Везде
Активное гражданство: концепт и его эмпирические проекции (по результатам исследования тюменской молодежи)
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Активное гражданство: концепт и его эмпирические проекции (по результатам исследования тюменской молодежи)
Аннотация
Код статьи
S013216250012707-0-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Маленков Вячеслав Викторович 
ORCID: 0000-0003-2710-8022
Должность: доцент кафедры менеджмента и бизнеса
Аффилиация: Тюменский государственный университет
Адрес: Российская Федерация, Тюмень
Выпуск
Номер 3
Страницы
131-136
Аннотация

Активное гражданство имеет три измерения (режим) – гражданское участие (деятельностный аспект), гражданская вовлеченность (когнитивно-коммуникативная составляющая) и сознательная ориентация на активное гражданство (ценностная составляющая). Автор анализирует эти три репрезентации активного гражданства в жизнедеятельности молодежи 18–30 лет крупного российского города (на основе анкетного опроса молодежи Тюмени). При помощи кластерного анализа выделены пять групп, различающихся по опыту гражданского участия, степени вовлеченности в гражданско-политическую жизнь общества и ориентациям на активное гражданство: это – «пассивные» (19%), «цифровой резерв» (33%), «офлайн-резерв» (25%), «социальный актив» (10%) и «цифровой актив» (13%).

Ключевые слова
активное гражданство, гражданская вовлеченность, гражданское участие, гражданско-политические ориентации, молодежь
Источник финансирования
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта №19-011-00632
Классификатор
Получено
26.03.2021
Дата публикации
26.03.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
33
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf Скачать JATS
1 Концепт «активное гражданство» редко применяется для описания социально-политических реалий российского общества [Ключарев, Трофимова, 2016], хотя в зарубежной литературе он часто фигурирует как идеал-типическая (нормативная) и эмпирическая (описательная) конструкция. Как отмечают Б. Хоскинс и М. Маскерини, данное понятие используется в рамках европейской политики для обозначения конкретных поощряемых форм участия, способствующих развитию демократии, сокращению разрыва между гражданами и руководящими институтами, укреплению социальной сплоченности. Оно подчеркивает сдвиг в сторону изучения индивидуальных действий: добавляя слово «активное», оно акцентирует внимание на вовлеченности граждан [Hoskins, Mascherini, 2009: 461].
2 Активное гражданство тесно связано c демократией участия, противопоставляемой электоральной демократии, построенной на минимальной вовлеченности и лишь формальном доступе к принятию решений. Положение, когда социально-политическую повестку формируют институциональные акторы, имеющие эксклюзивный статус (органы власти, партии и др.), а репертуар горизонтального участия ограничен выборами и членством в ассоциациях, определяют при этом как «слабую демократию». Напротив, введенное Б. Барбером понятие «сильная демократия» [Barber, 1984] акцентирует внимание на политике участия, которая есть прямое массовое перманентное влияние граждан на принятие общественно-значимых решений.
3 Таким образом, активное гражданство в современном научном дискурсе представляется как динамичное, просоциальное, генерирующее (инициирующее), влияющее. Оно рассматривается в качестве одного из режимов воспроизводства гражданственности, когда гражданство воплощается в ценностных установках и поведенческих моделях, задающих параметры функционирования акторов в гражданско-политическом пространстве общества. Активное гражданство проявляется в трех разных ипостасях – на уровне гражданского участия (деятельностный аспект); в форме гражданской вовлеченности (когнитивно-коммуникативный аспект) и установок, ценностных ориентаций (ценностная составляющая).
4 Для анализа эмпирических проявлений этих трех ипостасей активного гражданства автор использовал данные опроса молодых людей 16–30 лет, проживающих в г. Тюмени. Опрос проводился методом анкетирования (N = 1364) в ноябре – декабре 2019 г., выборка репрезентативна по возрасту и полу (ошибка выборки не превышает 5%), формировалась посредством стихийного отбора респондентов. Цель исследования – описать параметры воспроизводства активного гражданства среди молодежи крупного российского города, выделив группы, различающиеся по опыту гражданского участия, степени гражданской вовлеченности и ценностным ориентациям на активную гражданственность.
5 Анализ эмпирических данных показал, что элементы активного гражданства выстраиваются подобно пирамиде: на каждом более высоком уровне доля приверженных ему падает. Наибольшую важность имеют для молодежи общегражданские ценности и базовые параметры «я-гражданин концепции».
6 В частности, развитие России значимо для 86% опрошенных. Высока и оценка собственной гражданской компетентности: 75% считают, что могут аргументировать свое мнение при обсуждении общесоциальных и политических проблем. Столько же отметили высокую ценность обладания статусом гражданина («быть гражданином очень важно для меня»). Чуть меньше (73%) указали, что им важно вносить личный вклад в благополучие страны.
7 В представлениях об идеальных качествах гражданина участие несколько уступает гражданским обязательствам и лояльности. Максимальная доля считающих его важным – не более 60%, тогда как важность обязанностей отмечают более 70%. В частности, 72% уверены, что «настоящий гражданин» должен способствовать поддержанию стабильности в обществе. Участие же в управлении государством считают необходимым для гражданина 60%. На уровне ценностных установок самих респондентов это ещё менее значимо: участие в выборах важно для 54%, в общественной жизни – 53%. Политическую активность признают ключевой характеристикой «настоящего гражданина» 56%, но при этом 70% не считают участие в политике важным для себя.
8 Практически две трети молодежи (65%) следят за политическими событиями в стране. Однако они редко становятся предметом обсуждения в повседневной жизни, что признали более половины респондентов. Чаще всего дискуссии на политические темы происходят в кругу друзей и знакомых (38%), реже в общении с членами семьи и родственниками (33%), с коллегами, (одногруппниками, одноклассниками) (28%). Всего 18% отметили, что часто обсуждают политические события, проблемы в сети Интернет и социальных сетях, иногда – 36%, никогда – 45%. При этом 54% подписывали петиции, 41% выражали свое мнение относительно видео и/или публикации с политическим содержанием посредством нажатия специальных виртуальных кнопок («в один клик»). Хотя подобные действия фигурировали в опросе как формы прямого гражданского участия, эти практики находятся в некотором промежуточном положении. Они показывают определенную (пусть даже не сильную) включенность в коммуникативное публичное пространство, являясь наиболее массовыми и влиятельными формами цифрового участия, поскольку помогают продвигать соответствующий контент и способствовать решению различных общественных проблем.
9 Интересно, что опыт прямого активного участия и ассоциированного гражданского действия сопоставимы по масштабам. Каждому пятому опрошенному приходилось размещать комментарий или изображение в сети Интернет относительно общественной или политической проблемы. Столько же участвовали в реализации какого-либо социального проекта и деятельности волонтерской организации. Чуть меньше респондентов публиковали пост относительно социальной или политической проблемы (17%), принимали участие в публичном мероприятии, организованном органами власти либо аффилированными с ними общественными организациями (17%), в деятельности совещательного органа по месту учебы или работы (15%), молодежной организации (13%), контактировали с политиками и чиновниками напрямую (13%). Имеют опыт участия в протестах 6%, а в деятельности политических партий – 4%.
10 С помощью кластерного анализа выделено пять групп, отличающихся между собой по параметрам активного гражданства. Первичным критерием для дифференциации выступил опыт гражданского участия (табл. 1).
11 Таблица 1
12 Наличие опыта ассоциативного участия (% в каждом кластере)
13

14 Пассивные (19%) не имеют опыта прямого участия в политике и реализации социальных проектов, никогда не состояли в политических партиях. Лишь 15% из них участвовали в деятельности гражданских ассоциаций. Ценностные и информационно-коммуникативные признаки активного гражданства в этой группе также находятся на минимальном уровне.
15 Цифровой резерв (33%) характеризуется ограниченным опытом прямого участия, концентрирующимся на пассивных онлайн-формах – подписании петиций и оценке (посредством «кликов», «лайков») контента с политическим содержанием. Опыт ассоциативного участия имеют 22%. В этом кластере наблюдается низкий уровень гражданской вовлеченности, но средние показатели одобрения ценностей активного гражданства.
16 Представители офлайн-резерва (25%) обладают незначительным, не акцентированным опытом прямого гражданского участия, но при этом вовлеченность в организованную гражданскую деятельность у них средняя. Более половины (51%) отметили пассивные формы цифрового участия. Данная группа отличается от «цифрового резерва» большим опытом активного действия не только в Интернет, но и в реальном публичном пространстве: 18% были задействованы в реализации социальных проектов, 17% публиковали пост относительно социально-политической проблемы и 15% принимали участие в публичном мероприятии, организованном органами власти либо связанными с ними организациями. Более трети (36%) входящих в данный кластер состояли в общественных и политических организациях.
17 Социальный актив (10%) – самая малочисленная группа – включает респондентов, опыт которых преимущественно связан с конвенциональными формами участия. Их ещё называют общественниками, поскольку у них превалирует опыт общественной деятельности над политическим. Все, кто вошел в данный кластер, имели опыт реализации социальных проектов. Более половины (53%) выступали участниками публичных мероприятий, организованных органами власти, тогда как участниками протестных акций – всего 5%. Большинству (58%) приходилось участвовать в деятельности общественных объединений, движений. Доминирует опыт волонтерства, наличие которого отметили 42% (в других кластерах от 10 до 34%). В этой группе среднеарифметическое количество прямых форм, составляющих гражданской опыт, равняется 3,6 (медиана и мода – 4). При этом прямое участие ограничено пассивными формами – 88% подписывали петиции, 44% ставили «лайки» политическому контенту.
18 Цифровой актив (13%) несколько превышает по численности социальный актив. Вошедшие в него респонденты имеют разноплановый опыт как прямого (в среднем по группе отмечено 5,7 позиций; медиана – 5; мода – 4), так и ассоциированного участия (60%). Ключевой чертой этого кластера является доминирование в опыте онлайн-инструментов гражданского действия – преимущественно активных. Все входящие в него размещали комментарии или изображения в сети Интернет относительно значимой социальной и/или политической проблемы, а 72% публиковали посты. Вместе с тем, как и у цифрового резерва, у них фиксируется опыт пассивного онлайн-участия – 90% подписывали петиции, 80% оценивали видео и публикации с политическим содержанием. Характерной особенностью этой группы является большая доля участвовавших в протестных действиях (26%), а также поддерживающих финансово политические структуры и проекты (15%; доля таковых в других группах не превышала 5%). У входящих в этот кластер имеется также более насыщенный по сравнению с другими опыт нецифрового участия – 46% участвовали в социальных проектах, каждый третий имеет опыт сотрудничества с волонтерской и молодежной организацией, входил в совещательный орган по месту работы, учебы, 21% состояли в общественной организации, 11% в политической партии.
19 Респонденты, входящие в выделенные кластеры, значительно различаются по параметрам гражданской вовлеченности (табл. 2). Так среди пассивных доля следящих за политическими событиями в стране меньше половины (49%), а у цифрового актива – 83%. Следует отметить, что если по показателям ассоциативного участия социальный актив ближе к цифровому активу, то параметры его гражданской вовлеченности сопоставимы скорее с офлайн-резервом.
20 Таблица 2
21 Когнитивно-коммуникативная составляющая активного гражданства
22 (% в каждом кластере)
23

24 На уровне ценностных ориентаций и ключевых установок относительно гражданства различия между выделенными кластерами тоже велика (табл. 3). Например, положительная оценка своей гражданской компетентности варьируется от 59% (у пассивных) до 94% (у цифрового актива). По остальным признакам разрыв чуть меньше – 27-30 п.п. Исключением является важность гражданства («быть гражданином очень важно для меня»), которое респонденты, похоже, воспринимают преимущественно в формальном ключе. Однако в более конкретной формулировке, апеллирующей к необходимости вносить личный вклад в благополучие страны, различия становятся более сильными.
25 Таблица 3
26 Ценностная составляющая активного гражданства (% в каждом кластере)
27

28 Следует обратить внимание, что среди представителей цифрового актива быть гражданином считают важным 75%, тогда как внесение вклада в благополучие страны – 83%, то есть активная гражданственность преобладает над формальной, что не характерно для других групп. Показательно также, что во всех группах наблюдается очевидный разрыв в оценке важности участия в политике как качества «настоящего гражданина» и собственной ориентацией на политическое участие, чего не наблюдается по другим параметрам (с учетом поправок на разницу используемых шкал). При этом оценки значимости участия в политике и выборах различаются на порядок во всех группах – чем она пассивнее, тем выше разница. Это может свидетельствовать о доминировании в нормативных представлениях о гражданстве как практике электоральной (представительной) модели над демократией участия.
29 Полученные результаты подкрепляют концепции, описывающие гражданина-наблюдателя как медианного гражданского субъекта и наиболее распространенный тип воспроизводства модели активного гражданства. Такие граждане сканируют общественно-политическую повестку, как правило, не слишком в нее вникая. Но при этом иногда, под воздействием мобилизующих внешних факторов, они импульсно выражают «свою» гражданскую позицию, используя наиболее простые форматы. С учетом цифровой трансформации гражданско-политического пространства доминирующими формами стали те, что не требуют больших усилий, но создают общее поле взаимодействия и трансляции общезначимой повестки.
30 В ходе исследования на материалах молодых горожан-тюменцев выделены и описаны пять кластеров, отличающихся по ряду параметров гражданско-политического профиля. Различия по большинству из них имеют линейный характер: чем меньше опыт гражданско-политического участия, тем меньшие значения принимают социокогнитивные показатели (гражданская вовлеченность, компетентность и соответствующие ценностные установки). Пассивная часть молодежи, составляющая 19% опрошенных, по всем показателям далека от модели активного гражданства. У большинства (58%) опыт участия ограничен формами, не требующими высокой включенности и ресурсов, но степень вовлеченности при этом средняя, а значимость ценностных установок относительно активного гражданства достаточно высока. Около четверти (23%) обладают наибольшим потенциалом активного гражданства. При этом у части из них – социального актива (10%) – доминирует опыт неполитического участия, тогда как у другой – цифрового актива (13%) – политического в наиболее активных его формах.

Библиография

1. Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура: политические установки и демократия в пяти странах. М.: Мысль, 2014. [Almond G., S. Verba S. (2014) The Civic Culture: Political Attitudes and Democracy in Five Nations. M.: Misl. (In Russ.)]

2. Дифференциация гражданских и политических практик в России: институциональная перспектива. Научно-аналитический доклад / под руководством С.В. Патрушева. М.: Института социологии РАН, 2013. [Differentiation of civic and political practices in Russia: institutional perspective. Scientific – analytical paper / By Patrushev S.V. М., Institute of Sociology RAS. 2013. (In Russ.)].

3. Ключарев Г. А., Трофимова И. Н. Несколько «уроков» теории и практики гражданского образования // Полис. Политические исследования. 2016. №1. С. 175-191. [Kliucharev G. A., Trofimova I. N. (2016) Some «Lessons» of Theory and Practice of Civic Education. Polis. Political Studies. №1: 175-191 (In Russ.)]

4. Никовская Л. И., Скалабан И. А. Гражданское участие: особенности дискурса и тенденции реального развития // Полис. Политические исследования. 2017. № 6. C. 43-60. [Nikovskaya L.I., Skalaban I.A. (2017) Civic Participation: Features of Discourse and Actual Trends of Development. Polis. Political Studies. №6: 43-60 (In Russ.)]

5. Петухов В.В. Гражданское участие в современной России: взаимодействие политических и социальных практик // Социологические исследования. 2019. № 12. С. 3-14. [Petukhov V.V. (2019) Civic Participation in Russia Today: Interaction of Social and Political Practices. Sotsiologicheskie issledovaniya [Sociological Studies]. № 12: 3-14. (In Russ.)]

6. America’s Civic Health Index Report. (2008) URL: https://ncoc.org/research-type/2008-civic-health-index (accessed 12.08.20).

7. Arnstein S. R. (1969) A Ladder of Citizen Participation. Journal of the American Institute of Planners. Vol. 35. № 4: 216-224.

8. Barber B. (1984) Strong democracy: Participatory politics for a new age. Berkeley: University of California Press.

9. Barrett M., Brunton-Smith I. (2014) Political and Civic Engagement and Participation: Towards an Integrative Perspective. Journal of Civil Society. Vol. 10. № 1: 5-28.

10. Boulianne S. (2015) Social media use and participation: a meta-analysis of current research. Information, Communication & Society. Vol. 18. № 5: 524-538.

11. Crick B. (2002) Education for Citizenship: The Citizenship Order. Parliamentary Affairs. Vol. 55. № 3: 488-504.

12. Dahlgren P. (2014) Political participation via the web: Structural and subjective contingencies. Interactions: Studies in Communication & Culture. Vol. 5. № 3: 255-269.

13. Dalton R. J. (2008). Citizenship Norms and the Expansion of Political Participation. Political Studies. Vol. 56. №1: 76-98.

14. Eliasoph N. (2000) Where can Americans talk politics: Civil society, intimacy, and the case for deep citizenship. The Communication Review. Vol. 4. № 1: 65-94.

15. Foa R., Mounk Y. (2016). The Democratic Disconnect. Journal of Democracy. Vol. 27. № 3: 5-17.

16. Frick K. T. (2016) Citizen activism, conservative views and mega planning in a digital era. Planning Theory & Practice. Vol. 17. №1: 93-118.

17. Honohan I. (2003). Civic republicanism. L.: Routledge.

18. Hoskins B. L., Mascherini M. (2009) Measuring Active Citizenship through the Development of a Composite Indicator. Social Indicators Research. Vol. 90. № 3: 459-488.

19. Kahne J., Hodgin E., Eidman-Aadahl E. (2016) Redesigning Civic Education for the Digital Age: Participatory Politics and the Pursuit of Democratic Engagement. Theory & Research in Social Education. Vol. 44. № 1: 1-35.

20. Lawy R., Biesta G. (2006). Citizenship-As-Practice: The educational implications of an inclusive and relational understanding of citizenship. British Journal of Educational Studies. Vol. 54. № 1: 34-50.

21. Leyva R. (2016) Exploring UK Millennials’ Social Media Consumption Patterns and Participation in Elections, Activism, and “Slacktivism”. Social Science Computer Review. Vol. 35. № 4: 462-479.

22. McLaughlin T. H. (1992) Citizenship, Diversity and Education: a philosophical perspective. Journal of Moral Education. Vol. 21. № 3: 235-250.

23. Milbrath L. W. (1981) Political Participation. In: S. L. Long (ed.) The Handbook of Political Behavior. New York: Plenum Press.

24. Morozov E. (2009) From slacktivism to activism. Foreign Policy. URL: http://foreignpolicy.com/2009/09/05/from-slacktivism-to-activism (accessed 12.08.20).

25. Nelson J., Lewis D., Lei R. (2017). Digital Democracy in America: A Look at Civic Engagement in an Internet Age. Journalism & Mass Communication Quarterly. Vol. 94. № 1: 318-334.

26. Ohme J. (2019) Updating citizenship? The effects of digital media use on citizenship understanding and political participation. Information, Communication & Society. Vol. 22. № 13: 1903-1928.

27. Pykett J., Saward M., Schaefer A. (2010) Framing the Good Citizen. The British Journal of Politics and International Relations. Vol. 12. № 4: 523-538.

28. Putnam R. D. (1995). Bowling Alone: America’s Declining Social Capital. Journal of Democracy. Vol. 6. №1: 65-78.

29. Schudson M. (1998) The Good Citizen: A History of American Public Life. New York: The Free Press.

30. Suwana F. (2020) What motivates digital activism? The case of the Save KPK movement in Indonesia. Information, Communication & Society. Vol. 23. № 9: 1295-1310.

31. Taylor M., Howard J., Lever J. (2010) Citizen Participation and Civic Activism in Comparative Perspective. Journal of Civil Society. Vol. 6. № 2: 145-164.

32. Westheimer J., Kahne J. (2004). What Kind of Citizen? The Politics of Educating for Democracy. American Educational Research Journal. Vol. 41. № 2: 237-269.

33. Wray-Lake L., Metzger A., Syvertsen A. K. (2017) Testing multidimensional models of youth civic engagement: Model comparisons, measurement invariance, and age differences. Applied Developmental Science. Vol. 21. № 4: 266-284.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести