В Институт социологии при его создании меня перевели из Института философии АН СССР: сектор психологии разделился на философские вопросы психологии и социальную психологию, я выбрала последнюю. Новый институт заметно отличался от прежнего: казалось, можно было заниматься не только „плановой работой”, но и тем, что интересует.

Анатолий Георгиевич работал в это время в Ленинградском филиале Института философии, заведовал сектором философских и социологических проблем коммунистического воспитания, был там и.о. зам. директора. Мы не были знакомы, и меня не интересовали проблемы коммунистического воспитания.

Сектором/отделом социологии семьи руководила Зоя Алексеевна Янкова. Вроде бы у нее все получалось, поэтому назначение нового руководителя было непонятно.

В секторе Анатолий Георгиевич бывал нечасто (сектор и редакция журнала «Социологические исследования» на разных этажах), кажется, заходил на заседания при обсуждении годовых планов, отчетов и диссертаций. Главным делом для него был журнал: главный редактор в течение десяти лет и до конца жизни. Там же был его кабинет. Туда он вызывал сотрудников и аспирантов сектора. Похоже, что работать с аспирантами ему нравилось, и, судя по результатам, он это делать умел.

«Удаленное» руководство работе сектора не мешало: плановые задания утверждались на пять лет, тема была общей, в полевых работах участвовали все, полученным материалом мог пользоваться каждый сотрудник и аспирант. Общая тема и совместная работа объединяла всех, сохраняла достоинства коллективной работы и одновременно позволяла каждому «удовлетворять свой интерес за государственный счет». Он был для нас auctoritas, не «авторитет» в современном понимании.

По неизвестной мне причине с какого-то времени кроме работы в секторе меня отправили к нему помощником для выполнения его отдельных поручений: машинописная работа, переводы, рефераты, обзоры, оформление личных документов для заграничных командировок. Работа меня устраивала: машинописную работу можно было выполнять дома, ИНИОН и чтение литературы по теме обеспечивали некоторую свободу от ежедневного посещения института, а поездки по городу позволяли совмещать работу с другими делами. Спустя какое-то время к отдельным поручениям прибавились обязанности ученого секретаря сектора.

Анатолий Георгиевич был не первым руководителем, с которым я работала: было с кем сравнивать. Мне он показался человеком строгим, сосредоточенным и закрытым от всего постороннего. Довольно долго я была убеждена, что он не помнит, кто я. Первое время, когда мы встречались в коридоре или я приходила в его кабинет, то всегда говорила: «Здравствуйте, Анатолий Георгиевич. Я Наталия Григорьевна Аристова». Перестала после того как по его мимике поняла, что узнавание сформировалось – он видит меня как объект уже известный. Долго мне казалось, что каждый посторонний, нарушающий его личное пространство, отвлекает его от чего-то очень важного. Помогало то, что встречи были короткими, задания конкретными, сроки выполнения определялись заранее.

Работать с ним было очень удобно: обращение всегда на «вы», пунктуальность во всем, хороший русский язык, разборчивый почерк, идеально грамотные тексты, четкие указания. Читать его работы интересно до сих пор: логическая стройность текста, не одна только правильная идеология, а размышления, реальность без банальности. Среди постоянных заданий было одно замечательное поручение – следить за книжными новинками. Уже было сообщество книголюбов в Институте (им занималась Марина Ковалева) и знакомые продавцы в книжных магазинах. К ним добавился спецраспределитель книг для особенно полезных людей (в т.ч. для главных редакторов журналов). Каждый месяц Анатолий Георгиевич получал список книг, отмечал нужные ему, передавал его мне для передачи в коллектор. Иногда (на время его отпуска, командировок) выбор книг поручался мне. Выяснилось, что наши интересы совпадают: энциклопедии и словари, классическая художественная литература, философия, социология.

Один раз ошиблась. Из-за того что Анатолий Георгиевич был в командировке, нужно было заполнить список вместо него. Кажется, число выбираемых названий было ограничено (тот ли десять, то ли двадцать). Обычно хотелось отметить все, но в этот раз не повезло – выбирать было не из чего. Чтобы набрать нужное число книг, отметила Иллюстрированный атлас пород собак. Собак у него в доме не было, но когда Анатолий Георгиевич доделывал работу и погода позволяла, я гуляла с его девочками во дворе и все разговоры были о собаках. Он получил книги и вызвал меня в кабинет: первый и последний раз я видела растерянного Харчева.

Иногда при выборе изданий я экономила на социологической литературе: дома в прихожей у Анатолия Георгиевича было кресло (или диван), столик и до потолка полки с книгами (многие с дарственными надписями от коллег). Когда я приезжала за документами, а они еще не были готовы, книги можно было сначала только разглядывать через стекло, со временем мне разрешили их вынимать и читать.

Со мной он был человеком закрытым: мало что рассказывал сам¹, а я не приставала с вопросами. Что-то становилось понятным из телефонных разговоров в моем присутствии, что-то рассказывали коллеги, несколько раз видела брата. И только то, что я перепечатывала его личные документы, необходимые для разнообразных бюрократических процедур, позволило мне определить реперные точки его «линии жизни».

Мальчик из сельской местности «в 1939 г. поступил и в 1949 г. окончил заочно полный курс Московского Ордена Ленина Государственного Университета им. Ломоносова по специальности ИСТОРИЯ и решением Государственнной Экзаменационной Комиссии от 30 июня 1949 года ему присвоена квалификация научного работника в области исторических наук, преподавателя вуза и втуза и звание учителя ср. школы»². Но цель была дальше: аспирантура в Институте философии и защита диссертаций: «Решением высшей аттестационной комиссии от 16 мая 1964 г. / протокол № 13/ Харчеву Анатолию Георгиевичу присуждена ученая степень доктора философских наук»³. Через год «решением Высшей Аттестационной комиссии от 28 апреля 1965 г. /протокол № 22/ Харчев Анатолий Георгиевич утвержден в ученом звании профессора по кафедре философии»⁴. Но цель еще не была достигнута: документы для выдвижения кандидатуры А.Г. Харчева в члены-корреспонденты АН СССР я только готовила (<em>не помню в каком году</em>).

Похоже, я стала предпоследним сотрудником, который видел его в институте живым. Был конец рабочего дня. Зашла попрощаться, увидела в кабинете очень усталого человека, получила очередное задание, напомнила, что уже поздно и пора домой, услышала, что еще есть дело. В коридоре встретила нашу аспирантку-казашку. Она опаздывала, объяснила, что пришла за замечаниями по диссертации. Она была последней.

Публичное прощание было в Институте, некрологи опубликовали журналы «Вопросы философии» (1987, №9, с. 171), «Философские науки» (1987, № 10, с. 127) и «Социологические исследования» (1987, №4, с.154–155). Сейчас на надгробии очень узнаваемая фотография, такие по шесть штук я часто возила вместе с документами для оформления заграничных поездок: увеличенная 3Х4 для паспорта, но не анфас, а чуть повернутая как будто в будущее.

Потом несколько дней подряд я приходила с ключом от сейфа в пустой кабинет: надо было все разобрать и раздать. Тогда не подумала о том, что нужно запомнить, собрать и сохранить то, что сегодня помогло бы хорошему автору написать и опубликовать в серии ЖЗЛ историю жизни и становления советского интеллигента – артиллериста Анатолия Григорьевича Харчева.