Введение: как в учебниках вспоминают Парсонса.

В чем актуальность Т. Парсонса для современной социологии? В поисках ответа сталкиваешься с загадочным несоответствием: его идеи и концепты не анализируются, хотя им отводится немало места в учебниках. Но если большинству социологов мысли и находки Парсонса сегодня не нужны, то зачем студентам и всем интересующимся их знать? Способствует ли знание Парсонса обучению – независимо от его важности для профессионалов-исследователей? Нужно ли знать Парсонса для понимания нынешнего состояния социологии? И стремятся ли авторы учебников вдохновить молодое поколение опираться на труды Парсонса в собственных исследованиях?

Литература об учебниках дает скорее отрицательный ответ на последний вопрос. Обращение к Парсонсу – одно из проявлений консерватизма в учебниках. В работах Куна [1979] и Флека [1979] об учебниках как особой форме знания утверждается, что учебники играют консервативную роль в воспроизводстве научных идей. По Куну [1996, 1979] учебники «производят стабильные и шаблонные формулы и представлений о главных парадигмах в той или иной области» [Manza et al., 2010: 272]. Работа Дж. Манзы и др. [2010] подтверждает эти наблюдения. Обзор корпуса учебников по социологии, выходивших в США с 1998 по 2004 г. демонстрирует практику деления теоретических подходов на структурный функционализм (ниже СФ), теорию конфликта и интеракционизм. В такой классификации Парсонс преподносится как представитель СФ. Дж. Манза с соавторами отмечает, что такие учебники вводят читателей в заблуждение относительно нынешнего мейнстрима социологии, а ранние теории, включая теорию Парсонса, искажены. Его важный труд The Social System (1951) сведён к попытке объяснять социальные системы их базовыми функциями [Manza et al., 2010: 282]. Это, по ее словам, игнорирует роль социального действия в теоретической рамке Парсонса, выделенной несколькими интерпретаторами его трудов [Alexander, 1984; Wenzel, 1991]. Дж. Maнза и др. объясняют искажающий консерватизм давлением рынка на спрос/предложение учебников, а также подчиненным положением многих авторов учебников в университетах.

Выборка из 20 учебников в Австрии, Германии, Англии и США, вышедших между 1999 и 2019 г., позволила мне описать труды Парсонса способом, отличным от оценок Манца и др. Четыре книги используют деление теоретических подходов на структурный функционализм, теорию конфликта и интеракционизм; еще в трех к ним добавляются рациональный выбор, феминизм, постмодернизм, постструктурализм. Удивительно, что все 20 книг описывают Парсонса по-разному.

Эти различия исследуются мною в данной публикации. Точнее, я хочу показать, что читатели узнают о Парсонсе и как это связано с тем, в чем авторы учебников хотят читателей убедить. Мое исследование имеет целью получить представления о субъективной значимости Парсонса для современных студентов и иных читателей. Какая альтернатива возможна в отношении искажающего консерватизма как главной темы в литературе об учебниках? Полагаю, альтернативой является не консервация давних трудов, что означает представить как можно более точное отображение Парсонса, не зависящее от интересов сегодняшних читателей. Альтернативой не может быть и полная концентрация на мейнстриме нашей дисциплины, игнорирующем релевантные находки и идеи Парсонса. Полезно ли знание Парсонса сегодня студентам? Знание чего? Вопрос не простой. Похоже, авторы учебников над ним не думали.

Отсюда главное: какие будущие выгоды ждут читатели, выбирая – в их собственном настоящем – обсуждать ли труды социологов далекого прошлого? Лумановская идея памяти предлагает плодотворный путь такого поиска [Luhmann, 1997]: память – это непрерывно действующая инфраструктура, функция социальных (психологических) систем, которая фильтрует все случившееся в той системе (с той системой). Основная масса событий прошлого забывается; помнят лишь что-то. Поэтому, считает Луман, память – это в первую очередь не запоминание, а забывание. Это некая инфраструктура подавления запоминания во избежание парализующей сложности. Напоминать в учебнике всё когда-то опубликованное социологами не только невозможно, но и перегрузило бы читателей, и ради чего? Поэтому учебники социологии, сообщая о Парсонсе, создают островок памяти в море забвения. Фильтрующая инфраструктура, производя эти островки, действует в настоящем; значит, она различает забвение и запоминание в зависимости от релевантности для настоящего. В этой точке появляется будущее, т.к. «настоящее – это не что иное, как различение прошлого и будущего (…). Если память может выполнять свою функцию (…) в настоящем, значит она имеет дело с разницей между прошлым и будущем; она управляет этой разницей, а не ориентирует односторонне на прошлое” [там же: 581]. Благодаря функции фильтра, память использует прошлое для обоснования масштаба вариаций будущего [там же: 588]. В зависимости от того, что забыто и что запомнилось и как - имплицитно или эксплицитно - проектируются возможные подходы к будущему. Они составляют суть данной статьи: будущие возможности читателей, которые они могут обрести, читая книги.

Сосредоточение внимания на проблеме конфликт/гармония представляется плодотворным для таких изысков. Излишний акцент на “гармонии” (интеграция, сплочение, согласие, общие ценности) был одной из главных тем критики Парсонса. С конца 1950-х гг. социологи-критики сделали его теорию систем идеологической рамкой содействия легитимации и стабилизации наличных условий. Козер [1956] и Дарендорф [1958] обвиняли Парсонса в том, что он не признает позитивную роль конфликтов как ключевых факторов реформ и исторических изменений, разрабатывали конфликтно-теоретические подходы, которые должны были исправить эти очевидные пробелы. Затем Гоулднер [1970] возглавил оппозицию марксистов, ставивших на первый план конфликт, перемены и власть.

Эти дебаты сами воплощали собой конфликт, конфликт внутри социологической науки. Вопрос о роли конфликта в обществе как ядро в спорах о мнимой «гармонии» Парсонса может быть применен и к социологии. Когда авторы учебников решают, следует ли информировать читателей об этой критике Парсонса, они не могут не поднять вопрос о роли конфликта в социологии. Вопрос о том, какую роль на самом деле играют конфликт и гармоничное сотрудничество в социологии, важен, сложен и труден для ответа. Некоторые ученые, включая Бурдьё, приветствуют конфликт и соперничество между сторонниками разных теоретических парадигм. По его мнению, наука – не что иное, как борьба за символический капитал; эти схватки, и только они реально обеспечивают прогресс науки [Bourdieu, 1998]. Другие считают возможным обосновать расхождения ученых по-иному, а битвы за территорию – контрпродуктивными [Law, 2015]. Авторы учебников сталкиваются с этими вопросами при объяснении читателям мультипарадигмальности социологии. Этот выбор важен, ибо читателям самим предстоит сделать выбор, на что следует ориентироваться им в собственном поведении: на конфликтность или на сотрудничество.

Это тем более важно, поскольку сегодня вопрос о конфликте и гармонии по-прежнему тревожит социологов. Вместо того чтобы устранить существующие расхождения, дебаты о том, как понимать Парсонса, прекратились после периода возобновления интереса к его трудам в 1980–1990–х гг. Примечателен в этом отношении Р. Мюнх: один из самых бескомпромиссных и искушенных защитников теории Парсонса на протяжении многих лет, он тоже обратился к Бурдье в конце своей академической карьеры. Исследуя перемены в научной среде, он недавно использовал концепты Бурдьё «поле» и «борьба», а не труды Парсонса об университетах, утверждая, что университеты все больше соперничают за финансирование, создавая дисфункции неравенства [Münch, 2013].

Поворот Мюнха отразил ощущаемую многими потребность учитывать конфликт и власть при раскрытии фундаментальных перемен и глубинных структур современного мира. Я считаю, что действительно, благодаря рассмотрению конфликтов и власти в последнее время были получены весьма ценные знания. Например, пост- и деколониальные подходы привлекли внимание к вопросу о месте колониализма в формировании современного мира. Они показали, что социология была и сейчас вовлечена в производство (пост-)колониальных неравенств из-за предпочтений Западу и забвения коллег с Юга. Предложены новаторские идеи исправления этих дефектов (см. [Go, 2016]). Еще пример – недавние работы по регулированию Интернета показывают, что властные структуры, связанные с контролем знания, влияют на глобальные политику, общество и экономику почти незаметно и динамично [Haggart et al., 2019].

Тем не менее я боюсь, что вопрос о гармонии и конфликте может получить первостепенное внимание при рассмотрении значения Парсонса сегодня. Именно потому, что изучение конфликтов, власти, неравенств столь популярно, Парсонса могут использовать как априорную линзу при оценке теоретических подходов. В таком случае, если Парсонс поможет в адекватном понимании конфликта, то он полезен. Если нет, то его отфильтруют. Тогда находки Парсонса, которые могли дать прорыв и сегодня, не будут замечены. Не скажу, что способность теории разобраться с конфликтом не может быть полезным критерием её оценки: просто она не должна быть единственным критерием. В 20 проанализированных книгах некоторые авторы предлагали ориентироваться на конфликт, воспроизводя Парсонса для своих читателей. Другие по столь же понятным причинам отфильтровали этот аспект.

Чтобы позволить читателям составить собственное мнение, я воздерживаюсь от оценки учебников и только обращаю внимание на разброс мнений их авторов. Чтобы показать будущие обретения читателей учебников, я исследую как можно более нейтральным образом то, что они узнают о Парсонсе. Этим подходом я руководствовалась, выбирая учебники. Моя оценка их качества не была значимым критерием. Для того, чтобы как можно лучше охватывать разнообразие подходов авторов и учитывать их пользу для читателя, выбираемые книги должны быть разнообразными по целям, аудитории, сложности и структуре. Выборка включала тематические учебники, книги по теории, вводные тексты к концепциям социологии. С этими критериям я пошла в свою библиотеку и составила по возможности разнородную выборку. Она не репрезентативна. Но вместе взятые, книги позволяют уловить то, что студенты конкретного вуза узнают из учебника. Мой вуз в Австрии предлагает программу бакалавра социологии, а также магистерскую программу по социальной и политической теории. Выборка включает книги из Австрии, Германии, Англии и США. Сравнивая страны, скажу, что не нашла заметных различий; но средняя немецкая книга требовательнее и сосредоточеннее на теории, чем тексты из других стран.

Далее в статье идет показ того, как авторы фильтруют прошлое. Упоминают они Парсонса, а если да, как пишут о роли конфликта? Затем изучены связи с будущим. Каков размах вариаций будущего, воспроизводимого из прошлого? Как прошлое связано с целями, заявленными в предисловиях и введениях? В конце статьи обобщаются результаты по критерию авторских оценок роли конфликта-гармонии в социологии и в трудах Парсонса и формулируются ключевые выводы.

Конфликт, гармония или не то и не другое? Как вспоминают Парсонса?

Ниже обозначу авторов, которые или подают подход Парсонса излишне гармонично или опровергают такую интерпретацию, а затем скажу о текстах, уделяющих меньше или никакого внимания этой часто обсуждаемой теме. Читатели учебника Гидденса и Саттон Sociology [2013] узнают, что избыток акцента на гармонии – важная черта теоретической рамки Парсонса и всего СФ. Ключевая мысль такова: взаимодействие частей общества производит стабильность и солидарность подобно частям организма. В дополнение к идее гармоничной интеракции, сотрудничества СФ акцентирует моральный консенсус: Приверженность к разделяемым членами общества ценностям, считает Парсонс, производит порядок и равновесие, – норму состояния общества [там же: 23, 90 f.]. Читатели узнают, что популярность СФ снизилась вследствие очевидных недостатков. У Парсонса они выражены в излишнем акценте на «факторах, ведущих к социальному сплочению за счет факторов раскола и конфликта» [там же: 24]. В результате Парсонс недооценил роль расколов и неравенств – классовых, расовых, гендерных. Но читатели узнают и то, что раздел конфликт-консенсус – одна из ключевых дилемм теории социологии. Эти дилеммы ведут к противостояниям и не поддаются разрешению.

Читателям книги Perspectives in Sociology предложен противоположный взгляд на гармонию Парсонса [Cuff et al., 2006: 83ff]. Как и в книге Гидденса-Саттон, читателям сообщают: рамку Парсонса критикуют его за избыточный акцент на гармонии; но эти обвинения неверны. Сообщается, что Парсонс не применил марксистский подход к классовому конфликту – ключевому драйверу перемен в обществе, и тем не менее описал поляризованные общества. Он лишь не считал современное общество США поляризованным; классовые конфликты здесь маргинальны. Читателям сообщают, что эту позицию косвенно подтвердили марксисты, шаг за шагом отходя от наделения преобразующей силой конфликта классов современных обществах.

Как и в книге Гидденса и Саттон, в работе Баллантайн и Робертс [Ballantine, Roberts, 2015: 47ff] сообщается, что проблема гармония-конфликт – центральная тема в социологии. Теории делятся на считающие людей сотрудничающими или соперничающими [там же: 52]. Подход Парсонса является частью более широкой структуры, называемой структурным функционализмом, ключевая идея которой заключается в том, что “все части социальной структуры …кооперируют, делая все общество работающим гладко и гармонично” [там же: 47]. Но если читателям Гидденса и Саттон сообщили, что СФ устарел, читатели Баллантайн и Робертса узнают, что этот подход применим как инструмент понимания современных социальных явлений. Как и у других подходов, у него есть сильные и слабые стороны. Успех попыток освещения социальных явлений зависит от умения исследователя оценить, какой подход оптимален в конкретном вопросе. Применение СФ означает: “смотреть, как части общества…подогнаны одна к другой и как каждая часть способствует прочности общества” [там же]. Это включает и изучение дисфункций. Что касается старых споров о работах Парсонса, читателям кратко говорят, что согласно теории конфликта его оппонентов, структурный функционализм в XXI в. не в состоянии понять ключевые феномены – войны, крах диктатур, расовые конфликты.

Еще в одной книге читателям предложена схожая картина так называемой функциональной парадигмы [Chambliss, Eglitis, 2019/2014]: понимать общество как состоящее из независимых частей, кооперирующих в целях беспроблемного функционирования. Далее они узнают, что у функционализма есть базовая посылка – всякая существующая институция или явление служат конкретной функции, иначе они выйдут «за пределы экзистенции» [там же: 17]. Отсюда для понимания социального феномена функционалисты изучают его вклад в поддержание порядка. В общем, читатель узнает, что посылы функционализма вынуждают исследователей ставить конкретные ситуативные вопросы при анализе эмпирического феномена. Что и иллюстрируется анализом Парсонса “традиционных” половых ролей: инструментальная – мужская; экспрессивная – женская. По Парсонсу взаимодополняемость ролей содействует солидарности супругов, смягчает соперничество. Внимание читателя привлекают к тому, что Парсонс, ведомый посылами функционализма, не изучал, какие выгоды и недостатки имеет наложение этих ролей на мужчин и женщин. Поэтому ученые критической школы отвергли его идеи как оправдание неравенства. Читатели узнают, что коренной недостаток функционализма – «неспособность признать неравенства распределения власти, ресурсов и того, как это влияет на социальные отношения» [там же: 17]. Но им сообщают и о соответствующей слабости социально-конфликтной парадигмы – игнорирование “сил стабильности, равновесия и консенсуса в обществе. (…) Предположение, что у групп есть конфликтные, даже непримиримые интересы и что эти интересы реализуются власть имущими за счет тех, у кого власти меньше, не учитывает сил сплочения и стабильности” [там же: 20]. И другие авторы упоминают критику работ Парсонса, не акцентируя его чувствительность к конфликту. Читатели книги [Joas, Knöbl, 2004] знакомятся c развернутой оценкой эмпирических и теоретических трудов Парсонса, включая их критику. Но им не говорят об избыточном акцентировании Парсонсом гармонии в функционировании обществ. Перед ними мощный прозорливый аналитик. Опираясь на теоретическую рамку, он предвидел такие глобальные процессы, как падение социализма, сохранение и даже усиление роли религии. Читателям сообщают, что у критиков Парсонса есть «зерно истины» [там же: 140]; пример – модернизация как беспроблемный процесс. Поскольку Парсонс считал западные общества самыми прогрессивными, левые студенческие движения нападали на него как защитника доминирующей системы. Но в ретроспективе позицию Парсонса можно оценить позитивно. После падения социализма власть закона, рациональная демократия и рыночная экономика действительно превосходят другие типы общественного строя. То есть диагноз Парсонса доказал: он дальновиден и надежен сегодня [там же].

Шнайдер [2008] на 95 страницах мелким шрифтом детально описал, как Парсонс развивал свою теорию с 1930-х гг. Лишь в кратком резюме этих напоминаний читателям сообщается, что труд Парсонса критиковался и за что. Первый пункт критики: он предложил только описательный анализ функциональных отношений, но не объяснил процессы и действия в реальном мире. Шнайдер, замечает, что хотя это верно, возможность установить причинные объяснения масштабных макросоциальных процессов, как об этом пишет Парсонс, вообще вещь спорная. Вместо причинного объяснения читателям сообщается о том, что Парсонс предложил теорию эволюции. «Анализ вариантов культуры и институтов, как и их селекция, описывает социальные структуры как эволюционно успешные решения проблем. Так в фокусе оказывается объяснение конкретных социальных функций, выполняющих вновь возникшие структуры, и изучение вытекающих отсюда процессов» [Schneider, 2008: 178].

Второй пункт критики: Парсонс постоянно опирался на AGIL-схему, которая, пишет Шнайдер, принесла интересные плоды и сделала теорию Парсонса высоко консистентной. В то же время, она стала для нее смирительной рубашкой, которая сдерживала дальнейшее построение теории и не позволяла исследователям достаточно учитывать особенности конкретных эмпирических феноменов. И все же, смелый размах и четкость теоретической рамки Парсонса задали дальнейшее направление поисков в теории (Хабермас, Луман) [Schneider, 2008: 178 f.]. Читателям не говорят, что Парсонса критиковали и за избыток акцента на гармонии. Им говорят, что проблема порядка - постоянная референтная точка Парсонса в разработке теории. Но они не услышат, что это привело его к разработке сверхинтегрированной картины общества.

Показывая, как Парсонс десятилетиями строил теоретическую рамку, Шнайдер предлагает особую форму процесса запоминания. Он описывает прошлое в конкретных деталях, включая темпоральные маркеры, идентифицирует этапы (развития теорий) и ключевые события (аналитические решения Парсонса). Крузе [2018] тоже использует темпоральные маркеры, применяя другой фильтр. Не говоря о том, как Парсонс развивал свою теорию, он напоминает контекст истории, влиявший на его научную карьеру [Kruse, 2018: 12]. Он тоже вспоминает критиков Парсонса и говорит, что позднее они выработали новые подходы.

В дополнение к использованию темпоральных маркеров Н. Луман даёт фундаментально иную форму запоминания. События прошлого могут быть сжаты в «объекты», которые следует использовать вновь и вновь [Luhmann, 1997: 580 f]. Лишенные темпоральных маркеров, эти объекты облегчают память. В нашем контексте примерами служат концепты, теоретические подходы. Выше показано, как Гидденс и Саттон, Баллантайн и Робертс, Шамбли и Эглитис представляют СФ довольно компактной идеей, используемой в социологическом анализе. Они делают это, фильтруя информацию о генезисе СФ. Нассехи делает еще один шаг. В книге Sociology. Ten introductory lectures [Nassehi, 2011] oн не называет никаких теоретических подходов или перспектив, включая подходы Парсонса, а ограничивается введенными Парсонсом concept-ами, которые считает полезными для понимания социальных феноменов сегодня – «роль», “интеракция” или понятие двойной контингентности. Читателей не информируют о старых публикациях, которые вводят, обсуждают и меняют эти концепты. Вместо этого показано, как они объясняют современные социальные феномены.

На конкретных примерах читатели узнают, что некоторые концепты – некоторые из многочисленных сжатых историй прошлого, доступных сегодня социологам, в дальнейшем могут использоваться намного эффективнее, чем сегодня. Один пример – понимание обществ современного мира, парадигмально представленное концептом Парсонса – национальное общество. Это понятие неадекватно по двум причинам [там же: 117ff]. (1) Как Олброу [Albrow, 1999] и Йоас, Кнёбль [Joas, Knöbl: 2004], Нассехи показал читателям, что оно не учитывает глобализацию и транснационализацию. Решением, узнают читатели, может быть концепт «мировое общество». (2) Понятие национальное общество политизировано. Оно показано как арена артикуляции требований и контр-требований, связанных обязательствами солидарности. Читатель узнает, что это понимание восходит к истокам дисциплины и в свое время было уместным, отражая ряд проблем времени, а именно попытки эмансипации от аристократически-авторитарного консерватизма [Nassehi, 2011: 119]. Нассехи поясняет, что это политизированное понятие сегодня стало помехой. Оно затрудняет серьезное восприятие мульти-контекстуальности современного общества, разных логик – к чему обращался еще Дюркгейм, говоря о разделении общественного труда. Избыточный акцент Парсонса на гармонии Нассехи не упомянул.

Обретения читателей: фильтр прошлого и видение будущего.

Выше показано, что учебники фильтруют прошлое по-разному. По Луману, фильтр зависит от того, что релевантно сейчас. Для целей этой статьи релевантным для наших авторов учебников является написание книги, представляющей ценность для студентов и других заинтересованных читателей. Какие выгоды предвидят авторы? Какое «будущее настоящее», в их воображении, книги помогут реализовать читателям? Обсуждая эти вопросы, я имею в виду разные формы вспоминания, представленные в этом разделе. Я покажу, как каждая отдельная форма я соответствует конкретным обретениям читателей, заранее предвиденным автором (авторами), Начну с книг, приводящих конкретику прошлого, включая отсылки ко времени (даты, эпизоды и пр.).

Йоас и Кнёбль [Joas, Knöbl: 2004] прямо заявляют, что рассматривают свою книгу как часть их труда над социальной теорией, адекватной современному миру. Но чем эта книга важна читателям? Из введения узнаём, что авторы хотят «ответить на запросы студентов, изучающих социальные науки», а также читателей со стороны, желающих понять развитие социальной теории после Второй мировой войны» [там же: 7]. Они не говорят, каковы эти запросы и почему они хотят дать на них именно такие ответы. Внимательно отслеживая, как они вспоминают прошлое, можно угадать многие, часто конкретные выгоды, обретения. Упомяну одну, связанную с критикой гармонии Парсонса. Йоас и Кнёбль полагают, что нападки студентов-леваков на Парсонса как представителя господствующей социально-политической системы понятны, хотя и вели в тупик. Парсонс действительно упустил трения и расколы при описании процессов модернизации. Это признали позднее такие его видные последователи, как Aлeксандер и Мюнх. Для читателей это может быть обещанием и приглашением, даже если взгляды Парсонса неверны или устарели (как считали студенты 1960-х), чтобы заниматься его трудами. Если брать шире, студенты узнают, что они, как и все, подвержены ошеломляющим, потенциально обманчивым влияниям их собственного настоящего. Выдающиеся коллеги, даже давно умершие, могут не дать им обмануться. Подходя к Парсонсу непредвзято, читатель может выйти за пределы обыденных пониманий современного мира, а это широко признанное качество социологии. И еще одна выгода. Критически подойдя к трудам Парсонса и других видных ученых, они могут увидеть слабые места своих в чем-то сильных подходов, что придаст свежие импульсы развитию социологической теории.

Упомянутый Крузе [Kruse, 2018] тоже воспроизвел контекст истории и объяснил его влияние на мысль социологов. Но делал это он с иной целью. Его History of Sociology нацелена на помощь студентам в понимании текстов, читаемых по ходу учебы. Ради этого он отфильтровал много больше аспектов, чем Йоас и Кнёбль, представив память о прошлом упрощенно. Крузе, кажется, думает, что студенты сражаются с трудными текстами из прошлого и в итоге откладывают их в сторону в бессилии. Но если у них в руках будет его книга, студенты быстро познакомятся с минувшими днями. В результате им будет легче читать первоисточники и извлекать из них нужное знание.

Когда Шнайдер [Schneider, 2008] напоминает, как Парсонс разрабатывал теоретическую рамку, он не приводит никаких связей с контекстом истории. Его книга дает (селективную) историю социологической теории как последовательную смену аналитических проблем. То есть, Шнайдер четко следует целевой установке – сделать разные стратегии построения теории видимыми студентам, ввести их в процедуры теоретического мышления. Он также пробует вводить теоретические позиции классиков, позволяя студентам понять их не просто как конгломераты определений и устремлений. То есть Шнайдер, видимо, сознаёт отсутствие фундаментальной теоретической компетентности, помня свою работу co студентами. Книгой он хочет упредить сохранение этой достойной сожаления ситуации, позволив студентам понять и реализовать потенциал социологической теории.

Если Шнайдер показывает историю социологической теории как трансформацию аналитических проблем, то Эссер [Esser, 1999] иначе оценивает вытекающее отсюда мультипарадигмальное состояние дисциплины. Упоминая Парсонса, он присоединяется к критикам ее за отсутствие объяснительной силы, о чем писал и Шнайдер. Соответственно, цель его книги – предложить введение в социологию, в её основания с точки зрения интегративной эпистемологической перспективы [там же: IX]. Эссер обильно приводит детали теоретической рамки Парсонса на ее разных фазах и обсуждает её недостатки. Вопреки этим недостаткам, как узнает читатель, Парсонс описал структуры, процессы и социальные единицы общества в огромном богатстве и в деталях, сделал крайне важный вклад в создание более мощной объяснительной социологии, нежели СФ [там же: 400].

Выше отмечено, что Кафф и др. [Cuff et al., 2006] считают теоретическую рамку Парсонса мощным источником, а марксистскую критику – неоправданной. В их книге история социологии названа «рассказом» о саморазрушительном конфликте в науке, заслонившим потенциал аналитического инструментария Парсонса и ранних социологов. После того как критики СФ Парсонса конца 1960-х политизировали социологию, эта дисциплина заменила критику экономического неравенства критикой культурного господства. Обобщив и радикализировав эту критику, поворот к постструктурализму в итоге отверг всякую веру в знание, включая социологию. То есть, социологи постепенно повернули свой аналитический ресурс против собственной дисциплины. Представляется, Кафф и др. опасаются, что студентов привлекут эти перспективы, хотя они неспособны рационально взвесить их ценность. Их изложение истории – как альтернатива – позволит студентам самим ответить на главные вопросы критических теоретиков в адрес постструктурализма в его нынешней форме, такие как: «Должны ли мы признать, что фраза о “социальном мире” ложно имеет в виду мир вне нас и что мы фактически заняты игрой слов? Какое знание дает – может дать – она [социология. – Прим. БМ] нам? И имеет ли все это значение, ведь мы получаем удовольствие [то есть, радость, удовлетворение от самого акта изучения, на что намекает Деррида. – Прим. БМ]?» И это всё, к чему сводится долгий путь социологического поиска? [Cuff et al., 2006: 399].

Идет ли речь о развитии теории Парсонса, контексте истории или о давних спорах социологов, все рассмотренные выше книги вводят в рассказы о прошлом исторические маркеры. Но Баллантайн и Робертс [Ballantine-Roberts, 2015], как и Чамблисс и Эгдитис [Chambliss, Eglitis, 2019/2014] их отфильтровали. Они сводят труды Парсонса и других «структурных функционалистов» к набору посылок и вопросов плюс к кратким инструкциям по их применению. Они напоминают прошлое социологии в форме, которую Луман назвал готовыми к употреблению предметами. Что предлагают эти авторы читателям?

Общая цель Баллантайна и Робертса – научить студентов ключевым компетенциям для их личностного развития и предстоящей профессиональной деятельности, включая знание, нужное для конкретной работы. Пример: «школьный учитель, обученный социологии, сможет лучше управлять классом, понимать мотивации учащихся, причины плохой учебы, лежащие вне школы» [Ballantine, Roberts, 2015: 12]. Вторя им, Шанбли и Эглитис нацелены на стимулирование интереса студентов к пониманию общественных явлений и к инструментам научного (в рамках дисциплины) ответа на их вопросы. Они хотят научить студентов базовым исследованиям и помочь им усвоить общие навыки, требуемые работодателями вне науки. Ключевая цель Баллантайна, Робертса и Шанбли, Эглитиса – научить не-ученых использовать социологию в будущей жизни.

Упомянутая выше книга Манза и др. [Manza et al., 2010] трактует описания CФ как парадигмальный пример искажающего консерватизма, характерного для учебников. Манза и коллеги объясняют консерватизм рыночными силами и структурами неравенств, то есть подчиненной позицией авторов учебника в университетской системе. Иронизируя, можно завершить их анализ рефлексией: их текст – это пример специфической для конкретного поля символической власти (как его понимает Бурдьё). Манза и коллеги – успешные ученые известного университета. Большинство авторов учебников преподают в учительских колледжах, где «серьезных исследований меньше, чем в крупных исследовательских университетах» [Manza et al., 2010: 287, курсив автора статьи], учебная нагрузка велика, а зарплата невысокая. В этом плане отношение Манза и коллег к искаженной устаревшей подаче социологии в учебниках совпадает с установками высшего класса, описанными Бурдьё: эти люди недооценивают и не воспринимают всерьез тяжкий вынужденный труд низших классов [Bourdieu, 1984]. Отсюда у Манза и коллег высказывания про «серьезные исследования», через которые исподволь проводится незаметное различие между ними и авторами обсуждаемых книг. Напротив, следуя Луману, книги Баллантайн и Робертса, Чамблисс и Эгитиса профессионально решают задачу упрощения сложностей ориентированного на будущее упрощения прошлого во благо читателей: сжатие прошлого нашей науки до объектов, доступных для дальнейшего использования вне науки.

В этом плане одна из главных тем литературы об учебниках социологии – их низкое, ухудшающееся качество, все большая повторяемость [Hobbs, 1951; Wagenaar, 1988; Wright, 1995; cf. Manza et al., 2010: 272]. Ho Бейкер [Baker, 1988] считает, что учебники низкого и высокого качества сосуществуют. Заметное исключение – на фоне книги Манца др. – работы Гидденса. Он тоже избрал упрощенную форму подачи прошлого, не забыв критиковать акцент Парсонса на гармонии. Он с соавтором ставит цель – вдохновить новое поколение социологов, заставить волноваться, понимая прошлые и нынешние изменения в обществе. С этой целью они пытаются, по их словам, избавить от перегрузки и усталости читателей от сложных теорий и жаргона социологов [Giddens, Sutton, 2013: xxi; 5 f]. Они тоже выбрали форму тематического учебника. Используя свежие данные исследований в тематических главах, они понятно для всех обсуждают прошлые – и глубже – настоящие перемены.

Выше отмечено, что Нассехи [Nassehi, 2011] не упоминал теоретическую рамку Парсонса и дебаты о его мнимом игнорировании конфликта. Нассехи хочет научить студентов социологически смотреть на мир, используя как увеличительное стекло ключевые понятия: действие, габитус, роль, общество. Он ожидает, что чтение его намеренно небольшой и легко написанной книги станет подобным медитации, неким “зкзерцисом” [там же: 8], создающим уверенность в себе и помогающим использовать и сохранять собственное видение. Для этого он рассказывает эпизоды из жизни вымышленного «Mистера A». Он показывает, что можно «видеть», глядя на эти эпизоды через призму нужных концептов. Читатели не знают, какие взгляды и концептуальные различия Парсонса включены в этот набор; его имя, как и другие теоретики, не упоминаются, кроме кратких отсылок в конце книги. Рассказ Нассехи обрел форму применения выверенных концептов. Можно сказать, что Нассехи выполнил интеллектуальный труд проверки и прослушивания словаря социологов перед написанием книги; Йоас и Кнёбль же позволяют читателям участвовать в проводимой ими работе. Радикальный фильтр Нассехи настроен именно на эту цель, помогая читателям осваивать социологическое мышление.

Специальные советы читателям.

Ниже я подытожу мои взгляды на то, что читатели узнают о роли конфликта в трудах Парсонса и в социологии, а также почему это может быть ценным. Если студенты прочитают рассмотренные выше книги, они столкнутся с разными оценками трудов Парсонса и аргументами его критиков: некоторые авторы считают Парсонса системно сосредоточенным на гармонии функционирования общества [Ballantine, Roberts; Chambliss, Eglitis; Giddens, Sutton]; другие такой перекос полностью отрицают [Schneider]. Опять же, некоторые авторы считают, что Парсонс избыточно акцентирует гармонию, но в целом его труды богаты ценными выводами и концептами [Cuff et al.; Joas, Knöbl]. Даже заметный акцент на гармонии оценен по-разному. Для Гидденса и Саттон он говорит об устаревании Парсонса. Баллантайн и Роберт, как и Шанбли и Райт, cчитают это полезным: СФ имеет пробелы, и его акцент на гармонии, порождающий эти пробелы, позволяет ответить на конкретные исследовательские вопросы.

Важны и заявления некоторых авторов, что многие стандартные нападки на Парсонса “просто несправедливы и неверны” [Cuff et al., 2006: 103]. Когда недостоверные мысли труда Парсонса были воспроизведены в учебниках, рецензенты сказали, что студенты будут “повторять этот нонсень на семинарах”; поэтому на семинарах мои студенты читали оригиналы. Нонсенс это или нет - логичен результат: студенты опираются на разные мнения о трудах Парсонса. Обращайтесь к его трудам, если намерены работать по темам его теории.

Как авторы реагируют на наличие далеко расходящихся взглядов на труды Парсонса и их критику? Харон [Charon, 2013] решил сделать подарок читателям, не описывая эксплицитно Парсонса и дебаты вокруг него. Выше показано, что и у Нассехи такой же выбор. Лишь в одном важном месте он сделал исключение, отсылая к концепту общества у Парсонса. Хотя Нассехи не эксплицировал лежащую в основе его суждений логику, можно предположить: разделяя политизированное понятие общества, Парсонс и сторонники более конфликтного образа общества делают одну ошибку, и её следует исправить. Разноголосица вокруг избыточной гармонии теории Парсонса явно отвлекает исследователей от этой проблемы, мешая развитию теории. Не приводить детали этих расхождений в учебнике – значит не отвлекать студентов на несущественные вопросы, обращая их внимание на теоретические лакуны и развитие науки.

Кафф и соавторы [Cuff et al., 2015: 102 f.] усиливают имплицитную мысль Нассехи о потенциально отвлекающих следствиях споров социологов. По их мнению, теория конфликта помогла противостоять Парсонсу, не добавив ничего теоретически существенного к ее веберианским основаниям. Более того, марксистам понадобились десятки лет исследований и споров, чтобы прозреть, Парсонс им давно говорил, что классовый конфликт в США лишен преобразующей силы. Это показывает, что научный конфликт может вредить и наносить ущерб коллегам, если занять хорошо обоснованную, но не популярную позицию. Те споры отвлекли социологов от производства важного знания о социальном мире. Урок для читателя: критикуя других, будь способен сделать собственный вклад; если не можешь – лучше помолчи. Иначе страдают критикуемые, ты сам и вся наука.

Подобно Каффу с коллегами, Йоас и Кнёбль подчеркивают ценные мысли Парсонса, которые его (некоторые) критики не замечают. В то же время, считают они, ряд критиков раскрыли реальные слабости рамки Парсонса. Это помогло теоретикам, стремившимся развить идеи Парсонса (Aлександер, Mюнх). На этом факте студенты могут учиться познавать разные теоретические позиции, прежде чем делать собственный выбор. Баллантайн и Робертс (2015), Шанбли и Эглитис (2019/2014) конкретно предлагают, как этого добиваться.

Как только что названные авторы, Гидденс и Саттон обратились к эмпирическим проблемам, не трогая деталей споров о трудах Парсонса. В тематических главах они выверяют релевантность его концептов рассмотренным проблемам. Ставя вопрос, как Парсонс может и может ли вообще способствовать пониманию современных явлений, они фильтруют его труды соответственно их применимости сегодня. В итоге читатели узнают, что «возможно видеть современное разнообразие семейных форм (и брака) как свидетельства (…) адаптации одного из ключевых социальных институтов к быстро меняющейся социальной жизни” [Giddens, Sutton, 2013: 370]. Другая ценная идея – школьное образование даёт ученикам ориентацию на личные достижения - ключевую ценность индустриальных обществ (там же: 835). А мысль Парсонса о роли больных позволяет связать болезнь индивида с системой здравоохранения [там же: 405]. Все эти замечания не связаны с гармонией общества, не указывают и на конфликт. То есть, у Гидденса и Саттон читатели могут учиться. Даже если теоретическая рамка Парсонса отражает стабильность и гармонию функционирования индустриальных обществ после Второй мировой войны, стоит задуматься, как это помогает понять современные общества.

Шнайдер добавляет показ истории социологической теории как цепи последовательных трансформаций проблем. Он говорит студентам, что ошибочно обобщать «сравнения достижений» разных теоретических подходов [Schneider, 2008 : 17]. Новые подходы бесполезны, если они отвергают прежние теории или улучшают ответы на те же вопросы. Они скорее ценны тем, что вводят иной набор проблем-ориентиров, затем предлагая теоретический взгляд на эти проблемы. Не следует разыгрывать одну теорию против другой – по единственному критерию. Предлагать причинные объяснения, как требует Эссер, было бы таким критерием, так же как и проблема конфликт-гармония. То есть, студенты узнают, что не раскроют (не)релевантность теорий для своих исследований, если будут их ценить только по адекватности обращения к конфликту и к власти.

Заключение.

Цель статьи – дать представление о значении трудов Парсонса путем анализа 20 учебников. Какие выгоды читателей в будущем предвидели их авторы, выбирая в собственном настоящем: обсуждать или нет социологические тексты далекого прошлого? Следуя Луману, я понимаю память как непрерывно функционирующую инфраструктуру, фильтрующую прошлое в зависимости от его значимости сегодня. Память защищает от парализующей сложности благодаря забыванию массы минувших событий. В зависимости от того, что и как запоминается, можно вообразить разные версии будущего. Анализируя, как Парсонса вспоминают в книгах, я сосредоточилась на проблеме гармония-конфликт, ключевой теме критики Парсонса. Я обнаружила, что памяти о прошлом в предисловиях и введениях присущи разные цели авторов. Различны и обретения читателей, ставшие доступными из книг. Изучая обретения, я подчеркиваю ключевые компетенции, не конкретные концепты и находки Парсонса. Как полагают авторы учебников, знание Парсонса и критики его поможет читателям использовать социологию в будущей жизни, в том числе вне науки; действовать ответственно в научных конфликтах; быть готовыми разбираться в трудах выдающихся социологов, даже если они кажутся неактуальными, устаревшими; проверять разные позиции перед тем, как делать выбор; понимать стратегии и процедуры создания теорий. Мы не увидим этот и иной потенциал, оценивая значение Парсонса только по критерию его (не)достаточного рассмотрения конфликта, как это делалось до недавнего времени во многих спорах о Парсонсе. Это не всё; компетенция, которую один из авторов учебника хочет донести до студентов-читателей – оценивать теории по множеству критериев, не по одному, чтобы извлечь наибольшую пользу. И еще; анализ того, как авторы фильтруют прошлое, выявил два ключевых критерия. (1) Что нужно помнить, чтобы быть способным развивать эти компетенции? (2) Какая память мешает читателям, и её лучше опустить? Представляется, это важные вопросы и социологического исследования; в моей статье они не освещены.

При написании учебников и в исследованиях мы можем опереться на Парсонса, как в свое время он пытался добиться целей социологии и ради этого вспоминал труды ученых, живших до него. Тем самым он формировал себя, понимая, чего можно для социологии добиться благодаря сотрудничеству ученых. Об этом напоминают Йоас и Кнёбль [2004: 43ff], говоря о труде Парсонса «Структура социального действия». При его написании, как пишут они, Парсонс четко формулировал цель, служившую возникавшей дисциплине: предложить более прочную основу для социологии, вообще социальных наук, переформулировав аналитически точно часто расплывчатые мысли четырех европейских теоретиков – A. Maршалла, В. Парето, M. Вебера и Э. Дюркгейма. Kнёбль и Йоас эксплицируют, как Парсонс вспоминает историю социальных наук, историю научного прогресса в «Структуре социального действия» – от утилитаризма к Маршаллу, Парето, Дюркгейму, Веберу – прямо к Т. Парсонсу. Могут подумать, что единственная цель Парсонса в пересказе этой истории успехов заключалась в прославлении себя как того, кто усовершенствовал творение интеллекта этих четырех теоретиков – даже если он намеревался в дальнейшем менять и улучшать свою рамку анализа. Но, утверждают Йоас и Кнёбль, Парсонс мог идти к этой цели более удобным и перспективным путем. Для социологов США конца 1930-х гг. Европа выглядела как пребывавшая в состоянии политического распада. Казалось маловероятным, чтобы кто-то обратился – исключительно! – к мыслителям Европы для введения и легитимации социологии в университетах США. Парсонс не мог ожидать признания за «Структуру социального действия». К тому же дистиллировать сложную теоретическую рамку из часто фрагментарных трудов четырех теоретиков было выдающимся по затратам времени и усилий трудом – тем более, что его труды пронизаны национальным и личным контекстом.

Йоас и Кнёбль считают, что усилия и мужество Парсонса (сформированные его взглядами на сотрудничество ученых) были вознаграждены. Благодаря его творчеству, анализу трудов классиков и его особой форме построения теории американская социология добилась замечательных успехов и к концу 1930-х гг. поднялась в теории на много более высокий уровень. Сосредоточившись на европейских классиках, Парсонс заставил социологов всего мира вернуться к основам дисциплины. Лишь его синтез утвердил Дюркгейма и Вебера как классиков.

Заглядывая в будущее, хочется пожелать, чтобы читатели любого учебника понимали: им нужно «фильтровать» то, что они узнают из книг, формулируя в дальнейшем свои собственные вопросы. Было бы большим шагом вперед, если бы учебники социологии стимулировали читателей всегда сверяться с тем, отвечают ли добытые находки и инструменты требованиям достижения конкретной аналитической цели в некоем будущем настоящим, отвергая то, что уже не релевантно, и сохраняя то, что пригодно, ревизуя – если нужно и возможно. Хотелось бы, чтобы студенты и профессионалы-исследователи перестали сосредоточиваться на чувствительности к конфликту трудов Парсонса. Желательно, чтобы они позволили Парсонсу помогать им в научных усилиях – по возможности разными способами. В итоге мы сможем увидеть возрождение Парсонса, позволяющее добиться реального продвижения вперед.

Перевод с английского Н.В. РОМАНОВСКОГО

РОМАНОВСКИЙ Николай Валентинович – доктор социологических наук, профессор, главный научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН, профессор Российского государственного гуманитарного университета, Москва, Россия (socis@isras.ru).