Постановка проблемы.

Одна из обсуждаемых сегодня в прикладных исследованиях тем – новые поколения. Изучением поколений интересуются представители разных наук (психологи, педагоги, историки, этнографы и пр.). Социологи – Б.М. Глотов, И.С. Кон, Ю.А. Левада, В.А. Луков, В.В. Семенова, В.И. Чупров и др. – последовательно проводили анализ социологического понятия «историческое поколение», акцентируя внимание на сравнении хронологических границ. Значительная часть социально-психологических исследований базировалась на биографическом методе, при этом в фокусе находилось взрослое поколение, уже имеющее биографию и самоидентифицирующее себя с определенным поколенческим срезом.

Одним из распространенных подходов к изучению поколенческих циклов является теория поколений Н. Хоува и В. Штрауса, согласно которой поведение человека зависит от того, в каких условиях он жил и воспитывался в детстве (см., напр. [Попов, 2018; Чудинова, 2017]). Так, В.В. Радаев разделяет идею о том, что поколение сталкивается с одинаковыми ключевыми историческими событиями и социальными веяниями, находясь на тех же жизненных фазах. Т.е. классификация поколений должна формироваться применительно к историческим условиям конкретной страны или, по крайней мере, корректироваться применительно к этим условиям. События российской истории позволяют выделять современные поколения более или менее сходным образом: Великая Отечественная война – период оттепели – период застоя – перестройка и либеральные реформы – период стабилизации [Радаев, 2018; 2019]. Согласно этой теории, в начале ХХI в. зародилось новое поколение Z (или центениалы по В.В. Радаеву) и к настоящему времени уже завершило свою детскую биографию. Эта теория практически «захватила» маркетинговую и социоэкономическую сферу, активно продвигается в педагогических и культурологических исследованиях.

На формирование личности оказывают влияние в первую очередь темпоральные ценности (мы так обозначим ценности, заложенные в определенный жизненный период) – результат социализации и новых/традиционных социальных практик детского периода. В настоящее время применение поколенческого подхода в гуманитарных науках стимулируется развитием междисциплинарного подхода, которого придерживались и мы при практическом исследовании событийности смежных поколений. В своем исследовании мы ставили вопросы: о границах между поколениями на рубеже веков, будет ли проявляться в новом российском условном поколении Z доминирование иного формата используемых социализационных ресурсов в детском возрасте, в каких сферах и через какие образовательные, девиационные, информационные и иные самодеятельные события поколение будет (или не будет) демонстрировать одни и те же модели поведения.

Методология исследования.

В чем состояла методологическая особенность нашего исследования? Центральное его понятие – событие. Х.-П. Блоссфельд и И. Хъюнинк рассматривают жизненный путь людей как нелинейный процесс, а главными источниками этого считают самореферентность, пространственно-временную взаимозависимость жизненных сфер и вертикальную взаимозависимость между различными уровнями социальных процессов [Блоссфельд, Хъюнинк, 2006]. Индивидуальные биографии определяются социальными структурами жизненного пути [Mayer, 1987] и складываются в сложный комплекс событий внутри- и межиндивидуальных уровней [Blossfeld, Rohwer, 2001], что позволяет проводить динамическое, многомерное и многоуровневое моделирование общественного развития поколения.

На подготовительном этапе нами были выделены три подхода к измерению событийности: на макро-, мезо- и микроуровне. К первому подходу отнесены исследования, рассматривающие влияние исторических событий на жизненный путь поколений, групп, личностей. Результат таких исследований, как правило, – выделение фатальных событий для поколения (война, перестройка и т.п.). В отношении поколения Z такой успешный анализ, на наш взгляд, был проведен коллективом Института изучения детства, семьи и воспитания Российской академии образования¹. Второй подход представлен исследованиями, в которых сравниваются нормативные биографические события жизни поколений, групп, личностей – выделение значимых событий в контексте временной перспективы жизни (прошлое, настоящее, будущее – поступление в школу – окончание школы, свадьба, события семейной жизни и т.п.). В основе третьего подхода – субъективное восприятие (сразу отметим неустойчивое, негарантированное) отдельных событий индивидуальной жизни. Чаще всего это оценка событий с точки зрения счастливых, удачных, важных, добровольных и/или несчастливых, горестных, провальных, вынужденных, насильственных, неважных, «проходных». Интерес исследователей здесь сконцентрирован чаще всего на трагических или переломных событиях, они могут оказывать влияние на жизнь, деятельность и поведение людей во взрослой жизни. Анализ статей зарубежных журналов по детству зафиксировал изучение транзиции от детства к зрелости эксклюзивных групп (мигрантов, малолетних преступников, проституток и т.п.), концепта зависимости/независимости в отношениях между родителями и детьми, выстраивания ребенком своей идентичности через трудовую деятельность [Митрофанова, 2017]. Российские социологи изучали события детства как элементы взросления и обряда инициации [Митрофанова, 2015; Щеглова, 1998]. Российская социопсихологическая традиция изучения событийности связана с выделением следующих значимых событий: переживание детьми развода родителей, употребление алкоголя, ранняя трудовая деятельность, сексуальность, доступ к цифровым технологиям [Колпакова, 2018; Петрова, 2014].

Мы можем предложить иную интерпретацию определению «событие детской жизни», разрабатываемое нами с применением введенного психологами термина «событие действия» [Эльконин, 2014]. Это событие повседневной жизни, которое производится самим ребенком, а не взрослыми, и которое осознается, выделяется в потоке жизни самими людьми, в определенной степени как необходимое средство взросления. Второе важное используемое нами понятие – «событийность». Так нами названа социально-исследовательская конструкция выстраивания отдельных событий жизни в цепочку взросления для определения субъективных этапов и границ детства.

Наш коллектив разработал анкету, где были перечислены более 70-ти событий детства, а также знаковое событие – окончание детства. Исходя из поставленных целей в опросе приняли участие молодые юноши и девушки: первая группа – в 2018 г. перешагнувшие законодательную границу детства, т.е. в возрасте 18 лет, и вторая – равновеликая группа 19+2 года (N=774; метод онлайн анкетирование, ВНИК под рук. С.Н. Майоровой-Щегловой, 2018 г.). Таким образом у нас появилась реальная возможность сравнить событийность двух граничащих поколений X и Y. По данным психологов именно возрастные группы 17–19-летних отображают максимальное количество событий детства, что объясняется ситуацией «открытого будущего», в которой индивидуальная траектория развития личности еще не определена. По-видимому, это требует удержания максимально разнородного материала, который может стать автобиографически значимым лишь впоследствии [Василевская и др., 2011]. Респондентам необходимо было отметить возраст от 3 до 18 лет, когда в их собственной биографии произошли перечисленные события, можно было дать ответ «не было». Нижняя граница в 3 года была определена исходя из данных психологов об автобиографических устойчивых воспоминаниях. Также в некоторых специфичных вопросах респондентам можно было уйти от ответа – «не хочу отвечать» (например, о сексуальных домогательствах).

Для обработки были взяты только полностью заполненные анкеты, что внесло коррективы в первоначальную квотную выборку по полу, но, с другой стороны, позволило подтвердить гендерные различия автобиографической памяти. Объяснение этого факта было предложено в работе Р. Файвиш [Fivush, 2004]: автобиографическая память формируется в процессе детско-родительского речевого общения. Российские исследователи зафиксировали в эмпирических проектах: родители по-разному формулируют свои запросы, акцентируя практические цели с мальчиками, и коммуникативные цели – с девочками [Василевская и др., 2011]. Так, уже к молодежному возрасту уровень автобиографической памяти у женщин намного выше, чем у мужчин [Пуговкина, 2018; Сапогова, 2006], у них больше ранних детских воспоминаний, которые, видимо, уже отрефлексированы, и они, девушки, готовы делиться этими воспоминаниями. Анкет юношей, после выбраковки незаполненных бланков, осталось существенно меньше – четверть от всего массива, но характерно, что это одинаковые доли в двух сравниваемых возрастных группах. Продолжение направленного сбора анкет среди молодых мужчин привело бы к искажению полученной информации – это были бы воспоминания «нетипичных», с точки зрения биографий и особенности памяти, молодых людей. Один из выводов нашего эмпирического проекта: исследования биографической памяти проблематично проводить на основе простой квотной выборки по полу.

Абсолютное большинство опрошенных по типу занятия составляли студенты, что соответствует статистике по стране, но нам удалось опросить и небольшие группы с особым положением (проходящие срочную службу в армии, нигде не работающие и не учащиеся, молодые мамы, респонденты, проведшие детство не в семье, а в казенных учреждениях). Событийность этих групп может быть, на наш взгляд, рассмотрена специально как отдельные кейс-стади. Представлены группы проживающих в разных типах поселений. Исследование косвенно подтвердило тезисы об активном оттоке молодежи в урбанизированные регионы. Детство у 1/5 опрошенных прошло в сельской местности, у 37% в небольшом городе, у 17% в больших городах. Более четверти (26%) росли в городах-миллионниках. На момент анкетирования в селе проживали 2,8%, а в городах-миллионниках – 43,8%.

Для сравнения возраста наступления тех или иных событий у этих поколений мы воспользовались несколькими математическими показателями: подсчетом среднего возраста, сравнением по медиане и 1-й децилю. В большинстве случаев и среднее, и медиана оказались очень близки. В описываемом исследовании при сравнении среднего возраста событий в качестве статистически значимого различия были приняты 0,5 года. Устанавливая это, мы приняли во внимание, что сравниваемые группы достаточно наполнены и сопоставимы по объему, а распределения ответов не содержат экстремально высоких или низких значений (возможные варианты по каждому вопросу были ограничены в пределах 3–18 лет). Также учтены данные детской психологии об этапах развития ребенка, когда могут фиксироваться трансформации в течение нескольких месяцев (хотя оговоримся, что психологи собственно наш предмет не изучали). Однако, в некоторых случаях, в вопросах, где были получены содержательные ответы в более чем 75% анкет и одновременно наблюдалась разница и по медиане, мы договорились зафиксировать и отличия в 0,3 года.

Событийный анализ: поколенческий аспект.

Представим итоги исследования в соответствии с выделенной задачей по условным поколениям Y/Z. Напомним, что различия поколений другие авторы связывают прежде всего со сферой потребления и сферой цифровых компетенций. Проверим эти позиции.

Действительно, раньше у представителей поколения Z происходили все события, связанные с освоением ИКТ. Так, средний возраст появления телефонов для поколения Z – 8,9 лет, у более «старшего» поколения 9,8. Собственный компьютер получили в пользование представители поколения Y в среднем в 11,9 года, у Z – в 11 лет. Наблюдаются различия и по медиане в год. Вместе с тем самый ранний возраст появления компьютеров у поколений Y и Z совпадает (в обеих группах у 10% он появился уже к 7 годам).

Отметим, что проходили испытания (тестирование, экзамен, олимпиаду) по Интернету в подростковом возрасте представители обоих поколений: но в 14,1 лет поколение Y и уже в 13,4 года поколение Z. Наибольшая разница фиксируется в прохождении испытаний по Интернету в зависимости от места проживания: поколение Y, проживавших в детстве в городах-миллионниках – 14,7 лет, для представителей поколения Z с аналогичным типом проживания – 13,1 года. Итак, подчеркнем, и во владении гаджетами, и в новых информационных практиках мы наблюдаем «опережение» центениалов (табл. 1).

Таблица 1. Средний возраст начала использования информационно-коммуникационных технологий поколениями Y, Z и всеми респондентами в целом

В целом, сельские жители из обоих поколений начали пользоваться всеми информационно-коммуникационными практиками позже, чем жители городов. Но разные навыки появлялись, видимо, неравномерно, например, фотографии со своими друзьями появились позже всего у проживавших в детстве в небольших городах (в возрасте 10,9 и 10,3 лет у Y и Z соответственно). Планшет или какой-либо другой гаджет с доступом в Интернет появился позже всех у представителей поколения Y из больших городов (табл. 2).

Таблица 2. Средний возраст события в зависимости от места проживания в детстве, по двум поколениям

Были обнаружены гендерные различия в использовании ИКТ, самое кардинальное – при фиксации возраста появление аккаунта в Сети: в поколении Z он появляется раньше у девочек (11,4 года против 11,9 лет у мальчиков), в поколении Y – у мальчиков (12,2 года против 12,8 лет у девочек). Остальные гендерные различия стабильны, например, девочки раньше начали пользоваться собственными телефонами (8,7 лет против 9,4 у мальчиков Z и 9,8 против 10 лет у мальчиков Y). У девочек раньше появились фотографии с друзьями (9,5 лет против 10,4 лет и 10,5 лет и 11,1 лет у Z и Y соответственно). Они интенсивнее приобретали опыт тестирований по Интернету (13,3 года против 13,6 в Z и 14,1 против 14,4 лет в Y). В освоении остальных интернет-технологий мальчики опережают девочек (табл. 3).

Таблица 3. Средний возраст события по гендерному признаку (сравнительный анализ)

Поколение Z принято считать поколением, полностью погруженным в интернет-реальность и не представляющим жизни без нее, так называемым «цифровым поколением», однако, мы выявили, что не у всех это погружение происходило в детские годы. Так, 10,4 % девушек не играли в компьютерные игры в детстве, а у десятой части молодых мужчин до наступления совершеннолетия так и не появился собственный гаджет с возможностью выхода в Интернет. 11,5% девушек и 15% юношей не проходили в детстве испытаний по Интернету. Однако, как видно из таблицы, круг «не погруженных в цифру» имеет тенденцию к уменьшению (табл. 4).

Таблица 4. Доли респондентов, указавших, что событие не произошло (в % к общему числу внутри гендерных групп)

Перейдем к событийности в сфере потребительского поведения. И то, и другое поколения в него активно включены, это проявляется через различные способы освоения денежных средств и выбора услуг. Цепочка включения в денежные отношения двух поколений идентична: получение карманных денег от родителей, научение самостоятельно распоряжаться этими деньгами и затем самостоятельное зарабатывание денег. Эта цепочка сохраняется вне зависимости от места проживания и пола респондентов. Игрекам раньше родители выделяли средства на личные нужды. И логично, что они их начали тратить самостоятельно также в среднем раньше на полгода. Однако первые заработанные деньги у них появились позже, чем у поколения Z (14,0 и 13,6 лет соответственно). Центениалы позже стали получать от родителей деньги, и, может быть поэтому, активнее ищут пути для заработка (табл. 5).

Таблица 5. Средний возраст практик потребительского поведения

Анализ ответов в зависимости от места проживания показал, что стали нивелироваться некоторые практики потребительского поведения, например, становится незначительной разница в среднем возрасте учета мнения ребенка при покупке ему одежды и крупных вещей для семьи (табл. 6).

В некоторых случаях, на наш взгляд, изменения связаны напрямую с социально-экономическими условиями в местах проживания в детстве. Центениалы в миллионниках и больших городах в более раннем возрасте демонстрировали самостоятельное потребление (походы в кино, парикмахерскую). А проживавшие в детстве в сельской местности значительно позже стали тратить собственные деньги по своему желанию (в 13,1 лет), тогда как раньше других начали помогать родителям (например, стали самостоятельно ходить в магазин за продуктами – в 9 лет).

Таблица 6. Средний возраст событий в зависимости от места проживания в детстве в сравнении двух поколений

Девочки раньше мальчиков начинают зарабатывать собственные деньги, а получать собственные карманные деньги позже. Мнение ребенка при покупке ему одежды начинает учитываться родителями одновременно и для мальчиков, и для девочек в возрасте 13,3 лет. Что касается практик самостоятельного выбора услуг, походы в кино без родителей у мальчиков поколения Z начались с 12 лет, у девочек в 12,5, а походы на свои деньги в ресторан с 14,9–15 лет (вновь мальчики чуть раньше).

Итак, различия в двух сферах есть, однако, как мы зафиксировали, они ни в коем случае не носят линейный характер (от раннего к позднему, от редкого к частому и наоборот). Потребительское поведение точно не является основным маркером между поколениями. Более половины событий происходили у сравниваемых поколений в одни и те же временные промежутки. Событийность взросления (цепочка событий до окончания детства и после него к взрослению) практически идентична. Но нами были обнаружены несколько ключевых различий между двумя поколениями. Первое – практики с телом уже в детском возрасте. Сделали пирсинг в 13,4 года центениалы и в 14,7 лет – игреки, татуировку соответственно в 16,5 и в 17,1. Очень серьезно отличается возраст первых проб (по 1-ому децилю). Средний возраст увлечения диетами – 14,1 и 14,6 соответственно, сексуального дебюта (кстати, не так рано, как предполагают взрослые, в 16,1 и 16,6).

Второе – выросла социальная активность: «новое» поколение» на 0,7 года раньше включается в волонтерскую деятельность, а также средний возраст первичного участия в политических событиях (митингах, пикетах и т.п.) – 15,9, у предыдущего поколения – 16,9 лет.

Представители условного поколения Z раньше начинали заниматься в сфере дополнительного образования и в дальнейшем выбирать кружки, секции, учили иностранные языки, получили свои первые награды. Особо отметим, более половины опрошенных к 10 годам уже получили в ходе соревнований свой именной документ, приз, награду, свидетельство. Это поколение начало раньше путешествовать с родителями (в том числе за границу на 2 года раньше по медиане). При этом одновременно, у них позже на 1 год по медиане происходили многие события семейной жизни, связанные с их самостоятельностью. Например, своя компания появилась к 13 годам у половины опрошенных, в то время как у предыдущего поколения к 12 годам. Аналогичную картину мы наблюдали по другим событиям – центениалы стали позже самостоятельно гулять во дворе, оставаться сами дома одни, самостоятельно ездить по городу и ходить в магазин. Они позже попробовали курить и организовывать вечеринки без родителей.

Обсуждение результатов.

Мы обнаружили, что есть основания говорить о сужении пространства детской самостоятельности в период взросления нового поколения. В обществе декларируется, что включение голоса ребенка возможно в социуме, в семье, если дети чувствуют свободу выбора и самодеятельных практик в своей повседневности. Несмотря на развитие идеи привлечения ребенка к участию в решении вопросов, касающихся его жизни в семье и обществе, младшие поколения оставались лишь объектом воздействия. Это наглядно демонстрируют данные о дополнительном образовании: средний возраст начала занятий в дополнительном образовании 7,1 года, но сам ребенок выбирал, в каком кружке, секции, клубе заниматься, с 9,5 лет.

Нами выявлены некоторые парадоксальные событийные цепочки, такими мы назвали не последовательные, не логичные с точки зрения развития и воспитания детей действия. Так, например, присутствует ориентация на соревновательность и стремление к лидерству с младших классов. А вот участие в волонтерских проектах, помощь, организация чего-то без денег, от души происходят только к 14,2 годам (средний возраст). Это поколение активно осваивает удаленное пространство, например, в другую страну впервые едут в 11,2 и 10 лет поколения Y и Z соответственно, но к молодежному возрасту самостоятельно в лес (за грибами и пр.) не ходили более 2/3 опрошенных. До 11,6 лет родители продолжают проверять выполнение домашних заданий, притом что многие серьезные навыки освоены раньше.

События жизни в детстве современного молодого поколения зависят от неравенства в ресурсах разных типов семей и мест проживания. Например, дети из бедных семей раньше, чем дети из семей со средним и высоким достатком самостоятельно ходят в магазин за продуктами, хозяйственными товарами; гуляют во дворе без сопровождения; самостоятельно передвигаются (например, в школу, к бабушке и т.д.) по населенному пункту, городу. Они раньше пробуют курить и начинают сексуальные отношения. С другой стороны, они позже чем их ровесники начали заниматься в кружке, секции, клубе, получили свой именной документ (награду), сделали себе татуировку, пирсинг; «садились» на диету. Культурные учреждения (кино, театр) освоены ими в более позднем возрасте. Ориентируясь на данные этого исследования, наша коллега выявила, что раннее взросление связано со структурой семьи, в которой проживали респонденты, а «отказывающихся взрослеть, задерживающихся в детстве» даже к 18-ти годам больше среди мальчиков, молодых людей в полных семьях, которые определяются обществом как благополучные [Митрофанова, 2019].

Выводы и рекомендации.

Наше исследование доказывает, что для социологии детства эвристический потенциал изучения поколенческих особенностей высок. В социопсихологических исследованиях в настоящее время продолжает господствовать изучение микроуровня – непосредственного взаимодействия ребенка со «значимыми другими» и выстраивание традиционного трехчленного в соответствии с ролью в семье: бабушка/дедушка, мама/папа, дети/внуки [Сайко, 2009: 169], а императивом является переход на макроуровень социального контекста детства.

Как мы обнаружили, в событийности этих поколений одновременно наблюдаются одни и те же практики – «события действия», но серьезные различия в их интенсивности отмечены только в цифровой сфере, в телесных практиках (пирсинге и татуировках), социальной активности. Семейная сфера, мобильность, и др., изученная через событийность, у условных поколений Y и Z близки или идентичны. Мы считаем, что в действительности можно говорить о наличии пролонгированных (не совпадающих с хронологическим делением) эхо-поколений детей, рожденных на стыке генеральных модернизаций. Теория поколений XYZ, как мы убедились, в сфере потребления не подтверждается полностью в нашем исследовании, так как есть практики, слабо представленные в нашей российской действительности или распространенные ограниченно (только в мегаполисах или в высокодоходных группах семей). Положения теории преувеличивают значение некоторых отличий, которые, возможно, носят случайный, нестабильный характер. Остается под вопросом сам факт диффузии в социуме и будущего закрепления возможных флуктуаций или временных «изобретений», найденных маркетологами. Использование этих различий в педагогике, практической психологии, социальном проектировании, в выстраивании управленческих технологий может принести и вред. Детство нового поколения при некоторых тенденциях к глобализации не является полностью унифицированным, единым.

Довольно часто в современных исследованиях ставится знак равенства между новым хронологическим поколением и «цифровым поколением» [Солдатова, 2018]. Мы подтверждаем, что по использованию всех информационных технологий поколение Z опережает поколение Y: разница среднего возраста начала использования составляет от 0,5 до 1,6 лет по некоторым видам практик. Свободное время детей поколения Z наполнено гаджетами, и действительно в их коммуникации преобладает виртуальность, как заявляют другие авторы [Куприянов, 2015]. Мы склонны согласиться с позицией проф. В.В. Солодникова, утверждающего, что при использовании стратегии «среза» (cross-sectional) выделенные параметры респондентов могут быть интерпретированы двояко: как черты поколения, так и как особенности определенного этапа жизненного пути личности (life-span development) или исторической ситуации всех генераций [Поколенческий подход…, 2016]. То есть нам, социологам, для проведения реального сравнения не хватает данных о событийности более старшего поколения: насколько представители старших когорт меняют свои поведенческие паттерны, личностные черты и потребности в тот же изучаемый период, когда проходило детство у молодежи. Например, обратимся к данным, изложенным выше, о возрасте появления своего аккаунта в сети у молодых поколений. Может быть возраст, отмеченный как средний, указывает на исторический период (2011–2012 гг.), когда у всего населения массово стали появляться личные виртуальные страницы.

Действительно ли у изученных возрастных когорт ценности цифровизации, появляющиеся в результате обозначенных нами событий, будут в дальнейшем ключевыми? Пока однозначного ответа на этот вопрос нет. Напомним, что во многих других областях жизни событийность протекала стабильно, по «образцу» и при разнообразном (традиционном консервативном/инновационном) поведении значимых взрослых. Проведем некоторую аналогию с гендерной теорией: первоначально именно гендерные различия признавались в ней в качестве самых существенных в обществе. Однако, сегодня в социологии детства превалирует позиция теории пересечений – интерсекциональности – когда признается множественность детских жизненных миров [Аланен, 2018]. Поэтому мы полагаем, что однолинейное поколенческое пояснение через цифровизацию детства должно дополняться набором конкурентных параметров: семейно-статусных, социально-экономических и др.

Наше исследование привело нас к следующим теоретико-прикладным предложениям. Измерение темпоральности (времени происхождения) событий в мониторинговом режиме может выступить как способ доказательства социального конструирования детского и молодежного возрастов. И тогда возможно построение обоснования категории возраста через определение ювенальных групп, проходящих особую последовательность событий действия. Эти выводы – главный стимул для продолжения исследований поколений по описанной в статье авторской методике «Событийность поколения».