В знаменитой речи Мартина Лютера Кинга, которую он произнес со ступеней Мемориала Линкольну в августе 1963 г., есть повторяющаяся фраза: «У меня есть мечта». Он мечтал о равных гражданских правах для белых и черных, о том, как мальчики и девочки разных рас будут, держась за руки, вместе ходить в школу и прочее. После убийства в мае 2020 г. при задержании белыми полицейскими афроамериканца Дж. Флойда еще одна повторяющаяся фраза стала знаменитой: «Я не могу дышать!». Возникает вопрос: почему спустя почти 60 лет, несмотря на прекращение официальной расовой сегрегации в различных сферах, чернокожему населению США по-прежнему нечем дышать?

Этот вопрос интересует исследователей и общественность не только самих США. Волнения под тем же лозунгом «Нам нечем дышать?» перекинулись на европейский континент и Британские острова. Каков их революционный потенциал, что питает их радикализацию, как к этим лозунгам примыкают мигрантские, националистические движения, насколько широко они могут распространиться по миру?

Исследование Р. Дианжело, американского социолога, консультанта и тренера по вопросам расовой и социальной справедливости «Уязвимость белых: Почему белым людям так тяжело говорить о расизме», помогает разобраться с самой сутью поставленного вопроса: почему спустя 60 лет после окончания борьбы за равные гражданские права, чернокожее население США так обостренно переживает расовую дискриминацию. В целом, работа относится к направлению «Whiteness studies», изучающему источники системного расизма, который порождает привилегии белых, особенности восприятия и поведения последних.

Для начала поговорим о терминологии. В российском научном дискурсе расовый вопрос не столь актуален, поскольку он не обострен в общественной жизни, но в России достаточно националистических проблем и проекция категорий анализа вопросов расовых взаимодействий на этнические вполне допустима и могла бы быть полезна. Прежде всего, необходимо дать толкование ключевому понятию исследования «white fragility». Оно передает суть такого социального явления, как дискомфорт белого человека в разговорах о расизме, уязвимость перед упреками в расизме, и является авторским термином Дианжело, вынесенным в заглавие книги.

Автор использует бинарную конструкцию «white» и «people of color» «белые» и «цветные», чтобы обозначить два макроуровня социально признанных подразделений расовой иерархии, хотя и признает, что бинарные конструкции всегда оставляют кого-то за бортом, например людей со смешанными расовыми признаками. Но даже оставив их в стороне, остается вопрос, кого считать цветными? Для автора цветные это все, кто не белые, и это не только представители негроидной расы, как можно было бы предположить. Дианжело ссылается на социологическое исследование 2015 г. и подчеркивает, что «самый высокий уровень сегрегации наблюдается между черными и белыми, самый низкий-между азиатами и белыми, а уровень между латиноамериканцами и белыми занимает промежуточное положение» (с. 93). То есть белым противопоставляются и черные негроиды, и монголоиды азиаты и европеоиды латиноамериканцы. Это еще раз свидетельствует, что «белые» и «цветные» социальный, но не биологический/расовый, конструкт защищающий привилегии белых относительно цветных, стоящих на более низких позициях социальной иерархии.

Но поскольку противостояние белые/черные в американском обществе гораздо сильнее, чем белые/другие цветные, в сознании белых, по словам исследовательницы, черные люди являются предельным расовыми «другими» (с. 90), именно их конфликт создает напряженность в межрасовых отношениях, и автор сосредотачивается именно на нем. Белые и черные – это социальные конструкты, рожденные на противопоставлении друг другу, ни одно понятие не существует без другого. До того, как американскому истеблишменту не понадобилось оправдать порабощение африканцев, понятий белая и черная расы не существовало (с. 16–17). Поэтому, когда мы задаемся вопросом, почему именно противоречие белые – черные стоит столь остро, причины надо искать в социально-политической истории США.

Дианжело исходит из предпосылки, что белые люди в Соединенных Штатах живут в обществе, которое глубоко разделено и неравноправно по расовому признаку, и они являются бенефициарами этого разделения и неравенства. Почему так сложилось? Отмена рабства и уравнивание в правах белых и афроамериканцев не разрешили до конца существовавшие противоречия, поскольку неравенство в гражданских правах было лишь надводной частью айсберга. Подводная же часть не только осталась скрытой от глаз, но структура американской идеологии делает крайне затруднительной ее обнаружение.

Эта подводная часть заключается прежде всего в социализации белых граждан в чувстве расового превосходства и расовой исключительности. И поскольку делается это не прямым образом, а косвенным, то это не рефлекируется самим белым сообществом. Дианжело на многочисленных примерах сплетает паутину этой паталогической социализации: когда вы рождались, то доктор, принимавший роды, скорее всего был белым, а уборщик цветным; когда вы пошли в школу, то родители искали вам школу, где больше белых детей, конечно же потому, что там лучше образование и меньше насилия; когда вы читаете классическую литературу, то белый герой вводится просто как человек, если цветной, то его цвет подчеркивается: черный мужчина, азиатская женщина. В американской культуре закодировано, что белизна – это норма, а цвет это уже вариации.

Дианжело полагает, что если вы белый, выросший в западной культуре, то по определению вы невежественны в расовом отношении, поскольку ничто в этой культуре не дает нам истинного понимания этой социальной проблемы. Она выделяет несколько ключевых элементов западной идеологии, которые формируют расовый дальтонизм белых (color blindness), который проявляется в утверждениях, что раса для каждого из них вообще не имеет значения, они цвет кожи вообще не видят (с. 41).

Первый элемент – это индивидуализм. Навязываемое в ходе социализации убеждение, что каждый человек уникальная личность, как бы освобождает от группового давления. Если я уникален, вы не можете утверждать, что часть установок, которые влияют на мое поведение, навязаны мне группой, проявляются бессознательно и мною не осознаются.

Вторая особенность – это меритократия (meritocracy), ценность индивидуальных усилий и заслуг. Эта доминанта возлагает ответственность за социальный неуспех исключительно на плечи самого человека. Если он не преуспел в жизни, то это не потому, что он родился в бедной семье в квартале, где не было приличной школы, а потому, что он не приложил достаточно усилий, чтобы подняться по социальной лестнице.

По мнению автора, индивидуализм и меритократия усвоенные индивидом очень глубоко в процессе социализации, делают его неспособным понимать, что принадлежность к группе имеет значения, и к расовой прежде всего (с. 100).

На самом общем уровне мировоззрение американского общества исходит из того, что именно белые создали американскую нацию и культуру, и рассматривает вклад цветных людей как имеющих меньшее социальное, экономическое и политическое значение. При этом вспоминать, что пока белые создавали нацию цветные были загнаны в резервации, и подвергались эксплуатации на плантациях не принято, поскольку это портит пасторальные картинки «золотого века» американской истории. В силу давления принципов меритократии и индивидуализма заслуги белых в деле нациестроительства рассматриваются сугубо как совокупность достижений выдающихся людей, а не прямое следствие групповых привилегий белых. На следующем уровне фрейминга, поскольку социальные институты (образование, медицина, право, правительство, финансы и армия) контролируются белыми, доминирование белых ничем не примечательно и воспринимается как должное, поскольку они, как доказала история, более способные, трудолюбивые и прочее (с. 34).

Но заявлять расистские лозунги – это безусловно плохо, поэтому белые люди отказываются вступать в расовый дискурс. Это защищает от негативных воздействий их «белую уязвимость», но и не дает взглянуть на подводную часть айсберга, а как же на самом деле обстоят дела с расовым вопросом в США. Раз превосходство белых их привилегии и преимущества официально не признаются, отрицаются и на политическом уровне, и в обыденной жизни, то об этом невозможно говорить, нельзя серьезно обсуждать то, чего нет.

Дианжело на протяжении всей книги раскрывает сложный механизм психологических, социальных и политических барьеров перед разговорами о существующем в обществе расизме. Белые рассматривают вызов своему расовому мировоззрению как вызов своей идентичности как хороших, нравственных людей. Они воспринимают любую попытку связать их с расизмом как тревожное и несправедливое моральное преступление. Простое предположение, что быть белым имеет смысл, часто вызывает целый ряд защитных реакций: гнев, отрицание, обиду, а также такие формы поведения, как аргументация, агрессия, молчание и уход от разговора. Эти реакции работают на восстановление психологического равновесия белых, поскольку они отрицают вызов, восстанавливают комфорт, но и сохраняют свое доминирование в расовой иерархии. Для автора «уязвимость белых», это не проявление слабости, а эффективный механизм защиты своих групповых интересов, эффективное средство белого расового контроля (с. 113).

Отрицание существования расизма как элемента американской общественной системы выражается и в том, что отдельные очевидные его проявления со стороны белых рассматриваются как индивидуальные действия плохих людей. Признание расизма как элемента системы – одно из сильнейших положений исследования Дианжело. Она не устаёт подчеркивать, что американский расизм – системный. Цветные также могут иметь расовые предрассудки и подвергать расовой дискриминации белых, но это, с точки зрения автора, не расизм, поскольку у цветных нет институциональной власти, чтобы превратить свои предрассудки и действия в систему. Расизм – это глубоко укоренившаяся исторически сложившаяся система институциональной власти и она не меняется из-за того, что некоторые цветные люди смогли в ней преуспеть (с. 21).

Эта система имеет свою идеологию и свои механизмы социального контроля, автор суммирует их на страницах своей книги. Любое сомнение – а не расисты ли мы-белые – ведет к тому, что члены расовой группы могут упрекнуть за излишнюю политкорректность, усомниться в вашем чувстве юмора, намекнуть, что раз вы такие воинственные, вам будет сложно продвинуться по восходящей лестнице в организации. Стремясь избежать конфликта, сохранить групповые привилегии, из желания нравится белые выбирают молчаливое соучастие в поддержании расового неравенства (с. 59). И само это непротивление расизму поощряется, вы становитесь веселый, командный игрок, способный к кооперации. Как любая система расизм поддерживает сам себя.

Но из признания расизма системой вытекает и самая слабая часть работы Дианжело. Ответ на вопрос, что делать с этой несправедливой по отношению к цветным системой. Поскольку из способов преодоления расизма Дианжело предлагает только внутреннюю работу над собой, осознание проблемы, рефлексию, смирение, принятие существования проблемы. Этому посвящена 12 глава книги. Являясь тренером расового разнообразия, автор уповает на просветительскую работу. Предполагается, что когда белые осознают, что живут в несправедливом мире, где они имеют расовые привилегии, то они от них откажутся. Все, что мы до сих пор знали об общественном развитии, говорит нам, что если на индивидуальном уровне добровольный отказ от привилегий еще возможен, то на групповом только под давлением извне. Каким образом сама собой исчезнет система социализации белых и цветных, формирующая установки на превосходство первых перед вторыми? Когда и как социальные лифты перестанут работать как фильтры, чем выше этаж, тем белее среда?

Вскрывая механизмы психологической защиты, выстроенные против признания наличия расизма и социальные барьеры, ограничивающие восхождение цветных по социальной лестнице, Дианжело оставляет без внимания проявления расовой дискриминации со стороны цветных, поскольку они не могут превратиться в расизм в силу отсутствия у цветных институциональной власти. Но в стороне остается вопрос, а ведет ли обострение борьбы цветных за свое подлинное равенство к групповому сплочению белых, чтобы не допустить разрушение системы, дающей им расовые преимущества? Автор оставляет без внимания факт, что со стороны афроамериканцев в сегодняшнем американском обществе идет борьба не только за признание того, что их жизни имеют значение, но и за контрибуцию, как материальную компенсацию десятилетий угнетенного положения и недополученной материальной выгоды. А это требование может значительно переопределять ситуацию для белых.

Дианжело пишет, что в американском обществе на расовую дискриминацию наслаивается социальная, и бедный белый ближе черному, чем белый из среднего и, тем более, высшего класса, но даже в этой ситуации он претендует на большие права и привилегии. Если бы бедные белые были меньше сосредоточены на чувстве превосходства над цветными, они могли бы объединиться с последними в борьбе за свои трудовые права. Но расовое разделение удерживает их от организации против класса собственников, получающих прибыль от их труда (с. 19). Возникает вопрос, не может ли расовый вопрос быть для правящей элиты клапаном для спуска накопившегося недовольства в сторону расизма, который волнует не все общество, отвлекая внимание от нарастающего в обществе социального неравенства, которое касается более широких социальных групп?

Резюмируя, если вы хотите понять, чем уязвлены афроамериканцы в обществе демократии, благосостояния и капитализма, почему «плавильный котел» надуманное понятие, – прочтите эту книгу. Если хотите разобраться, как американское общество могло бы преодолеть этот системный кризис, – скорее всего останетесь разочарованными.