, и государственность, которая, как отмечается, сделала выбор в пользу цветов власовского флага и тем самым предала российский народ. Подобного рода спекуляции с политикой памяти весьма опасны и свидетельствуют о настойчивых попытках не объективизировать историю, а захватить контроль над ней; в социальных сетях основываются «резиденции» Оруэлловского Министерства правды, «работники» которых замалчивают об одних фактах и выпячивают напоказ другие [см. Оруэлл, 2017]. Конструируются устойчивые убеждения о том, что раз в истории замешана политика (которой, напомним, не подразумевалось изначально), то девушки являются узницами совести (некоторые не то в шутку, не то всерьез называют их мордовскими Pussy Riot).
31 Квалифицируемое в самом начале дискуссии как безоговорочное зло, оно постепенно приобретает текучесть и растворяется в своих производных [см. Бауман, Донскинс, 2019b]. Возрождению разговоров о моральном способствует последняя, четвертая волна обсуждений, которую провоцирует неудачная попытка исповеди одной из девушек; расставляя смысловые акценты, она не упоминает не единого политического подтекста в своем поступке (и даже не дает поводов к этому), что существенным образом затрудняет его мифологизацию. В динамике ее образ проходит две значимых трансформации — от агрессора к жертве и обратно.
32 Рассмотренный частный случай, по нашему мнению, представляет собой важный и во многом типичный пример того, как продуцируются и трансформируются современные нормы, каким образом различные акторы участвуют в процессе нормативного регулирования. Подобного рода кейсы представляют собой еще одну форму понимания общего, которую Л. Болтански и Л. Тевено называют «гражданской» [Болтански, Тевено, 2013: 33]. В то же время в нем наглядно демонстрируется, что относительно небольшие городские сетевые сообщества граждан способны стать инструментом мониторной демократии — новой исторической формой демократии, некой разновидностью «постэлекторальных» политики и правительства, «определяемых быстрым ростом самых разных типов внепарламентских механизмов контроля власти» [Кин, 2015: 104–105]. Вербализация конфликта привела не только к порождению дискурсивных практик, но и к трансформации физического пространства взаимодействий — правоохранительные органы возбудили проверку, а республиканские власти были вынуждены заменить непотребные или неправильно установленные флаги.
33 Парадокс заключается в том, что мониторная демократия не является инструментом решения так называемой «Гоббсовой проблемы» ни в ее реальном, ни виртуальном воплощении, поскольку, найдя виноватого, представители сетевых сообществ начинают клеймить его, а затем вступать в ожесточенные дискуссии друг с другом, порождая новые агрессивные формы поведения. Поэтому, вполне очевидно, требуется повышение культуры сетевого общения (да и общения в целом), так как деструктивные практики взаимодействия (в первую очередь, активное использование hate speech) обесценивает возможности подобных инструментов по поддержанию морали.
34 Подводя итог всему вышесказанному, можно констатировать, что сетевые сообщества представляют собой инструмент развития гражданского общества, механизм общественного контроля, который, однако, нуждается во внешней регуляции. Конфликтные ситуации, которые они репрезентуют, могут становится предметом обсуждений широкой общественности, получая при этом и новые, не закладываемые изначально смыслы. Примерами подобного рода мифологизаций являются сетевые дискуссии в отношении и «керченского стрелка», и кемеровской «Зимней вишни» и многих других событий; вполне очевидно, что в условиях общества постправды требуются продуманные стратегии противодействия деструктивному влиянию процессов смыслообразования — исходного кода фейковых новостей.

Библиография

1. Александер Дж. Смыслы социальной жизни: культурсоциология. М.: Праксис, 2013.

2. Бауман З. Ретротопия. М.: ВЦИОМ, 2019.

3. Бауман З., Донскинс Л. Моральная слепота: утрата чувствительности в эпоху текучей современности. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2019а.

4. Бауман З., Донскинс Л. Текучее зло: жизнь в мире, где нет альтернатив. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2019b.

5. Бергер П. Священная завеса: элементы социологической теории религии. М.: Новое литературное обозрение, 2019.

6. Болтански Л., Тевено Л. Критика и обоснование справедливости: очерки социологии градов. М.: Новое литературное обозрение, 2013.

7. Йоргенсен М., Филлипс Л. Дискурс-анализ. Теория и метод. Харьков: Гуманитарный центр, 2008.

8. Кин Дж. Демократия и декаданс медиа. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2015.

9. Куракин Д. Ю. Ускользающее сакральное: проблема амбивалентности сакрального и ее значение для «сильной программы» культурсоциологии // Социологическое обозрение. 2011. Т. 10. № 3. С. 41–70.

10. Николаенко Г. А, Федорова А. А. Нереактивная стратегия: применимость незаметных методов сбора социологической информации в условиях Web 2. 0 на примере цифровой этнографии и Big Data // Социология власти. 2017. Т. 29. № 4. С. 36–54.

11. Оруэлл Дж. 1984. М.: АСТ, 2017.

12. Сорокин П. А. Преступление и кара, подвиг и награда: социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали. М.: Астрель, 2006.

13. Штомпка П. Социальное изменение как травма // Социологические исследования. 2001. № 1. С. 6–16.

14. Andelic N., Sigurdardottir S., Schanke A.K., Sandvik L., Sveen U., Roe C. (2010). Disability, physical health and mental health 1 year after traumatic brain injury. Disability and Rehabilitation. Vol. 32. No 13. 1122–31.

15. Fairclough, N. (1989). Language and Power. London: Longman.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести