Везде
Практическая социология: трудности концептуализации и спонтанная междисциплинарность
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Практическая социология: трудности концептуализации и спонтанная междисциплинарность
Аннотация
Код статьи
S013216250010576-6-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Халий Ирина Альбертовна 
Должность: ведущий научный сотрудник, руководитель Отдела анализа социокультурных оснований политических процессов
Аффилиация: Институт социологии ФНИСЦ РАН
Адрес: Российская Федерация, Москва
Выпуск
Номер 10
Страницы
13-23
Аннотация

В статье с позиций социолога-практика рассмотрены проблемы социологической теории на основе опыта эмпирических исследований российского развития. Главные трудности концептуализации их результатов связаны со слабым объяснительным потенциалом современной социологической теории и с её ангажированностью. Показаны признаки ангажированности ­­– неизбежной, осознанной и открытой. Её главные риски – априорность и растущая тотальность. Кризис объяснительности связан и с раздробленностью социологии на множество отраслей, теорий, методов, с её интерпретативным характером. Не менее важна неуловимость российских реалий теоретическими инструментами, разработанными в условиях западного модерна. Рассматриваются способы преодоления указанных трудностей практической социологии, предложены теоретические обобщения и методологические решения, найденные в том числе посредством спонтанной междисциплинарности, обусловленной базовым образованием социологов, учившихся в СССР. Показана адаптация полипарадигмальности к задачам исследований, результаты применения исторического подхода, основные этапы формирования концептов актор, агент, дихотомия социального действия, акторская и технологические модели управления и общественного устройства и т.п.

Ключевые слова
эмпирические исследования, социологическая теория, историческая ретроспектива, диалектическая логика, субъективизм, ангажированность, кризис объяснительности
Классификатор
Получено
19.07.2020
Дата публикации
18.12.2020
Всего подписок
4
Всего просмотров
67
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1 Изучение современного российского развития1 потребовало, в частности, анализа почти 30-тилетнего опыта наших эмпирических исследований социальных феноменов российской жизни2. Эти исследования осуществлялись в пору постоянных перемен, именовавшихся транзитом, реформами, модернизацией и, наконец, развитием, а также в условиях изменений социологического дискурса, где жёсткость структур вытесняли гибкие сети, затем лишённые основания симулякры, зыбкие конструкты реальности вместо самой реальности и т.п. Мы использовали многое из теоретического инструментария – от институционализма до конструктивизма. Наша практика социологов в работе с И.А. Халий была далека от утончённой игры ума, но остро нуждалась в методологии объяснения российских реалий. С объяснением возникали проблемы, вынуждавшие искать способы адаптации существующих теорий к российским особенностям предмета исследования, а затем создавать свои методологические подходы [Аксенова, 2016]. Этот поиск основывался не только на анализе социологических концепций разного уровня. У старшего поколения социологов присутствовала спонтанная, имплицитная междисциплинарность. Советские социологи часто имели не социологическое образование. И.А. Халий окончила исторический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, автор этих строк – экономический, где занималась теорией и в том числе диалектической логикой как методологией исследования. Классическое образование учило рассматривать предмет исследования как целостность, дополнять анализ синтезом и не воспринимать непосредственную данность как истину. Оно также формировало отстранённо-критическое восприятие новых социологических концепций, что позволяло распознать признаки кризиса за многообразием интерпретаций социального мира.
1. Имеется в виду проект «Развитие как концепт и как социальная реальность в современной России», выполняющийся Отделом социокультурных оснований политических процессов ИС ФНИСЦ РАН.

2. Речь идёт об исследованиях, осуществлявшихся И.А. Халий, автором и их учениками. Изучались социальные движения, социокультурное развитие российских регионов, экологическая модернизация в России и в Нидерландах, активизм в системе управления и в профессиональной деятельности и т.п. Результаты исследований опубликованы.
2 Ниже обозначены основные проблемы социологической теории с позиций социологической практики, а также результаты поиска способов их разрешения в нашем исследовательском опыте.
3

Тотальность ангажированности. Правильная сторона баррикады.

4 Ангажированность общественных наук долгое время фиксировалась нами как неизбежность, как константа, которую надо принимать во внимание [Аксенова 2016: 20]. В самом начале 1990-х недавние советские социологи стремились уйти от тотальности классового подхода советских общественных наук. Однако выяснилось, что объективизм в социологии существенно размыт, сохраняясь в уже классических к тому времени парадигмах бихевиоризма и структурного функционализма. Но их декларируемая отстранённость от политики подвергалась сомнениям и критике: сторонник чистой науки не может быть самостоятельным по определению, так как результаты его исследований неизбежно поддерживают чью-либо позицию [Lynd, 1939; Матвеев, 2013]. Ангажированность провозглашается принципом социологии, осознанной и необходимой частью работы учёного. Он должен выбрать сторону баррикады, раз уж он на этой баррикаде оказался. С конца 1960-х гг. такой стороной чаще становились социальные движения.
5 В 2001 г. П. Бурдьё читает последнюю публичную лекцию «За ангажированное знание», декларируя ангажированность как долг исследователя [Бурдье, 2002]. По его мнению, социолог должен поддерживать движения, борющиеся против неолиберальной политики, противостоять влиянию экспертов, нанятых транснациональными корпорациям. Эта позиция имеет много общего с установками акционистской теории А. Турэна, с освоения которой в совместных российско-французских проектах для нас начиналась социология. Ангажированность в акционизме открыта и осмысленна, заложена в методику сбора данных, в которой содержится не только необходимость поддержки гражданского активизма, но и неизбежность воздействия исследователя на предмет исследования: «Суть метода социологической интервенции в том, чтобы создавать знание вместе с акторами, с людьми, формировать анализ их действий. Я даже считаю, что это воздействует на жизнь общества в целом. Конечно, очень сложно угадать, каким будет это воздействие» [Интервью с Мишелем Вевёркой, 2013: 131].
6 В 1990-е гг. данный вид ангажированности был принят российскими социологами с энтузиазмом. Турэновские группы интервенции И.А. Халий превратила в рефлексивные семинары, где социолог исполнял роль модератора, организовывающего осмысление целей и ценностей движения. Она придумала и издавала журнал «Участие», в котором публиковались статьи активистов из российских регионов и локальностей. Сотрудничество автора с организациями коренных малочисленных народов Севера, семинары в удалённых сообществах по стратегическому и бизнес-планированию строились таким же образом.
7 Акционизм и метод социологической интервенции представлялся оптимальным по ряду причин. (1) Он позволял получить данные, недоступные человеку со стороны. Западные движения 1960-х гг. и современные нам российские никогда не были в полной мере прозрачными, да и сейчас полностью открытых чужакам сообществ не существует.
8 (2) Несмотря на классовый подход политэкономии и истории, университетские преподаватели настаивали на отстранённости исследователя от объекта и классовость объясняли с объективистских позиций. Невозможно исследовать капитализм в полной мере изнутри, данный ракурс ограничивает возможности критического анализа. Формирование рабочего класса как социальной силы не только создало иную ангажированность для учёного, оно позволило изменить позицию наблюдения, взглянуть на общество модерна с другой, независимой от самовозрастания стоимости стороны.
9 По этой причине мы были уверены, что научная рациональность и отстранённость возможны и необходимы при социологической интервенции и экспертной работе на заказчика. Следует отделять собственные ценности и политические предпочтения от непосредственного социологического исследования, сохранять критическое мышление во время работы с активистами, не становиться членом движения, избегать прямого давления. Наконец, ангажированностью мы считали исключительно обоснование априорной оценки того или иного феномена в чьих-либо интересах.
10 (3) В начале 1990-х гг. казалось, что множество разных позиций и разных концепций позволят в любом случае создать относительно полную картину мира. Причина такого восприятия ангажированности заключается в казавшемся устойчивым историческом периоде: государство всеобщего благосостояния ещё существовало, социальные и политические противоречия были сглажены, капитал перемещался на Восток, но это ещё не привело к обострению старых и появлению новых конфликтов. Кризис и стагнация были в России, но здесь не сформировались влиятельные экономические и политические субъекты.
11 Признание ангажированности общественных наук было частью легитимизации субъективности и относительности знания, обусловленных в том числе влиянием исследователя на предмет исследования, почти как в квантовой физике и в значительной степени по аналогии с ней. Субъективизм, относительность истины, исчезновение реальности в конструктах и её оснований в симулякрах и т.п. открывали возможности появления множества равноправных интерпретаций социального мира и снижения критического к ним отношения. Ещё одним следствием этого стало включение теоретика в политическую жизнь как влиятельной, меняющей мир персоны.
12 Наша практика воздействия на предмет исследования заставляет в новой роли науки в социуме усомниться. «Создание знания вместе с акторами», организация осмысления активистами самих себя и собственных действий при помощи совместных обсуждений, издательская и редакторская помощь в публикациях помогали обосновать ценности акторов, но не порождали новых. Деятельность движения осуществлялась по внутренним закономерностям, которые вмешательство учёного изменить не может. Более того, если он пытается это сделать, его отстранят, движение «закроется». Социолог в итоге не оказывают существенного влияния на объект исследования и на его результаты.
13 С ангажированностью как с проблемой мы впервые столкнулись в совместных проектах с коллегами из Нидерландов. Позиция «Россия это такая же Европа, но менее развитая» (и зеркальная «Европа такая же, как Россия, но очень развитая») оказалась одним из факторов, который делал часть наших данных об экологическом движении и о российской экологической политике неприемлемыми, поскольку они существенно отличались от ожидаемых. К концу 1990-х гг. априорные негативные установки по отношению к России усилились. Характерна в этом смысле смена названия книги Д. Вайнера об истории охраны природы в СССР. В первом русском издании её название содержало слова «Архипелаг свободы: заповедники и охрана природы» [Вайнер, 1991]. В 1999 г. в книге, изданной в США, архипелаг свободы превратился в её маленький уголок: «A Little Corner of Freedom» [Weiner, 1999].
14 Голландские социологи демонстрировали и другую ангажированность. В 1990-х гг. концепция экологической модернизации [Mol, 1995] доминировала в западной экосоциологии, поддерживалась правительством, так как обобщала и интерпретировала накопленный опыт «чистого производства» [Аксенова, 1995]. В России можно было обнаружить её отдельные элементы [Aksenova, Nedelkov, 2002]; но экологические некоммерческие организации (далее экоНКО) вовсе не укладывались в рамки экомодернизационной функциональности. В данной ситуации смешались разные виды ангажированности, включая методологическую и теоретическую (о противостоянии теоретических школ и разных методик писал Р. Коллинз [Collins, 1989]).
15 Ангажированность оказалась причиной неприятия иной позиции. В результате ожидаемая нами целостная интерпретация не формировалась. Концепция глобальных потоков и сетей [Castells, 1996] в сочетании с работами сторонников «взгляда с места» [Gille, O’Riain, 2002] должна была дать целостные представления о глобализации, но рассмотреть предмет исследования одновременно со стороны локальности и с высоты глобального потока не удалось. Сторонники указанных подходов жёстко противостояли друг другу. Причина была в том, что они фиксировали не просто разные стороны одного и того же явления, но разные стороны противоречия между локальностью и разрушающим её «потоком». Они также представляли разные политические и управленческие решения: в одних можно считаться с местными сообществами, в других – полностью их игнорировать.
16 Разумеется, взгляд на дискуссию извне позволяет восставить картину в целом. Но возникает другая проблема: усиливающаяся тотальность ангажированности, её переход от установки на открытую поддержку «правильной» стороны баррикады к установке на «правильные» выводы.
17 Социальная самоорганизация существенно трансформировалась на Западе в начале 1990-х гг. Место движений заняли НКО, более прозрачные и формализованные. К концу десятилетия локальные экоНКО теряют значение: правительства взаимодействуют с глобальными некоммерческими организациями, такими как GreenPeace и WWF по поводу глобальной проблемы климата. Сейчас ситуация ещё раз изменилась, появилось движение «Восстание вымирающих» (Extinction Rebellion), отметившееся массовыми выступлениями в Лондоне до пандемии и протестов, связанных с Covid-193.
3. Козенко А. "Восстание вымирающих". Как активисты Extinction Rebellion пытаются парализовать жизнь в Лондоне. BBC. Русская служба. 10 октября 2019. URL: >>>> (дата обращения: 11.07.2020).
18 В этой связи, а также после событий в Югославии и на Ближнем Востоке «правильность» стороны, которую социолога призывают выбирать, вызывает серьёзные сомнения в политическом и в научном смысле. Не стоит ли задуматься о содержании и причинах происходящего, прежде чем идти на баррикады? Есть ли ценность у данных, полученных в априорных идеологических условиях?
19 Немецкий социолог, автор концепции креативного действия Х. Йоас считает, что в Югославии НАТО смогло отойти от христианской нормы «возлюби ближнего своего» и решить проблему Боснии и Косово творчески [Йоас, 2010: 116]. Французский философ Б.-А. Леви не просто поддерживает, но вдохновляет натовские бомбардировки Ливии, более того, ему приписывают важное влияние на позицию Франции. Он полностью уверен, что помогает бороться с диктаторами и дело его правое: «Повстанцы при поддержке Франции и других союзников вписали новую страницу в историю своей страны. Они положили начало новой эре, и трудно представить, чтобы ее последствия не ощущались во всем регионе и в Сирии в частности. Эта противоположность иракской войне, это военное вторжение, призванное не вывалить демократию на голову молчащего народа, но поддержать восстание, уже требовавшее этой демократии и ради нее обзаведшееся временным, но легитимным органом, тоже войдет в анналы»4.
4. Леви Б.-А. Мы в очередной раз убеждаемся, что диктаторы – это бумажные тигры. URL: >>>> (дата обращения: 10.07.2020).
20 Нынешний президент Международной социологической ассоциации Сари Ханафи предлагает дополнить исследования постколониализма антиавторитарным трендом, так как авторитаризм имеет внутренние причины, не связанные с внешней постколониальной политикой. Ссылаясь на М. Буравого, он перечисляет авторитарных правителей по именам, и в их числе ожидаемо оказываются В. Путин и Си Цзиньпин [Ханафи, 2020]. Иными словами, результат антиавторитарных исследований фактически задан, а о причинах точно известно, что они внутренние. Однако трендом могут быть исследования авторитаризма, даже если сам социолог поддерживает антиавторитаризм.
21 Период «ста цветов»5 в общественных науках, похоже, заканчивается. Множество социологических концепций с равными правами на истинность оказалось очередной формой тотальности, не допускающей критического анализа, вытесняющей его в лучшем случае на периферию социологического дискурса. Проблемой становится не ангажированность как таковая, но её тотальность и априорность. Следует признать, что данный риск присутствует в социологии изначально, он проявлялся в той или иной форме на протяжении всей нашей научной жизни, однако долгое время казался незначимым.
5. «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ» – лозунг Мао Цзэдуна в идеологической кампании 1957 г., свёрнутой в том же году.
22

Интерпретировать или объяснять? Кризис социологической теории.

23 С самого начала нашей работы мы столкнулись с феноменом, который, что позже выяснилось, в социологии известен как кризис объяснительности. Ангажированность лишь один из его факторов, причины гораздо глубже. Одна из них своего рода «социологическая раздробленность». Социология по мере развития общества и его усложнения дробится на множество специализированных дисциплин, слабо связанных или не связанных друг с другом. Объем информации каждой из них столь велик, что осваивать смежную область практически невозможно, не говоря о неприятии «смежных» теорий и подходов [Collins, 1989]. Мозаичность знания не позволяет даже относительно узкий предмет изучать как целостность.
24 Одним из способов решения стала полипарадигмальность, которую в России концептуализировал В.А. Ядов [Ядов, 2003]. Она разрешает социологу-практику складывать целостность из осколков концептуального разнообразия. Инструменты, содержащиеся в теориях разного уровня и разных социологических отраслей, дают возможность исследовать разные аспекты предмета и таким образом компенсировать недостаточный потенциал объяснительности каждого из них в отдельности. Полипарадигмальность широко используется в отечественной социологии, в настоящее время это один из главных способов преодоления «социологической раздробленности». Но у него есть существенный недостаток: содержание категорий различно в разных теориях. Так, актор в теории экологической модернизации это функциональный элемент системы экологического управления, даже когда речь идёт о НКО. Он весьма далёк от турэновского актора, меняющего мир соответственно своим ценностям. Можно, разумеется, из одной теории вынуть институциональные и организационные концепты, а из другой – категорию актора, но актор Турэна не совместим с формализованными структурами экологической модернизации. Ю.Л. Качанов критикует полипарадигмальность за совмещение разнородных категорий, ведущее к «конфликту истин» [Качанов, 2010]. Однако недостаточность концепции полипарадигмальности, равно как и трудности создания целостного (холистического) метода познания социальной реальности, не должны означать отказа от попыток их преодоления [Подъячев, 2018: 371].
25 Не менее важной составляющей кризиса объяснительности является интерпретативность социологической теории. Данная проблема не нова. В российских общественных науках часто и по разным поводам цитируются слова К. Маркса из «Тезисов о Фейербахе»: «Философы лишь различным образом объясняли мир; но дело заключается в том, чтобы изменить его» [Маркс, Энгельс, 1955: 4]. В оригинале эти слова звучат иначе: «Die Philosophen haben die Welt nur verschieden interpretiert, es kommt aber darauf an, sie zu verändern» («Философы лишь различным образом интерпретировали мир; но дело заключается в том, чтобы изменить его») [Marx, Engels, 1973]. Ошибка в переводе породила множество её неверных трактовок. Можно ли изменить мир, не объяснив его? Могло ли такое прийти в голову немецкому философу, жившему в эпоху глубоких социально-экономических перемен? Подобные трансформации обнажают внутренние, не видимые ранее механизмы общественного развития, проявляющиеся в наблюдаемых противоречиях, в парадоксальных, невозможных на первый взгляд сочетаниях разных элементов реальности. Мы живём в похожую эпоху и не в меньшей степени нуждаемся в объяснительности.
26 Интерпретация лишь часть процесса объяснения, она определяет параметры картины социального мира: он состоит из структур и функций, из институтов, из абстрактных экономических или рациональных людей, из габитусов людей, чуть более реальных, или он – вовсе умозрительный конструкт. Интерпретация позволяет анализировать реальность по определённым параметрам, но ничего не говорит о том, каковы причины именно такого его устройства. В итоге категории каждой из теорий годятся для концептуализации эмпирических данных именно в тех условиях, в которых они были созданы. Они бесполезны, если габитус не слишком важен, а институт играет иную роль в обществе. Можно объявить такое общество недоразвитым, но это не решит проблему.
27 В наших исследованиях перечисленные трудности концептуализации дополнились ещё одним проявлением кризиса объяснительности: не все изучаемые нами процессы и явления удавалось фиксировать теоретическими инструментами. Гражданский активизм мог оказаться вовсе невидимым, так как отличался от западного, эталонного на текущий момент. Институты по той же причине интерпретировались как архаичные, но наблюдения выявляли скорее их вторичность, например, в жизни сообществ, в решении конкретных профессиональных задач или экополитических проблем. Отчасти проблему создавала ангажированность, о которой речь шла выше. Однако причины потери концепциями в России не только объяснительного, но и интерпретационного потенциала были иными.
28 Социологические теории со всем их категориальным аппаратом создавались в обществе западного модерна посредством концептуализации его реальности. Другая реальность попросту не изучалась, потому что была вне исследовательского поля тогдашней гуманитарной науки. Россия во все исторические эпохи представляла собой иной тип реальности. Конечно, он не был полностью другим, такого в человеческих обществах (тем более индустриальных) быть не может, но различия оказались достаточными для неудач в применении отлаженного теоретического инструментария. В них нет ничего мистического. Большую часть своей истории страна развивалась в условиях ограниченного рынка, что также было объективно обусловлено отнюдь не загадочной ментальностью народа. Большие расстояния и сложные природные условия делали одни только логистические издержки предпринимательства чрезмерными, а инновации невыгодными. Например, для паровой машины требовался уголь, который трудно и дорого везти на уральские заводы, лес в округе быстро вырубался, дешевле оказывалось использовать труд приписных крестьян вместо технической инновации.
29 Роль снижения издержек в историческом развитии вполне очевидна. В 1980-е гг. вместо ожидаемого тогда развития автоматизации и появления роботов компании переместили производства на Восток, к дешёвому китайскому рабочему. В России до сих пор попытки создать бизнес-план для удалённых сообществ натыкаются на транспортные издержки как на стену, которую невозможно преодолеть экономически выгодным способом. Всё это вместе с культурным и экономическим разнообразием территорий определило специфику развития, в котором индустриализация осуществлялась практически вне рынка. В итоге сформировались именно те свойства социума, которые невозможно зафиксировать инструментами, созданными в западном модерне и для его изучения. Российская философия и социология XIX столетия пытались осмыслить именно отечественную жизнь со всеми её особенностями (М.М. Ковалевский, Н.К. Михайловский, П.Л. Лавров, Н.Я. Данилевский) [Халий, 2007: 40–50], однако этот процесс был прерван сначала пореформенным унифицирующим капиталистическим развитием (его исследовал Питирим Сорокин), затем революцией 1917 г. Самопознание общества в СССР было ограничено по ряду не менее объективных причин, это предмет отдельной работы, здесь же важно зафиксировать лишь то, что концептуального аппарата для изучения российской специфики не создано до сего дня. Обнаруженные нами противоречия и теоретические несоответствия требовали объяснения, которое не должно быть мистическим, не должно основываться на категориях, определяемых через неизвестное, таких как духовность или пассионарность.
30

Диалектика исторического и логического в эмпирических исследованиях.

31 В совместных российско-голландских проектах начала XXI в. после долгих дискуссий о «неправильных» российских некоммерческих организациях у нас появилась идея временного лага: наше гражданское общество запаздывает и в 1990-е соответствует 1960–1970-м гг. на Западе, а потому для его изучения необходимо вернуться к концепциям тех лет. Идея отставания была гипотезой, которая подтвердилась отчасти, но благодаря ей удалось зафиксировать отличие российского и западного движений. «У нас» почему-то сохранился актор, которого можно изучать посредством методологии акционизма, «у них» он по каким-то причинам трансформировался в нечто иное. Кроме того, мысль об отставании заставила обратиться к периодам осмысления экологических проблем на Западе и сопоставить их с изменениями контекста. Первая историческая ретроспектива называлась «Генезис социально-экологической рефлексии на Западе во второй половине ХХ века» [Аксенова, 2004]. Теория отражения К. Маркса считается спорной по причине своей детерминированности, но на практике оказалось, что следование общественной мысли за изменениями реальности легко выявляется. Социология во многом (если не полностью) определяется своим предметом и его трансформациями. Это не более чем особенность науки об обществе, устройство которого постоянно меняется.
32 Развитие экологической мысли с 1960-х гг. и практически до конца века во многом детерминировано развитием самой индустриальной основы модерна. Формализация действий и взаимодействий в сфере экологической политики и управления, а затем в гражданском обществе обусловлена технологическим развитием в условиях капиталистического рынка. Популярность теории экомодернизации и теории общества всеобщего риска У. Бека [Бек, 2000] в конце 1980-х гг. совпадает с усложнением технологических систем, с ростом риска системной аварии [Perrow, 1984]. В России 1990-х гг. технологической системы быть не могло, что и показалось в тот момент достаточным объяснением вызвавших споры отличий отечественных движений от западных.
33 Изучать российскую реальность мы начали при помощи исторической ретроспективы и полипарадигмальности. Для того чтобы избежать конфликта истин, категории переопределялись максимально абстрактно с целью охватить широкий спектр изменчивости изучаемых феноменов. Например, определение института как правила или устойчивой практики [Норт, 1997] оказалось вполне применимым, так как уравнивало российские институты со всеми их странностями с хорошо изученными западными. И.А. Халий использовала для анализа российских социальных движений синтез парадигмы «новых социальных движений» и «парадигмы коллективного действия». Однако основой синтеза был подход исследователя-историка. Он прослеживается не только в части исторической ретроспективы дореволюционных социальных движений или обзора российской социологии до П.А. Сорокина, но и во всей работе в целом [Халий, 2007]. Он позволяет учитывать все особенности движений, даже выпадавшие из более конкретных теоретических схем. Данная методология есть во многом результат той самой спонтанной междисциплинарности, о которой говорилось выше, синтез социологии и истории. Она в итоге позволила создать своего рода энциклопедию российского гражданского общества 2000-х гг. Исторический подход, в котором нет концептуальной монолитности, позволил и некоторым западным социологам увидеть российскую реальность с иной стороны, отличной от её устойчивых научных интерпретаций [Блюм, Меспуле 2006; Вайнер, 1991; Weiner, 1999].
34 Но главной проблемой были всё новые открывающиеся парадоксы. Историческая ретроспектива, которую мы применили в начале нулевых годов, позволяла фиксировать процессы, явления и их особенности. Она сама по себе не объясняла противоречий, с которыми мы столкнулись в новых исследованиях. Изучение российского экологического управления неожиданно обнаружило в нём того самого меняющего реальность актора из гражданского общества. Оказалось, ему всё равно где работать: в НКО, в государственной или в научной структуре, главной для него была возможность реализовать свои идеи. Структура была своего рода инструментом, который можно было сменить при необходимости. Концепты экологической модернизации, отражающие предельно формализованный экологический менеджмент, не слишком годились для анализа такого управления. Но и акционизм не подходил, поскольку не предполагал наличие действующего субъекта в столь регулируемом пространстве, где свобода ограничена по определению. Научное любопытство заставило обратиться к сфере, где свободы не должно было быть вообще, – к управлению и профессиональной деятельности в СССР. Именно там, в иерархической и жёстко централизованной системе советского управления, в условиях политического авторитаризма, обнаруживается пространство свободы, в котором действует полноценная личность со всеми её свойствами, что, несомненно, повышает риск системных аварий, снижая предсказуемость. В этом рискованном управленческом устройстве выявляется не только профессиональный, но и гражданский активизм [Аксенова, 2016].
35 Указанные выше исторические работы западных учёных данный вывод подтвердили. Д. Вайнер нашёл актора в советском заповедном деле, поначалу счёл его за ненужного власти и далёкого от неё чудака, потому и свободного. В американском издании своей книги он в этом умозаключении начал сомневаться: сталинская система выходила либо критически глупой, либо западные учёные о ней чего-то не знают [Weiner, 1999]. А. Блюм и М. Меспуле обнаружили таких же активистов в близком к власти ведомстве в конце 1930-х годов [Блюм, Меспуле, 2006]. Открывалась неизвестная не только западным коллегам, но и нам самим реальность. То, что мы за неё принимали раньше, оказалось иллюзией, точнее – видимостью, в основании которой глубинные механизмы воспроизводства социума и особенности их форм проявления, дополненные идеологическими и научными конструктами.
36 Максимально абстрактные категории не годились для анализа этой реальности, так как требовалось зафиксировать её специфику. Прежде всего, был осуществлён ретроспективный анализ теорий, включающих в себя понятия системы и субъекта социального действия в контексте их трансформаций. Было обнаружено изменение ряда концептов: редукция ценности и сведение её к норме, постепенная полная замена свободного действия алгоритмом, вытеснение культуры системой [Хабермас, 1993; Ellul, 1980], наконец, превращение актора в субъекта-функцию.
37 Эти разные субъекты были обозначены соответственно «актор» и «агент» («function performer»). Всё перечисленное позволило определить категории через дихотомии (ценность – норма, свобода действия – алгоритм, культура – система, актор – агент). С их помощью исследовалось российское управление и профессиональная деятельность, включая их историю (реформы Петра I, реформы 1860-х гг. и советская индустриализация). В итоге выявлены две системы управления: акторская и технологическая. Первая исторически сложилась в советском (российском) модерне и основана на свободе действия актора, вторая возникла в модерне западном, строится на алгоритмизированном действия агента, компенсированном гибкостью и сложностью самой системы [Аксенова, 2016].
38 Следующим шагом была их концептуализация через развёртывание противоречия свободного и нормированного (алгоритмизированного) действия в разных условиях, в зависимости от которых формировались разные модели управления и в целом разные модели устройства общества, если рассматривать его с позиций социального действия.
39

Заключение.

40 Данная работа не претендует на окончательность выводов, она лишь показывает теорию глазами практика, но практика, получившего классическую теоретическую подготовку. Представленные здесь теоретические обобщения основаны на своего рода «полевой диалектике», они не вписываются ни в одну из существующих парадигм, а потому вряд ли будут допущены на уровень теоретического дискурса. Растущая разорванность теории и практики также одна из проблем современной социологии. Символизм, субъективность знания и влияние учёного на предмет исследования не означают, что реальность исчезла, общество непознаваемо, нет смысла подтверждать теорию практикой, а надо лишь изощрённо интерпретировать его. Превращение теории в «науку не для всех» ведёт к полному отрыву от эмпирики, а последнюю делает лишь управленческим инструментом. Научная дискуссия в таких условиях локализуется (так как друг друга нам уже не понять), а то и вовсе политкорректно минимизируется.
41 Кризис объяснительности в его разных ипостасях – главная проблема социологии очередной эпохи перемен, когда, для того чтобы изменить общество, или хотя бы понимать наше место в происходящих трансформациях, нужно его объяснять. Проблема и в том, что недостаток объяснительности и тотальная ангажированность в настоящее время представляются непреодолимыми, не разрешаемыми. Невозможно отменить социологическую раздробленность, она растёт с развитием общества. Усиливается также жёсткость барьеров между отраслями, в том числе по причине формализации науки. Тотальность ангажированности приобретает новые формы, например, политкорректности, контролирующий вербальный уровень.
42 Современные протестные движения, такие как «Extinction Rebellion» и «BLM», новые версии феминизма, не похожи на те, что изучали мы и наши западные коллеги десять лет назад. Они поддержаны крупным бизнесом, а ряд требований быстро институциализируется в государственной политике. Однако ответить на вопрос, что происходит, крайне сложно. Даже выступающие на чьей-либо стороне, но при этом исследующие общество без априорных установок учёные рискуют в лучшем случае оказаться на периферии дискурса, в худшем – быть выброшенными из науки.
43 Очевидно лишь, что за происходящим стоят не злые силы (даже если они уверены, что стоят), но глубокие изменения глобального мира. Амбиции философов и социологов быть влиятельными политическими акторами – также лишь форма проявления этих внутренних трансформаций. Удастся ли их обнаружить или общество окончательно перестанет рефлексировать и изучать себя?
44 Выход из сложившей ситуации возможен, если наука вновь начнёт выявлять причинно-следственные связи, отвечать на вопросы «что?» и, самое главное, «почему?». Перефразируя К. Маркса, можно сказать, что социологи должны объяснять мир, а не только интерпретировать его. Отказ от этого угрожает закатом науки. Можно было бы счесть эту угрозу серьёзной только лишь для самих социологов, но есть основания полагать, что общество без инструментов саморефлексии быстро скатится к «новому варварству». Тогда в социальных науках и впрямь отпадёт нужда.

Библиография

1. Аксенова О.В. Генезис социально-экологической рефлексии на Западе во второй половине XX века // Социологические исследования. 2004. № 9. С. 68–76.

2. Аксенова О.В. Парадигма социального действия: профессионалы в российской модернизации: моногр. Москва: ИС РАН, 2016.

3. Аксенова О.В. Экологический менеджмент в Голландии // Социологические исследования. 1995. № 8. С.41–52.

4. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну / Пер. с нем. М.: Прогресс-Традиция, 2000.

5. Блюм А., Меспуле М. Бюрократическая анархия: Статистика и власть при Сталине / Пер. с фр. М.: РОССПЭН, 2006.

6. Бурдье П. За ангажированное знание / Пер. с фр. М. Бухарина // Неприкосновенный запас. 2002 № 5 С. 61–63.

7. Вайнер Д. Экология в Советской России. Архипелаг свободы: заповедники и охрана природы / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1991.

8. Интервью с Мишелем Веверкой (пер. О.А. Назаровой) // Социологические исследования. 2012. № 2. С. 129–134.

9. Йоас Х. Действие – это состояние, в котором существуют люди в мире // Социологические исследования. 2010. № 8. С. 112–122.

10. Качанов Ю.Л. Полипарадигмальный подход, логика и социологические понятия // Социологические исследования. 2010. № 8. С. 12–18.

11. Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. М.: Госполитиздат, 1955. С. 1–4.

12. Матвеев И. По ту сторону «чистой науки» и философского созерцания // Социологическое обозрение. 2013. № 1. С. 24–33.

13. Подъячев К.В. Изучение особенностей социального развития России и гносеологические парадигмы: к вопросу о методологическом базисе современных социологических исследований // Известия Саратовского университета. Сер. Социология. Политология. 2018. Т. 18. Вып. 4. С. 366–372. DOI: https://doi.org/10.18500/1818-9601-2018-18-4-366-372.

14. Турен А. Возвращение человека действующего. Очерк социологии. М.: Научный мир, 1998.

15. Хабермас Ю. Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма // THESIS. 1993. Вып. 2. С. 123–136.

16. Халий И.А. Современные общественные движения: инновационный потенциал российских преобразований в традиционалистской среде. М.: ИС РАН, 2007.

17. Ядов В.А. Возможности совмещения теоретических парадигм в социологии // Социологический журнал. 2003. № 3. С. 5–20.

18. Aksenova O., Nedelkov V. The environmental state in constant transition: Decentralization and economization in Russia // Mol A., Buttel F. (ed.) The Environmental State under Pressure (Research in Social Problems and Public Policy). Vol. 10. Bingley: Emerald Group Publishing Limited, 2002. P. 245–267.

19. Castells M. The Rise of the Network Society. L.: Sage, 1996.

20. Collins R. Sociology: prescience or antiscience? // American Sociological Review. 1989. February. Vol. 54. P. 124–139.

21. Dahl R.A. The behavioral approach in political science: epitaph for a monument to a successful protest // American Political Science Review. 1961. Vol. 55 № 4. P. 763–772.

22. Ellul J. The technological System. N.Y.: Harper Torchbooks, 1980.

23. Gille Z., O’Riain S. Global Ethnography // Annual Review of Sociology. 2002. № 28. P. 271–295.

24. Hanafi S. Global sociology revisited: Toward new directions // Current Sociology. 2020. Vol. 68 (1) Р. 3–21.

25. Marx K, Engels F. Werke. Bd. 3. Berlin, 1973. S. 5–7.

26. Mol A.P.J. The Refinement of Production. Ecological modernization theory and the chemical industry. Utrecht: Van Arkel, 1995.

27. Weiner D.R. A Little Corner of Freedom. Russian Nature Protection from Stalin to Gorbachеv. L. A., Oxford: University of California Press Berkeley, 1999.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести