Постановка задачи и эмпирическая база исследования.

За последнее десятилетие Ямало-Ненецкий автономный округ (далее ЯМАО) претерпел невероятно стремительную, по сравнению с другими полярными территориями, трансформацию, превратившую его в один из ключевых субъектов федерации в структуре российской топливно-сырьевой экономики. И в то же время, несмотря на бурное промышленно-экономическое развитие, округ продолжает оставаться чуть ли не единственным регионом Крайнего Севера, где коренное население (главным образом ненцы) сохранило кочевой образ жизни. По поголовью северных оленей он занимает ведущее положение не только в стране, но и в мире. Если в 2013 г. оленей в ЯНАО насчитывалось 704 тыс. особей, то в 2018 г., даже при условии природных и биологических катаклизмов (см. ниже), их уже было 760 тыс.¹ При этом увеличение поголовья шло рука об руку с ростом числа семей, занимающихся оленеводством.

Немалая поддержка коренным малочисленным народам Севера (КМНС), проживающим на Ямале, оказывается со стороны российских федеральных и региональных властей. С 1999 г. было принято три федеральных закона, закрепляющих «особые» права за автохтонными народами Крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока: «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» (1999), «Об общих принципах организации общин коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации» (2000) и «О территориях традиционного природопользования коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации» (2001). Одновременно с этим в ЯНАО утвержден и действует обширный корпус документов, направленных на решение неотложных проблем КМНС в контексте социально-экономической трансформации округа, среди которых специальное постановление регионального парламента «О концепции устойчивого развития коренных малочисленных народов Севера Ямало-Ненецкого автономного округа»² (2009) и «Народная программа коренных малочисленных народов Севера в Ямало-Ненецком автономном округе»³ (2017).

Тем не менее 1 октября 2016 г. на просторах социальной сети «ВКонтакте» была зарегистрирована открытая независимая группа, формально информационно-дискуссионной, а по сути оппозиционно-протестной направленности, – «Голос тундры»⁴, представляющая интересы КМНС. По замыслу ее основателя Ейко Сэротэтто – оленевода-частника и ненецкого активиста – группа должна служить народной трибуной для обсуждения острых и насущных проблем, с которыми сталкиваются коренные и оленеводческие сообщества ЯНАО.

Учитывая вышесказанное, возникает закономерный вопрос: как и почему на относительно благополучном, на первый взгляд, Ямале возник народный протест? Попробуем в этом разобраться. Оставляя в стороне политическое содержание деятельности упомянутого паблика, мы постараемся выявить факторы и противоречия, стоящие за этим случаем сетевого протеста, а также реконструировать процессы, происходившие в аборигенной среде ЯНАО на протяжении последнего десятилетия.

Эмпирическую базу нашего анализа составили данные четырех исследований, организованных в ЯНАО в сентябре 2017 г., октябре–ноябре 2018 г., мае и ноябре–декабре 2019 г. Отбор информантов осуществлялся методом территориальной (локальной) выборки с квотированием по полу и возрасту. Всего было проведено 44 глубинных интервью (34 – с лидерами и активистами коренных народов, 10 – с местными экспертами, журналистами и сотрудниками администрации региона) и 15 фокус-групп, в том числе 5 – с представителями коренных народов, проживающих в городах (далее – фокус-группы 1), и 5 – с тундровыми оленеводами (далее – фокус-группы 2). Для общения с последними была предпринята 4-х дневная поездка к родовым угодьям ненецких кочевников, расположенных в факториях «Пунг-Ю», «96 км железной дороги Обская–Бованенково», «Степино» и «Паюта» (примерно в 200 км от столицы округа Салехарда).

Промышленное и климатическое давление на среду обитания КМНС.

ЯМАО заметно отличается от других топливно-добывающих территорий нашей страны, таких, например, как Кузбасс, Республика Якутия (Саха), Ханты-Мансийский автономный округ – Югра и др. Это совсем молодой ареал сырьевого освоения, ориентированный на газодобычу и производство сжиженного природного газа – весьма многообещающий сектор экономики. За последние десять лет округ превратился во флагмана российской газовой промышленности и одновременно с этим стал ареной острых социальных противоречий по линии взаимоотношений «нефтегазовые компании/государство – коренные сообщества», порожденных усиливающимся год от года промышленным давлением на локальную экосистему и образ жизни КМНС. Реализация масштабных производственных и транспортных мегапроектов («Ямал СПГ», «Арктик СПГ», «Северный морской путь» и др.), сопровождавшаяся строительством железных и автомобильных дорог, привела, помимо всего прочего, к изменению первоначального природного ландшафта, загрязнению и деградации тундровых пространств, а отвод земель под месторождения и вахтовые поселки обернулся изъятием из сферы традиционного природопользования и оленеводства немалых площадей оленьих пастбищ и охотничьих угодий. В результате Ямал столкнулся с новой для себя проблемой – нехваткой земли и обострением соперничества за этот ценный ресурс.

Ситуация с промышленным давлением на регион усугубляется давлением климатическим, вызванным глобальным потеплением и проявляющимся в «позеленении» Арктики и ощутимом изменении местного биоразнообразия⁵. В свою очередь изменение климата в сочетании с сокращением пастбищ и чрезмерно возросшим поголовьем оленей начало оказывать серьезное влияние на жизнь коренного населения Арктики. Картина вырисовывается довольно драматичная. Так, зимой 2013–2014 гг. случился сильный гололед, повлекший за собой массовый падеж оленей – погибло примерно 90 тыс. голов. Летом 2016 г. из-за рекордной жары, наложившейся на избыточное количество поголовья оленей, вспыхнула эпидемия сибирской язвы. Весной 2018 г. неблагоприятные погодные условия (поздняя и холодная весна, сопровождавшаяся гололедом) и нехватка пастбищ спровоцировали новый падеж животных [Колесников и др., 2018: 44].

Одновременно с усилением промышленного и климатического давления на регион важные изменения происходили и внутри проживающих на его территории коренных сообществ, главным из которых можно считать демографический подъем среди тундровых ненцев. Все это привело за последние двадцать лет к двукратному (в масштабах всего ЯНАО (табл. 1) или, например, Приуральского района округа в частности (табл. 2)), а на ряде территорий даже более того (в Тазовском и Ямальском районах, где реализуются масштабные газовые и транспортные проекты) увеличению количества частных оленеводческих хозяйств и принадлежащего им поголовья оленей.

Таблица 1. Динамика численности тундрового населения и количества частных оленеводческих хозяйств, ЯНАО, 2002–2019 гг.

Источники: окружная долгосрочная целевая программа «Сохранение традиционного образа жизни, культуры и языка коренных малочисленных народов Севера Ямало-Ненецкого автономного округа на 2012–2015 годы». URL: >>>> (дата обращения: 22.12.2018); данные, предоставленные специалистами Департамента агропромышленного комплекса, торговли и продовольствия ЯНАО (Салехард, ноябрь 2019 г.).

Таблица 2. Динамика количества оленеводческих семей, граждан, ведущих традиционный образ жизни, и поголовья оленей, Приуральский район ЯНАО, 2003–2019 гг.

Источник: данные предоставлены начальником отдела агропромышленного комплекса и делам малочисленных народов Администрации Приуральского района ЯНАО Ю.В. Лаптандером (пос. Аксарка, интервью от 27.10.2018 и 24.05.2019).

Реально происходящие и зафиксированные окружной статистикой процессы в среде ямальских тундровых аборигенов опровергают оценки и заявления специалистов и аналитиков, утверждающих, что холодный климат, тяготы оленеводческого труда и нехватка женщин в тундре вынуждают представителей КМНС уезжать из родных мест [Зуев и др., 2017], благо «современная Россия предлагает ненцам возможность для успешной ненецкой карьеры»⁶. В итоге складывается парадоксальная ситуация: несмотря на все трудности кочевой жизни в тундре, в ней от ненцев и их оленей становится лишь теснее.

Взгляд на аборигенные проблемы «снизу».

Согласно результатам социологического исследования, проведенного в 2010 г. О.А. Мурашко⁷, наиболее значимыми проблемами, волновавшими ненецких оленеводов в конце 2000-х гг., были алкоголизм, проявления ксенофобии со стороны работников нефтегазовых компаний и трудности с получением среднего и высшего образования. Напротив, чувство беззащитности и изоляции коренного населения на фоне уменьшения количества инстанций, куда его представители могли бы обращаться с жалобами, хоть и ощущалось информантами, но в тройку наиболее острых проблем не входило [Балзер, 2014: 22].

Трансформация условий жизни коренных сообществ вследствие ускоренного развития региона, произошедшая за последние десять лет, привела к изменению сознания ненцев и выдвинула на первый план иные насущные проблемы: недостаток тундровых пастбищ для растущего поголовья оленей и отчуждение тундровых земель в пользу предприятий ТЭК; отсутствие эффективных лидеров, способных стать «голосом народа» и защищать интересы аборигенного населения; безработица и сложности с трудоустройством. Именно так отвечали наши информанты на вопрос: «Чем отличаются проблемы коренных народов сегодня от тех проблем, которые стояли перед ними 10–15 лет назад?»

Вплоть до настоящего времени проблема взаимоотношений аборигенных сообществ и добывающих компаний продолжает оставаться в регионе нерешенной. Число конфликтов между первыми и вторыми не уменьшается, и они «возникают практически в каждом случае, связанном с началом разработки месторождений полезных ископаемых на землях коренных народов. Различными могут быть лишь уровень резонанса конфликтной риторики, степень ее политизированности да конфигурация субъектов конфликта» [Поддубиков и др., 2018: 144]. Корень указанной проблемы кроется в том, что на сегодняшний день не существует правового закрепления за семьями и сообществами оленеводов тех земель, которые когда-то считались родовыми пастбищами. Несмотря на обилие правовых документов, ориентированных на защиту интересов КМНС, они, по мнению В.А. Кряжкова, специалиста по аборигенному праву, не решают насущных вопросов их жизни. Более того, современное состояние законодательства о коренных народах «характеризуется правовой стагнацией и откатом от прежних позиций» [Кряжков, 2013: 48]. В правовом отношении отчуждаемые под нужды ТЭК земли являются государственными, а в представлении промышленников – «ничейными» [Российская Арктика..., 2016: 19; Тулаева, Тысячнюк, 2017: 88]. Отчуждение происходит по конкурсу через процедуру аукционов, что является обоснованным с юридической точки зрения. Однако этот механизм остается «непонятным» для кочевников-оленеводов, и они чувствуют себя бессильными перед аукционной «машиной» и практиками российского сырьевого капитализма. «На Ямале очень остро стоит проблема с землей. Если взглянуть на карту Ямальского района нашего округа, то можно обнаружить немало земельных участков, которые отошли к нефтегазовым компаниям. Теперь туда ненцам нельзя заходить. Но давным-давно эти земли являлись родовыми пастбищами оленеводов. Нам незнакома эта “кухня”: как тундровые участки отходят к предприятиям ТЭК – то ли через аукцион, то ли по конкурсу. Проблема не в том, что оленеводы разводят большое количество оленей в тундре. Проблема в том, что земли становится все меньше для использования. Но где эта земля? Вот в чем проблема»⁸.

Информация о том, какое количество земли за последние годы отошло к ТЭК, официально считается закрытой, однако, согласно оценкам наших информантов из числа экспертов, «ТЭК забирает много земли»⁹. Например, зона одного только Бованенковского газового месторождения, полностью отошедшая к «Газпрому», – «это 11 млн га тундры»¹⁰. Кроме тундровых земель, «водная площадь также изымается газовиками»¹¹. При этом «руководители ТЭК не очень-то заинтересованы в решении проблем коренных народов... Это касается нарушения природоохранного законодательства, вопросов отторжения оленьих пастбищ, рыбных мест, загрязнения водоемов... По закону и по договоренностям, руководители ТЭК должны согласовывать свои действия с аборигенами. Но зачастую они начинают реагировать, когда уже все пробурено и загрязнено»¹².

В свою очередь коренное население, не готовое отказаться от традиционного образа жизни, оказывается неспособным повлиять на ситуацию ввиду своей малочисленности, слабой правовой культуры¹³, отсутствия среди них юристов, ученых, достаточного числа просто образованных людей, а также психологической отсталости и желания «оставаться в привычных ориентирах: лес, тундра, природа, кочевья...»¹⁴. После неудачной реорганизации Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока¹⁵ в 2013 г. и ухода из жизни в том же году ненецкого активиста Юрия Вэлло¹⁶, кризис лидерства в среде коренных сообществ Ямала ощущается особо остро. Так, по словам наших информантов, Вэлло был «живым символом аборигенного сопротивления»¹⁷, и «его смерть породила ощущение беззащитности»¹⁸. Специальных исследований по замеру уровня удовлетворенности коренных народов деятельностью организаций, призванных защищать их интересы, по понятным причинам не проводилось¹⁹, однако мы можем судить о текущем отношении к ним на основании ответов, прозвучавших в рамках наших фокус-групп. Большинство (чуть больше двух третей) информантов из числа тундровых ненцев признались, что в решении своих проблем в экстремальных условиях они полагаются только на свои силы, а также на поддержку родственников и друзей. На помощь организаций, представляющих интересы коренных народов, рассчитывает лишь 1/6 из их числа, а на помощь федеральных, региональных и местных органов власти – чуть больше 1/10²⁰. Эти данные в целом согласуются с результатами социологического исследования, проведенного в 2019 г. Центром изучения Арктики, о котором нам рассказал один из его сотрудников. На вопрос «От кого вы ждете помощи?» оленеводы Ямала отвечали: «Рассчитываем на себя, родню, друзей. Меньше на власть и совсем мало на общественные организации коренных народов»²¹.

Причина подобного недоверия к официальным организациям и властям разного уровня вполне очевидна: после потери больше половины поголовья своих стад в результате вышеописанных природных катаклизмов оленеводы не получили какой-либо помощи ни от тех, ни от других. Более того, в качестве решения одной из самых острых проблем КМНС округа²² – нехватки пастбищ, отторгаемых под промышленные нужды, – региональные власти не раз предлагали сократить численность стад, чем неизменно провоцировали беспокойство в аборигенной среде²³. Наибольший общественный резонанс, приведший в итоге к конфликту внутри региональных элит, вызвало заявление бывшего губернатора ЯНАО Д. Кобылкина о необходимости сократить поголовье оленей в 2–3 раза, сделанное в сентябре 2016 г., когда разразилась эпидемии сибирской язвы. По словам наших экспертов, это было крайне необдуманное предложение: «Ясно.., что частник оленей не отдаст, так как это его хлеб... Поняв свою оплошность, губернатор дал назад. Конфликт был исчерпан, но проблема осталась»²⁴. Позднее этот насущный для всего региона вопрос: как быть с оленеводством, – стал одной из ключевых тем для обсуждения в группе «Голос тундры». И основатель группы Ейко Сэротэтто дал на него однозначный ответ: нельзя сокращать оленье поголовье, не просчитав социальных последствий.

Однако что же, несмотря на все сложности и конфликты, удерживает ненцев в тундре и побуждает продолжать вести традиционный образ жизни? Причины подобного стремления достаточно прозаичные и не имеют ничего общего с «кочевой романтикой» или верностью традициям предков. Основные из них – безработица и социально-профессиональная неустроенность вне тундры, вынуждающие молодежь коренных народов заниматься оленеводством, что в свою очередь приводит к увеличению оленьего стада. Об этом говорили и участники фокус-групп, и информанты из числа экспертов: «Главная проблема для молодежи коренных народов – это отсутствие работы. Протестные искры разгораются от безработицы... Почему увеличивается оленье поголовье? Потому что увеличивается количество кочующих хозяйств. А почему увеличивается количество последних? Потому что молодые ребята и девчата, даже закончившие техникум или вуз, не находят себе применения. Результат – уходят в тундру. Хотя бы до лучших времен... Поэтому, пока мы не обратим внимание на проблему занятости, ничего не решим»²⁵. В подтверждение своих слов С.Н. Харючи привел конкретный пример: протестная деятельность основателя группы «Голос тундры» Ейко Сэротэтто началась после того, как чиновники Ямальского района отказали молодому человеку, выпускнику Салехардского филиала Тюменской государственной сельскохозяйственной академии, в трудоустройстве²⁶.

Выводы.

Сетевой протест «Голос тундры» стал видимым выражением тех противоречий и проблем, которые годами не находили адекватного разрешения. Промышленное давление на привычную среду обитания оленеводов-кочевников Ямала и ресурсно-земельный дефицит, вызванные стремительным превращением округа в газодобывающий регион, породили затяжной непрекращающийся конфликт между коренными сообществами и предприятиями ТЭК, усугубляемый природными катаклизмами и демографическим ростом среди ненцев. Несмотря на обилие правовых документов и наличие специальных организаций, формально призванных защищать особые права и интересы КМНС, последние оказываются фактически бессильными перед лицом крупных сырьевых компаний. Однако, невзирая на все трудности, коренные народы не спешат отказываться от территорий традиционного проживания и традиционного образа жизни²⁷, к чему их вынуждает неопределенность жизненных перспектив вне тундры. В итоге складывается замкнутый порочный круг, заставляющий кочевых оленеводов продолжать оставаться в тундре – оставаться в которой все сложнее и сложнее – без особой надежды быть услышанными и добиться поддержки со стороны государства. В этой ситуации остается только надеяться, что поручения президента РФ, озвученные на заседаниях Совета по межнациональным отношениям в Ханты-Мансийске²⁸ (2018) и Нальчике²⁹ (2019), сработают и действительно помогут решить назревшие проблемы ямальских КМНС.