Везде
Описывают ли международные стратификационные схемы социальную структуру в России?
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Описывают ли международные стратификационные схемы социальную структуру в России?
Аннотация
Код статьи
S013216250009301-4-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Соколов Михаил Михайлович 
Должность: профессор
Аффилиация: Европейский университет в Санкт-Петербурге
Адрес: Российская Федерация, Санкт-Петербург
Выпуск
Номер 8
Страницы
14-26
Аннотация

Оценивается применимость международно-признанных стратификационных схем (EGP, ISEI, шкала международного престижа Треймана, CAMSIS, схема Райта) к описанию российского общества. Рассматривается, с одной стороны, способность схем предсказывать образование и доходы, а также характеристики стиля жизни и потребления респондентов, а с другой стороны, значимость тенденции к интерактивной замкнутости и межпоколенческому воспроизводству членства в социальных группах. Используются данные опроса населения Санкт-Петербурга (N = 3200) в июне 2019 г. Сделан вывод, что профессиональные шкалы (ISEI, CAMSIS, шкала Треймана) в неадаптированном виде предсказывают те же характеристики, которые предсказывает уровень образования, а схема Райта – те же, которые предсказывает уровень доходов. Шкала Голдторпа по ряду параметров приносит лучший результат, но не превосходящий почти по всем параметрам предсказательные возможности комбинации «сырых» показателей (возраст, образование, доходы). При объяснении, какие особенности социальной структуры в России ответственны за «проблемы» со шкалами, обращено внимание на независимость экономического благополучия (и прямо связанного с ним престижа) от членства в статусных группах, определяемого через стиль жизни, круг общения и культурные предпочтения, тесно коррелирующего с уровнем образования. 

Ключевые слова
социальная стратификация, социальная структура, социоэкономический статус, профессиональный престиж, профессиональные шкалы, схема Голдторпа, CAMSIS, ISEI, схема Райта, шкала Треймана
Классификатор
Получено
17.04.2020
Дата публикации
15.09.2020
Всего подписок
4
Всего просмотров
30
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1

Социологи с периферии академической миросистемы любят жаловаться, что импортированные из стран «первого мира» теоретические модели не объясняют реалий их стран. Подобные жалобы довольно редко, однако, сопровождаются эмпирическими демонстрациями несоответствия. В этой статье мы попробуем частично восполнить данный пробел, протестировав несколько имеющих значительную популярность стратификационных схем – EGP, ISEI, шкалу международного престижа Треймана, CAMSIS, схему Райта – на российском материале и статистически оценив возможности их использования. В заключительной части статьи высказаны предположения о причинах выявленных несоответствий.

Автор благодарен Юлии и Павлу Степанцовым (компания Synopsis), осуществившим опрос, Надежде Соколовой – за плодотворные обсуждения и помощь в обработке данных, а также Э. Понарину, А. Цивинской и другим коллегам за полезные советы и комментарии.
2

Разработка и валидация стратификационных схем.

3 В основе эмпирической социологии стратификации лежит надежда, что множество различий в условиях жизни, поведении и мировоззрении индивидов могут быть объяснены их членством в одной из небольшого числа латентных групп (например, «средний класс» или «рабочий класс»). Одним из главных «обещаний» социологии было пролить свет на эту незримую конструкцию социального порядка. Перед каждым, кто брался описывать ее, становилась задача, во-первых, найти некоторое основание для выделения групп и, во-вторых, показать, что принадлежность к этим группам позволяет предсказывать наличие других атрибутов, ассоциирующихся с классами.
4 В частности, классам в современных «капиталистических» обществах приписывались следующие свойства: (1) они иерархически упорядочены (т.е. некоторые группы занимают более благоприятное положение, чем другие, прежде всего, в обладании экономическими ресурсами); (2) принадлежность к ним имеет тенденцию сохраняться в течение всей жизни и передаваться по наследству; (3) находящиеся наверху «наслаждаются» уважением и даже завистью нижестоящих; (4) принадлежность к ним коррелирует со стилем жизни, мировоззрением и политическими взглядами (которые могут быть инструментами воспроизводства привилегированной позиции); наконец, (5) они обнаруживают тенденцию к интерактивной замкнутости – дружба и семейные союзы более вероятны внутри класса, чем между классами.
5 Подобные структуры являются по сути своей структурами веберовской апроприации – присвоения и удержания доминирующими группами в своих руках жизненных благ.
6 Вебер утверждал, однако, что осуществляющие апроприацию группы не обязательно являются «классами». Наравне с таковыми существуют партии и статусные группы, или сословия [Weber, 1978: 299–307]. Специфическим именно для класса можно считать последний признак: (6) классы определяются через свои рыночные шансы – ресурсы и квалификации (собственность, образование), приносящие прибыль на рынке.
7 Соответственно, авторы теоретических моделей, претендующих на то, чтобы описать классовую структуру, обычно начинали с выделения одного ключевого признака, а затем старались продемонстрировать, что выделенные группы обладают всеми остальными признаками из списка. Так, те, кто начинал с позиции в процессе производства (например, Райт и Голдторп), стремились показать, что занимающие сходное положение передают его по наследству и имеют сходные установки (логика описана в [Wright, 1989: 12]).
8 Задачей, логически вытекающей из описания социальной структуры, были создание стратификационной шкалы – простого в использовании алгоритма, позволяющего отнести индивида к одной из выделенных позиций (в идеале, для подобной идентификации должно хватать одного-двух анкетных вопросов), который мог использоваться другими исследователями.
9 Развивавшиеся во второй половине ХХ в. подходы к построению стратификационных схем можно разделить по четырем основаниям: (1) заложены ли для выделения классов теоретические или эмпирические критерии; (2) представляется ли социальная иерархия многомерной или одномерной; (3) градуальной или категориальной; (4) используется ли как идентификатор для индивида занятие или какая-то иная конфигурация атрибутов (см. похожие классификации оснований в [Wright et al., 1982; deGraaf et al., 1992; Grusky, Weeden, 2005; Weeden, Grusky, 2012]).
10 Подходы классифицируются, прежде всего, на теоретические или эмпирические (дедуктивные и индуктивные) по тому, разделяются ли в них задачи выбора оснований для выделения групп (например, собственность на средства производства, тип контрактов) и идентификации индивидуальной принадлежности к этим группам. В дедуктивных подходах вначале на основании теоретических соображений выделяются группы, а затем ищутся эмпирические критерии принадлежности к ним. В индуктивных подходах (например, шкалах престижа) вначале находятся некоторые эмпирические маркеры, интуитивно имеющие отношение к стратификации, затем группы позиций (например, «высокодоходные группы») определяются на основании обладания этими маркерами.
11 Следующим измерением является предполагаемая размерность социального пространства. Здесь на одной стороне находятся подходы, которые по определению предполагают его одномерность и расположенность всех социальных слоев на единой оси от высшего к низшему. На другой –подходы, допускающие по меньшей мере двумерность социального пространства (например, измерения, заданные объемом и композицией капиталов у Бурдье).
12 Категориальные подходы предполагали, что социальная структура должна описываться как совокупность дискретных групп, в то время как градуальные – что она представляет собой пространство, внутри которого нет никаких естественных границ, а в обладании любым значимым для стратификации признаком существуют градации (скажем, нет двух полярных классов «богатых» и «бедных», а есть разные степени материальной обеспеченности).
13 Последнее выделенное выше измерение – специфика выбираемых маркеров – становится актуальным, когда мы переходим от построения теоретической модели к разработке стратификационной шкалы, пригодной для использования другими исследователями. Она определяет то, как индивид будет относиться к одной из категорий. Фактически для большинства стратификационных шкал основным идентификатором индивида будет занятие. Использование занятия для идентификации имеет значительные преимущества: именно работа определяет значительную часть вариации в доходах индивида; люди в одной профессии обычно образуют общую субкультуру [Grusky, 2005]; респонденты обычно не испытывают затруднений в ответах, что является их основным местом работы, а также знают, где работали их родители и где работают друзья. Наконец, чтобы определить занятие респондента, требуется всего один открытый вопрос.
14 Перечисляя теперь конкретные стратификационные схемы, мы можем начать с градуальных подходов, использующих занятие как базовую привязку индивида, – с профессиональных (occupational) шкал. Выделяют три вида профессиональных шкал: шкалы профессионального престижа, социально-экономические индексы и реляционно-сетевые шкалы. Шкалы престижа основаны на данных опросов, в которых респондентов просят распределить перечисленные профессии на шкале престижа. Примером таких шкал можно считать исследование Треймана [Ganzeboom, Treiman, 1996]. Социально-экономические индексы ранжируют профессии не на основании представлений респондентов об их престижности, а на объективных атрибутах – образовании и доходов – которые, как показано Блау и Данканом при создании «Социально-экономического индекса» (SEI), объяcняют большую часть вариации в престиже [Blau, Duncan, 1967]. Шкала SEI была разработана Блау и Данканом на основании регрессий, в которых с помощью доходов данной профессиональной группы и доли ее членов, имеющих высшее образование, предсказывался ее престиж. Дальнейшее развитие социоэкономических индексов было отражено в индексе ISEI, основанном на предположении, что профессия может являться связующим звеном между образованием и доходом [Ganzeboom et al., 1992]. ISEI, впрочем, также отлично коррелировал с профессиональным престижем.
15 Другой подход к конструированию профессиональных шкал – это реляционно-сетевой или интерактивный: предполагается, что занятия, предполагающие большое количество связей (дружеских, брачных) между их представителями, соответствуют и сходным позициям в социальном пространстве [Laumann, Guttman, 1966]. Таким образом, полученная шкала будет отображать социальную дистанцию между профессиями. В качестве примера можно назвать Cambridge Stratification and Interaction Scale (CAMSIS) [Prandy, Lambert, 2003], созданную в Великобритании.
16 В отношении CAMSIS, как и иных реляционно-сетевых шкал, однако, возникали сомнения в том, что они характеризуют именно классовую принадлежность, поскольку их корреляция с доходами (неотъемлемым атрибутом класса) была более скромной, чем у других. Чан и Голдорп утверждали, что шкала профессиональных контактов представляет собой статусные различия, которые они, ссылаясь на Вебера, противопоставляли классовым [Chan, Goldthorpe, 2007]. Они утверждали, что класс отвечает за экономические шансы и политические установки по вопросам, связанным с налогообложением и правами трудящихся, а статус – за ограничение контактов, культурное потребление и политические установки в сфере прав человека, так что эти две формы стратификации сосуществуют в современных обществах. Голдторп, соответственно, предлагал использовать реляционно-сетевую шкалу в дополнение к его классовой схеме как характеристику еще одного измерения стратификации.
17 Тезис Чана-Голдторпа вызвал значительную дискуссию – отличим ли эмпирически и аналитически статус от класса. Другие ученые, в том числе сами создатели CAMSIS, не соглашались с этой интерпретацией и утверждали, что при построении профессиональной шкалы на основании данных о связях респондента нельзя четко разделить классовую и статусную составляющие (см. дискуссию об этом в [Chan, Goldthorpe, 2007; Bihagen, Prandy, 2018; Flemmen et al., 2018; 2019]). Анализируя постсоветскую Россию, А.Р. Бессуднов создал реляционную шкалу на основании данных о занятости брачных пар. Получившуюся в результате применения модели Гудмана RC2 иерархическую шкалу Бессуднов интерпретирует как статус, противопоставленный классу, в смысле Чана и Голдторпа [Бессуднов, 2009: 96].
18 Собственно классовая схема Голдторпа существует во множестве вариаций, в которых, однако, присутствует общая логика. В частности, все они являются категориальными и использующими профессиональную принадлежность в качестве основного маркера позиции. Самая известная ее версия, шкала EGP (Эриксона, Голдторпа и Портокареро), опирается на двухуровневую классификацию. Согласно ей, на верхнем уровне существует базовое деление на (А) нанимателей, (Б) самозанятых и (В) наемных служащих. Далее, для наемных служащих – самой многочисленной категории в современных обществах – выделяют (1) высших и (2) низших специалистов (controllers), (3) занятых рутинным нефизическим трудом, (4) низших техников и руководителей рабочих, занятых физическим трудом; (5) занятых квалифицированным физическим трудом и (5) занятых неквалифицированным физическим трудом [Goldthorpe, Knight, 2006].
19 Другая категориальная схема предложена Райтом [Wright et al., 1982], который, опираясь на марксистскую традицию, выделял группы по принципу контроля над ресурсами, служащими для эксплуатации. Однако к традиционной «собственности на средства производства» в его интерпретации добавлялись «бюрократический контроль» и «профессиональная экспертиза». Теорию Райта можно считать единственной попыткой разработать стратификационную шкалу, отказавшись от профессии в качестве основного идентификатора. Райта заменил ее блоком вопросов о степени влияния индивида на принятие решений и наличии руководящих функций (мера наличия ресурса для бюрократической эксплуатации) и автономии в выполнении задач (мера наличия экспертного ресурса). Его полная схема включала в себя, с одной стороны, не-наемных служащих, к которым относились (1) крупные собственники, (2) мелкие собственники и (3) самозанятые, с другой – наемных служащих, включая (4) менеджеров-экспертов, (5) не-менеджеров экспертов, (6) менеджеров не-экспертов и (7) рабочий класс, у которого отсутствовали как управленческие прерогативы, так и экспертные ресурсы2. Различия разных схем суммирует табл. 1.
2. В более полном виде модель Райта включала в себя 12 групп – три категории самозанятых и девять – наемных служащих, распределенных по трем уровням наличия управленческих полномочий и экспертных функций.
20

Таблица 1. Основные стратификационные схемы
21

Данные для проверки стратификационных схем.

22 Последующий анализ опирается на результаты опроса взрослого (старше 18 лет) населения Санкт-Петербурга, проведенного в июне 2019 г. Было опрошено 3200 человек, разбитых на две подвыборки по 1600. Некоторые вопросы задавались всем респондентам, некоторые – одной из подвыборок. Опрос проводился по мобильным телефонами, что предполагало смещение в направлении младших и обладающих большим культурным капиталом групп. Чтобы отчасти компенсировать его, вводились квоты по полу, возрасту и образованию.
23 Респондентам задавали открытый вопрос об основном занятии, который затем кодировался на схеме ISCO. Затем на основании этих кодов, используя доступные скрипты, занятость индивида преобразовывалась в баллы для шкал Голдторпа, Треймана, ISEI и CAMSIS (использовалась адаптированная для России версия, разработанная А.Р. Бессудновым [Бессуднов, 2009]). Затем по той же схеме рассчитывались баллы для родителей респондента и трех его близких друзей.
24 Баллы для шкалы Райта были рассчитаны на основании подвыборки из 1600 человек. При анализе автор учитывал: (1) идентификацию индивида как самозанятого (индивидуального предпринимателя, собственника); (2) наличие подчиненных на рабочем месте; (3) наличие высшего образования и работы по полученной в вузе специальности (считались «экспертами» те, кто указал, что учился в вузе и работает по полученной там или по близкой специальности). Было получено, таким образом, пять групп: (1) самозанятые (из-за размеров выборки не было возможности противопоставить крупных собственников, мелких нанимателей и самозанятых в чистом виде; мы выбрали стратегию, которую сам Райт советовал для таких случаев [Wright et al., 1982]; (2) профессионалов (определяемых по наличию высшего образования в сочетании с работой по специальности) с управленческими функциями; (3) профессионалов без управленческих функций; (3) менеджеров без экспертных функций; (4) рабочих, не имеющих ни управленческих, ни экспертных функций.
25 Помимо перечисленных, респондентам задавались вопросы об их образовании, доходах, времяпровождении, потребительских предпочтениях и имуществе, имевшемся в семье, когда они заканчивали среднюю школу, и имеющемся сейчас, а также о культурных и досуговых предпочтениях.
26 Помимо опроса в Санкт-Петербурге, автор использовал результаты двух, вероятно, самых масштабных исследований стратификации в России – опроса, проведенного в 2004 г. Институтом общественного проектирования и РОМИРом в рамках исследования «Реальная Россия» [Тарусин, 2006], а также Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения (РМЭЗ).
27

Парадоксальные результаты проверки.

28 Для начала рассмотрим, как различные схемы предсказывают атрибуты, традиционно ассоциирующиеся с классовой позицией – ресурсы и элементы стиля жизни. В список этих атрибутов включим следующее:
29 (а) уровень образования (3 уровня – среднее общее и ниже, среднее специальное, а также высшее, включая незаконченное);
30 (б) сумма личных доходов респондентов из всех источников в месяц – ниже медианной категории, медианная категория (30–40 тыс. руб.), средняя категория (40–60 тыс.) и выше нее (свыше 60 тыс.); показатели рассчитывались только для работающих в настоящее время;
31 (в) участие в высокой культуре (задавались вопросы о том, сколько раз за последние 12 месяцев респондент бывал в драматическом театре, опере, на балете, на концерте классической музыки или в музее; затем опрошенных разделили на тех, кто участвовал хотя бы однажды, и на имеющих нулевой уровень участия);
32 (г) ест ли респондент чаще оливковое масло или майонез, или не ест ни того, ни другого3;
3. Гастрономические предпочтения, наравне с культурными, фигурируют у Бурдье как одно из двух основных проявлений классовых вкусов. Для изучения России выбор пары майонез/оливковое масло был основан на догадке автора, что она позволяет отразить классическую бурдьевистскую оппозицию между естественной, здоровой и изысканной пищей, с одной стороны, и пищей жирной, синтетической и сытной – с другой [Bourdieu, 1984]. Действительно, как мы увидим далее, предпочтения масла или майонеза связаны со структурными переменными не слабее, чем классические характеристики статусной культуры, такие как посещения драмтеатра.
33 (д) отдыхал ли респондент за границей за последние три года;
34 (е) осведомленность, что означает «кэшбэк» (варианты ответа «пользовался», «не пользовался, но знаю, что это», «не знаю»);
35 (ж) с какой регулярностью респондент бывает у зубного врача, если не болят зубы (варианты ответа: «не реже раза в год», «раз в несколько лет» и «вообще не бываю, пока ничего не болит»).
36 То, что мы знаем о стратификации потребления в западных обществах, предполагает, что «работающие» классовые шкалы будут сильно коррелировать со всеми этими переменными: высшие классы будут более богатыми и образованными, разбираться в высокой культуре, есть здоровую легкую пищу, путешествовать за границу, знать, как распорядиться своим деньгами, следить за здоровьем. Низшие классы, наоборот, не будут обладать никакими из этих характеристик.
37 Верхняя часть табл. 2 представляет доли предсказанных корректно атрибутов индивида на основании его/ее баллов по каждой из стратификационных шкал, вычисленных с помощью мультиномиальной регрессии. В последней строке таблицы приводится уровень отсчета (baseline) в регрессии – доля, приходящаяся на самую распространенную категорию (та доля правильных ответов, которая может быть получена, если мы ничего не знаем о респонденте, но ориентируемся на распространенность признака в популяции). Доля правильно предсказанных ответов, таким образом, характеризует не только присутствие статистически значимой связи, но и ее силу, а также позволяет сравнивать предсказания, сделанные на основании номинальных, ранговых и интервальных переменных. В средней части табл. 2 приводится доли корректно предсказанных атрибутов для регрессионных уравнений, в которые вводится несколько традиционных социодемографических переменных (доходы, образование, возраст, а также образование, доходы и возраст вместе).
38

Таблица 2. Доли корректно сортированных случаев по избранным переменным (в % от случаев, для которых был получен ответ)
39 Глядя на верхнюю часть таблицы, мы видим, что почти все коэффициенты значимы, однако сила связи – в лучшем случае умеренная. Наиболее точное предсказание доходов удается извлечь из схемы Райта – единственной, которая приносит результаты, не только значимые, но и существенно отличающиеся от слепого угадывания и от того, которое можно получить, зная только возраст и образование респондента. При ближайшем рассмотрении оказывается, однако, что приращение точности, которое она дает, происходит преимущественно за счет того, что она учитывает руководящие позиции респондента (одни дают прирост до 37,5% корректных сортировок6, а вместе с возрастом и образованием – до 43,7%). Следующей оказывается схема Голдторпа, превосходя ISEI, а все остальные шкалы показывают результаты, мало отличающиеся от того, которое принесло бы слепое угадывание.
6. Вопрос формулировался «Есть ли у вас на основном месте работы подчиненные (не считая руководства стажерами, студентами)».
40 То, что профессиональные шкалы, в том числе ISEI (разработчики которого опирались на данные о средних зарплатах в профессии), показывают весьма скромные результаты в предсказании доходов, может иметь два объяснения. Во-первых, шкалы могли быть плохо адаптированы (например, самые высокие зарплаты в западных странах и в России имеют работники разных специальностей). Во-вторых, возможно, что процедуры измерения опираются на допущение, которое не работает в России, – что профессии тесно связаны с доходами и поэтому могут считаться основным маркером позиции в классовой структуре.
41 Чтобы понять, что соответствует действительности, обратимся к результатам РМЭЗ за 2018 г., когда более 18 тыс. опрошенных были заданы вопросы, кем они работают в настоящее время, каково их образование и какова была их средняя месячная зарплата за последний год. Большое число опрошенных позволяет в данном случае выделить занятия, к которыми принадлежало значительное число респондентов (83 вида занятий, представленных группами свыше 25 человек), и оценить средние доходы и долю людей с высшим образованием по этим занятиям.
42 Прежде всего, вопреки пессимистическому предположению о полном отсутствии связи между занятием и заработком, обнаруживается, что занятие объясняет порядка 20% вариации в уровне доходов. Это меньше, чем в западных странах, но никак не ничтожно мало. Сюрпризом является список занятий с наиболее высокими заработками: наравне с руководителями и высококвалифицированным специалистами (инженеры и др.) на высокодоходном полюсе оказываются многие квалифицированные рабочие специальности. Например, водители локомотивов (со среднемесячной зарплатой в 43945 руб.) и операторы техники для земляных работ (38122 руб.), в основном имеющие среднее специальное образование, зарабатывают больше, чем имеющие в подавляющем большинстве случаев высшее образование юристы (34117 рублей), программисты (33373) и главные бухгалтеры (32946 рублей).
43 Этот результат хорошо согласуется с данными других исследований. Так, изучение связи профессий и зарплат в России неоднократно показывало, что наиболее высокооплачиваемой категорией занятых в ней оказываются квалифицированные рабочие [Ощепков, 2011]. К несчастью, это означает, что ISEI и прочие шкалы, разработанные в странах, в которых квалифицированные рабочие оказываются в середине доходной шкалы, имеют заведомо слабую предсказательную силу для доходов или любых прямо связанных с ними переменных в России.
44 Возвращаясь к табл. 2, констатируем, что все схемы, за исключением Райта, в той или иной степени улучшают точность прогноза по образованию. Согласно же схеме Райта обладатели университетского диплома составляют большинство во всех выделенных им классах (за счет объединения в одну группу рабочих, сервисных и офисных специальностей), так что его модель не дает никакого прогноза, отличного от слепого угадывания. Лучший результат показывает ISEI. Это, вероятно, связано с тем, что высшее образование требуется для одних и тех же специальностей и в России, и в остальном мире (скажем, от врача, юриста и университетского преподавателя везде требуется диплом о высшем образовании, а от консьержа он не требуется нигде). Действительно, в нашей выборке ранговая корреляция ISEI с образованием составляла 0,549 – больше чем 0,509 для Треймана и 0,419 для CAMSIS (для сравнения, аналогичная корреляция с доходами составляла 0,140, 0,128 и 0,169).
45 Можно предполагать, что корреляция между доходами и образованием в России будет невысокой. Ведь только так можно объяснить, что шкалы, слабо коррелирующие с доходом, сильно коррелируют с образованием. Действительно, ранговая корреляция образования и доходов фактически составила 0,185 для всей выборки и 0,201 для работающих: это – статистически значимая, но не более чем умеренная связь (похожие цифры приводятся в [Тихонова, 2014: 149])7. Доля правильных догадок, которые можно сделать на основании показателей образования о том, к какой доходной категории принадлежит индивид (32,4%), даже меньше, чем число правильных догадок, которые можно сделать, зная возраст респондентов.
7. Для сравнения, аналогичная корреляция в исследовании Блау-Данкана составляла 0,58.
46 Рис. иллюстрирует связь между образованием (долями работников с высшим образованием) и средней зарплатой за последние 12 месяцев в базе данных последней волны РМЭЗ. Ранговая корреляция составляет 0,487 – заметная, но не слишком сильная. Корреляцию, как и предполагалось, сокращает значительная группа преимущественно мужских рабочих профессий, у которых одновременно доходы выше среднего и невысокий уровень образования. Этой аберрации оказывается достаточно, чтобы свести на нет достоинства большинства «импортных» стратификационных шкал.
47

Рис. Связь образования и доходов для различных профессиональных групп в России, по данным РМЭЗ, 2018 г.
48 Эти наблюдения многое объясняют в наших данных. В средней части табл. 2 приводятся предсказания, основанные на информации о стандартных социодемографических параметрах – возрасте, доходе и образовании. Сравнивая эти предсказания с предсказаниями, основанными на шкалах, мы видим, что Райт лучше объясняет переменные, которые хорошо предсказываются на основании доходов респондента, а ISEI (и, отчасти, Трейман и CAMSIS) – те, которые сильнее связаны с образованием. Участие в высокой культуре и предпочтение оливкового масла майонезу лучше предсказывается на основании ISEI и Треймана, а знакомство с кэшбэком и частота отпуска за границей – на основании Райта. Лишь шкала Голдторпа за счет введения отдельных категорий для «высших контролеров» (куда попадает большинство руководителей) и «низших контролеров» (куда попадает большинство специалистов с высшим образованием, но не руководителей) и за счет более дробного деления наемных работников на высокооплачиваемый квалифицированный и низкооплачиваемый неквалифицированный физический, а также «рутинный нефизический» труд, может отчасти объединять достоинства двух других шкал.
49 Чтобы проверить предположение, что стратификационные шкалы объясняют ту же самую дисперсию, которую объясняют стандартные социодемографические параметры, были рассчитаны показатели для всех стратификационных схем при контроле по трем избранным переменным – возрасту, доходам и образованию. Результаты представлены в нижней части табл. 2 (доля корректных сортировок относится ко всей комбинации переменных, а уровень значимости – только к стратификационным шкалам).
50 Включение классовых показателей нигде не привело к существенным улучшениям в предсказательной силе, которые за единственным исключением не превышали 2 п.п. (схема Голдторпа предсказывает вероятность регулярного обращения к зубному врачу лучше на 3,3 п.п.). Более того, в большинстве случаев они теряют или почти теряют значимость.
51 Итак, наши переменные везде объясняют примерно одну и ту же дисперсию. Если подходить к показателям с точки зрения их чисто прогностической ценности, то использование одновременно этих переменных и стратификационной шкалы в значительной мере избыточно. Из этого можно заключить, что образ жизни в России ассоциируется или с образованием, или с высокими доходами (причем одни маркеры характеризуют в основном жизнь образованного слоя, другие – высокодоходных групп), а занятия играют в нем незначительную роль. В обществах, где высокодоходный слой одновременно является высокообразованным, переменная, сильно коррелирующая с доходами и с образованием (например, их линейная комбинация, как SEI), может быть лучшим предиктором образа жизни, чем они по отдельности или даже вместе. Но там, где эта корреляция отсутствует, преимущества такого индекса иллюзорны, лучше использовать исходные предикторы по отдельности.
52 Иными атрибутами, приписываемыми классу, являются интерактивная замкнутость (социальные сети преимущественно замкнуты среди представителей того же класса) и воспроизводство (дети наследуют классовую позицию родителей). В табл. 3 приводятся данные о корреляции показателей респондента и его/ее родителей и трех друзей. Для всех градуальных схем приведены коэффициенты корреляции Спирмена, для Голдторпа – V Крамера.
53

Таблица 3. Связи баллов по шкалам с аналогичными баллами родителей и трех друзей
54 Здесь видно наличие значимой, хотя и не слишком сильной, связи. Так, для мужчин корреляция между собственными показателями ISEI и показателями отца составляет 0,238 (для сравнения, корреляции в SEI у Блау и Данкана составляли 0,4), Треймана – 0,204, CAMSIS – 0,233. Для женщин аналогичные корреляции – 0,273, 0,242 и 0,173. Связи со статусом друзей – значимо сильнее, чем со статусом родителей. ISEI стабильно показывает лучшие результаты, чем остальные шкалы. Налицо свидетельства «воспроизводства классов» (пусть и не такого отчетливого, как у некоторых других стран), и в этом смысле стратификационные шкалы ведут себя в России так, как должны вести себя шкалы, характеризующие классовую принадлежность.
55 В свете сказанного выше мы должны, однако, задаться вопросом, является ли это воспроизводство классовым. Наблюдаемые корреляции могут быть свидетельством развертывания иного процесса – наследование может быть наследованием не класса, а образовательного уровня. Например, дети получивших высшее образование также идут в университет, а затем подыскивают работу, соответствующую своему уровню квалификации, чтобы не жалеть о бесцельно потраченных годах, даже если это не сопряжено с экономическими выигрышами, и выбирают занятие, находящееся на том же полюсе шкал Треймана и ISEI, что и занятие их родителей. В результате мы получаем наблюдаемую корреляцию между баллами профессиональных шкал детей и родителей, хотя генерирующий ее процесс не связан с наследованием экономического благополучия.
56 На основании наших данных можно утверждать лишь, что наследуется предпочтение в пользу получения высшего образования. Корреляция собственного образования с образованием родителей кажется не такой высокой, однако надо иметь в виду, что на нее влияет фактор образовательной экспансии: в то время как дети родителей с университетскими дипломами получают высшее образование в подавляющем большинстве случаев (свыше 90%), его получают в значительном числе и дети менее образованных родителей. Если мы попробуем оценить статистически влияние ISEI родителей на ISEI детей, то корреляции окажутся почти полностью опосредованы собственным образованием детей.
57 Сопровождает ли это воспроизводство образовательного уровня передачей экономического благополучия? Со времен Бурдье в теории стратификации повсеместно считается, что образовательная система является в современных обществах основным инструментом передачи классовой принадлежности по наследству. Согласно этой точке зрения, практики воспитания и стиль жизни родительской семьи готовят детей к лучшему преодолению образовательных барьеров в школе; получив лучшее образование, они поступают в университет; поступив в университет, они получают выше оплачиваемую работу; получив высокооплачиваемую работу, они могут вести привычный им образ жизни и воспитывать своих детей по тому же лекалу. В России, однако, мы наблюдаем лишь одну сторону этого цикла, передачу образования и стиля жизни, а связь образования с экономическим благополучием оказывается существенно слабей8. Недостаток связи можно было бы приписать экономической трансформации, обесценившей квалификации старших поколений, но в нашей выборке среди работающих представителей младших когорт (родившихся в 1970-х и позже) корреляция полных лет формального образования и доходов оказывается даже ниже, чем в старших (0,185).
8. Образовательные достижения старшего поколения значимо коррелирует с доходами детей (отца – 0,157, матери – 0,202), увеличивая число корректных сортировок между доходными категориями с 29,8 до 33,5% (для работающих). Можно предполагать, что передача по наследству навыков и мотиваций, способствующих получению университетских дипломов, в некоторой степени улучшает экономические шансы потомства, однако степень этого улучшения в лучшем случае незначительна.
58 В то же время наши данные предполагают, что воспроизводство экономических шансов в значительной мере происходит по иным каналам, не связанным с образованием. Если воспользоваться самым распространенным способом обойти проблему невозможности восстановления данных о доходах родителей, спрашивая об имуществе в родительской семье, то окажется, что эти переменные сохраняют свою предсказательную способность в отношении доходов индивида даже при контроле по возрасту и образованию. Так, наличие в родительской семье автомобиля позволяет увеличить количество корректных сортировок по доходным категориям с 34,5 до 36,6%. Иными словами, воспроизводство экономического благополучия (в той мере, в какой оно вообще происходит), кажется, в значительной мере происходит не по тем каналам, которые в первую очередь подразумевает западная социология стратификации.
59

Российское общество – общество без классов?

60 Из нашего анализа вытекают несколько выводов.
61 Один из них, методический, состоит в том, что использование неадаптированных международных стратификационных схем дает очень мало (или практически никаких) преимуществ в повышении предсказательной силы моделей по сравнению с использованием простых показателей – уровня образования, доходов, возраста и занятия руководящей позиции. Сочетание этих переменных обычно объясняет ту же вариацию, что и класс (или социоэкономический статус), оцененный по схемам. Профессиональные шкалы – ISEI, Трейман, CAMSIS – в значительной мере отражают те вариации, которые объясняются уровнем образования, а шкала Райта – более высокие зарплаты руководителей и предпринимателей. Шкала Голдторпа, наиболее успешная из всех, отчасти комбинирует эти признаки9, и в этом смысле может считаться предпочтительным набором общих категорий для описания российской социальной структуры. Однако даже ее использование дает ограниченные преимущества по сравнению со стандартным набором социодемографических вопросов.
9. Она приносила бы еще лучшие результаты, если бы в группу higher controllers включались только руководители.
62 Источник проблем применения интернациональных шкал – отсутствие российских «классов» в смысле, имплицитно предполагаемом западной социологией стратификации. Сложно отрицать, что в России существует значительное экономическое неравенство. Однако это неравенство не обязательно предполагает существование групп, обладающих иными атрибутами, приписываемыми классу: оно может не передаваться по наследству, оно может транслироваться через не-образовательные каналы, оно может не затрагивать многие различия в стиле жизни или установках. Наши данные предполагают, что существует минимум одно кардинальное различие между «нормальной» стратификацией в постиндустриальном обществе и российской стратификацией: воспроизводство образованных сред, видимо, в значительной мере происходит в России независимо от трансляции экономических преимуществ [Sokolov, 2019]. Иными словами, культурный капитал транслируется даже в отсутствии механизмов его конвертации в экономический. Импортированные профессиональные шкалы улавливают именно это, статусное (по Голдторпу), измерение стратификации. Отсюда – их слабость в предсказании паттернов поведения, сильнее всего связанных с экономическим благополучием.
63 Пример России подтверждает фундаментальную правоту Голдторпа и Чана. Вместо одного цикла классового воспроизводства, который можно отобразить как «квалификация занятие вознаграждение стиль жизни, социальные сети и паттерны воспитания квалификация детей...», мы видим два разных, лишь частично связанных, цикла. В рамках одного из них воспроизводятся квалификации, социальные среды и стиль жизни, а в рамках другого – в силу воздействия неких слабоизученных механизмов – экономические преимущества (их воспроизводство, впрочем, может быть ощутимо слабее). Соответственно, вместо единого стиля жизни высших классов могут существовать отдельные стили жизни образованных и обеспеченных слоев, пересекающиеся не более, чем то предполагает случайное распределение. Поэтому любое отображение российской социальной структуры, которое претендует на то, чтобы охватить различия в стилях жизни и в поведении, должно охватывать по меньшей мере два измерения.

Библиография

1. Бессуднов А.Р. Социально-профессиональный статус в современной России // Мир России. Социология. Этнология. 2009. № 2. С. 89–115. [Bessudnov A. (2009) Socio-professional status in contemporary Russia. Mir Rossii [The Universe of Russia. Sociology. Ethnology.] No. 2: 89–15 (In Russ.)]

2. Ощепков А.Ю. Неравенство в заработках. Роль профессии // Препринт WP3/2011/03. М.: ВШЭ, 2011. [Oschepkov A. (2011) Income inequality. The role of occupation. Working paper WP3/2011/03. Moscow: VSHE. (In Russ.)]

3. Тихонова Н.Е. Социальная структура современной России: мифы и реальность. М.: ИС РАН, 2014. [Tikhonova N. (2014) Social structure of present-day Russia: Myths and reality. Moscow: IS RAN. (In Russ.)]

4. Тарусин М.А. Реальная Россия: социальная стратификация современного российского общества. М.: ИОП: Эксперт, 2006. [Tarussin M. (2006) Real Russia: Social stratification of contemporary Russian society. Moscow: IOP: Ekspert. (In Russ.)]

5. Blau P.M., Duncan O.D. (1967) The American occupational structure. New York: John Wiley and Sons

6. Bihagen E., Lambert P. (2018) Can class and status really be disentangled? Research in Social Stratification and Mobility. Vol. 58: 1–10.

7. Bourdieu P (1984) Distinction: The Social Critique of the Judgment of Taste. London: Routledge/Kegan Paul.

8. Chan T.W., Goldthorpe J.H. (2004) Is there a status order in contemporary British society? Evidence from the occupational structure of friendship. European Sociological Review. Vol. 20. No. 5: 383–401.

9. Chan T.W., Goldthorpe J.H. (2007) Class and status: The conceptual distinction and its empirical relevance. American sociological review. Vol. 72. No. 4: 512–532.

10. Flemmen P.M., Jarness V., Rosenlund L. (2019) Class and status: on the misconstrual of the conceptual distinction and a neo‐Bourdieusian alternative. The British Journal of Sociology. Vol. 70. No. 3: 816–866.

11. Ganzeboom H., de Graaf P., Treiman D. (1992) Standard International Socio-Economic Index of Occupational Status. Social Science Research. Vol. 21. No. 1: l–56.

12. Ganzeboom H.B., Treiman D.J. (1996) Internationally comparable measures of occupational status for the 1988 International Standard Classification of Occupations. Social Science Research. Vol. 25. No. 3: 201–239.

13. Goldthorpe J.H. (1996) Class analysis and the reorientation of class theory: the case of persisting differentials in educational attainment. British Journal of Sociology. Vol. 46. No. 2: 481–505.

14. Goldthorpe J.H., McKnight A. (2006) The economic basis of social class. In: S. Morgan, D. Grusky, G. Fields (eds.) Mobility and inequality: Frontiers of research in sociology and economics. Stanford: Stanford University Press: 109–136.

15. Grusky D. (2005) Foundations of a Neo-Durkheimian class analysis. In: E.O. Wright (ed.) Approaches to Class Analysis. Cambridge: Cambridge University Press: 51–81.

16. Laumann E.O., Guttman L. (1966) The relative associational contiguity of occupations in an urban setting. American Sociological Review. Vol. 31. No. 1: 169–178.

17. Sokolov M. (2019) Cultural capital and social revolution: Arts consumption in a major Russian city, 1991–2017. Poetics, Journal of Empirical Research on Culture, the Media and the Arts. Vol. 72. No. 1: 1–16.

18. Weber M. (1978) Economy and Society. Berkeley: University of California Press. Part 1. 299–307.

19. Weeden K.A., Grusky D.B. (2005) The case for a new class map. American Journal of Sociology. Vol. 111. No. 1: 141–212.

20. Weeden K.A., Grusky D.B. (2012) The Three Worlds of Inequality. American Journal of Sociology. Vol. 117. No. 6: 1723–1785.

21. Wright E.O., Costello C., Hachen D., Sprague J. (1982) The American class structure. American Sociological Review. Vol. 47. No. 3: 709–726.

22. Wright E.O. (1989) The comparative project on class structure and class consciousness: An overview. Acta Sociologica. Vol. 32. No. 1: 3–22.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести