Характеризовать человека по итогам его научной деятельности относительно не сложно, такая деятельность объективирована однозначностью логики науки и почти не зависит от характера и субъективных качеств ученого. Последние проявляются в основном в стиле жизни и поведения. Иное дело, когда характеризуется деятельность человека в области, по политическим и корпоративным причинам называемой «адаптивной». Речь идет о деятельности Анатолия Георгиевича Харчева в должности главного редактора журнала «Социологические исследования». Я наблюдал за этой деятельностью «изнутри», работая ответственным секретарем журнала в 1977–1978 гг.

Относительно становления и функционирования журнала уместно говорить о двух формах адаптивности: политической и корпоративной. Политическую адаптивность того периода правомерно назвать идеологической цензурой, соблюдение требований которой было строгим. Корпоративная адаптивность предполагала умение находить компромисс с представителями таких приоритетных в СССР теорий обществознания, как исторический материализм и научный коммунизм. В данном случае адаптивность означала умение соблюдать на страницах журнала бесконфликтность в коммуникации с исследователями в области теории марксизма. В целом же речь шла об умении встроить новое направление общественной науки, каковым являлась в СССР прикладная социология, в общую канву марксистского учения об обществе. Решать названные задачи центральные партийные органы в 1975 г. поручили Анатолию Георгиевичу, предложив стать главным редактором впервые учрежденного в стране журнала «Социологические исследования».

На старте издания журнала А. Харчев столкнулся с двумя проблемами: отсутствием у редакторского коллектива знаний по прикладной социологии и сложностью формирования портфеля статей по данному научному направлению. Вторая проблема отчасти вытекала из первой: не ориентируясь в области прикладной социологии, сотрудники редакции не знали, материалы какого характера, по каким направлениям и каким авторам целесообразно заказывать. Они также часто пропускали в статьях такую информацию, за которую Главлит (орган цензуры) высказывал упреки главному редактору. По последней причине А. Харчев за первые два года работы журнала уволил двух ответственных секретарей. Это не было прихотью главного редактора: в то время нарушение требований цензуры считалось недопустимым, со стороны контролирующих органов могли последовать негативные выводы о журнале. Этим и объясняется решительность А. Харчева в исправлении неблагоприятной ситуации: своей первостепенной задачей он считал не только сохранение журнала, но и его превращение в орган, консолидирующий относительно малочисленную когорту советских социологов.

При поиске нового ответственного секретаря, в достаточной степени ориентирующегося в проблематике прикладной социологии, А.Г. Здравомыслов предложил А. Харчеву мою кандидатуру (я находился в ИКСИ на 3-м году обучения в аспирантуре). Для первого знакомства с моим научным стилем он посоветовал обратить внимание на недавно опубликованную в журнале статью об опыте применения квотной выборки в социологических исследованиях. Через несколько дней Анатолий Георгиевич пригласил меня занять должность ответственного секретаря. Предложение было неожиданным, и я привел два аргумента, по которым считал свою работу в этой должности нецелесообразной: во-первых, по базовому образованию я математик и не имею лингвистического образования; во-вторых, русский язык для меня не является родным. Он ответил, что русским языком блестяще владеют все сотрудники редакции, однако нужен специалист, ориентирующийся в основных областях прикладной социологии, включая методы исследования, и способный наладить контакт с исследователями для формирования портфеля статей в социологический журнал. Я согласился поработать до защиты диссертации и перехода на научную работу.

Формирование редакционного портфеля журнала давалось нелегко. С предложением о подготовке статей я обращался к именитым социологам: ездил в Санкт-Петербург к И. Кону, В. Ядову; беседовал в ИКСИ с Ю. Давыдовым, И. Бестужевым-Ладой и другими «отцами» советской социологии. Однако оказалось, что изложить обоснованно свои концепции в сжатой статейной форме значительно сложнее, чем раскованно растекаться мыслью по древу в обширной монографии. В случае просьбы о подготовке статьи всегда возникала проблема информационного повода. В итоге заказных статей оказалось мало, поэтому при формировании портфеля журнала пришлось опираться преимущественно на стихийно поступающие материалы, детально обсуждать их на редколлегии, посылать авторам для доработки, подключать научных редакторов для улучшения статьи.

А. Харчев был талантливым организатором, волевым и настойчивым человеком, склонным к принятию нестандартных решений для достижения поставленной цели и в то же время умеющим находить компромисс. Это проявилось и в подборе им состава редколлегии журнала, в которую вошли не только представители прикладной социологии, но и исследователи из партийных образовательных и исследовательских учреждений, специализировавшиеся в области теории марксизма. Члены редколлегии заинтересованно участвовали в обсуждении статей, не оказывая на авторов субъективного давления, но придерживались мнения, что журнал не должен принимать статьи, которые тематически относятся к области исторического материализма или научного коммунизма. А статьи такого характера в редакцию присылали часто, так как многие обществоведы не дифференцировали построенные ими гносеологические модели на исторический материализм или прикладную социологию. Приходилось возвращать статьи как «непрофильные» и рекомендовать авторам обратиться в иные журналы: «Научный коммунизм», «Вопросы философии», «Коммунист».

Желая осуществить тематическое и стилистическое «размежевание» прикладной социологии с научным коммунизмом и историческим материализмом, А. Харчев организовал симпозиум, на который были приглашены ведущие специалисты в области марксистского обществознания. Дискуссия велась активно, но в «замкнутом круге», границы которого были заданы незыблемостью положений господствовавшей идеологии. Общим итогом дискуссии стало следующее разделение: исторический материализм – это теория цивилизаций, рассматривающая развитие человечества в опоре на метод исторической ретроспективы (принцип историзма); научный коммунизм – это теоретический анализ перспективы развития человечества, т.е. пятой (коммунистической) формации; прикладная социология – это анализ деятельности социальных институтов и людей в данный исторический период.

Такое «размежевание» вполне подходило для разработки стратегии развития журнала «Социологические исследования». Однако по традиции основную часть его объема занимали теоретические материалы – их приоритет был неоспорим. В эту категорию входили и статьи, посвященные критике концепций буржуазных социологов и истории социологии, преимущественно буржуазной. Что касается практики функционирования социальных институтов в СССР, присылаемые в журнал статьи представляли собой схоластические компиляции с большим количеством ссылок на положения марксизма и критикой буржуазных обществоведов. Для эмпирических материалов – «второсортных» с точки зрения научной значимости – была выделена скромная рубрика «С рабочего стола социолога». В этой рубрике публиковались фрагменты эмпирических исследований, значительно меньшие по объему по сравнению с теоретическими статьями. Также была рубрика по методам социологического исследования.

На первых порах с таким наполнением журнала приходилось «уживаться», так как из-за малочисленности прикладных исследований в стране и отсутствия широкого осмысления эмпирических материалов журнал не смог бы выдержать обязательный регламент изданий. В поисках собственного облика журнала А. Харчев стал прибегать к точечной публикации «проблемных» материалов, порой используя для прикрытия высокопоставленных административных персон. Так, в 1977 г. были опубликованы (точнее сказать, подготовлены с помощью редакции) весьма острые для того времени статьи министра МВД Н.А. Щелокова и ректора Академии МВД С.М. Крылова о состоянии преступности в СССР, статья о положении цыган в Венгрии, серия статей о наследии советской прикладной социологии 1920-х гг.

Для увеличения числа публикаций, содержащих эмпирические материалы, в журнале была введена рубрика «Заводская социология». Прикладных исследований было мало и материалы были слабые, поэтому данная рубрика базировалась в основном на статьях известных исследователей, специализировавшихся в области социологии труда.

Несмотря на свою адаптивность, А. Харчев не судил о творческом потенциале авторов по научным степеням и титулам, последние не влияли на его решение о публикации статьи. С коллегами он всегда разговаривал мягко, неторопливо, выслушивал их мнение и высказывал свое мнение, но, если статья была некачественной или непрофильной, он решительно отказывал в ее публикации, четко объясняя причины. Его аргументация всегда была логически обоснованной, поэтому отказ в публикации обиды у автора, как правило, не вызывал. Бывало, отказы случались и для тех, с кем он находился в дружеских отношениях. Чувство собственного достоинства и презрение к лести были органическими качествами А. Харчева, он считал для себя унижением «прогибание» под лесть. Не случайно объектом его научного творчества были мораль и ценности семейных отношений.

Анатолий Георгиевич Харчев обладал огромной работоспособностью, вникал во все детали работы редакции, наиболее сложные статьи редактировал сам. Наряду с журналом, которому уделял основное рабочее время, он вел в ИКСИ активную научную работу по социологии семьи, а также в НИИ Профсоюзов по социологии труда, активно участвовал в международных научных конференциях. Своей творческой энергией он внес огромный вклад в консолидацию советских социологов и расширение поля научной дискуссии, а также в популяризацию прикладной социологии среди обществоведов страны и распространение социологической грамотности; сформировал стиль социологического журнала, сохранившийся по сей день.