Введение. Глобальная пандемия COVID-19 затронула все группы населения, но наиболее уязвимым оказалось старшее поколение. Это связано не только с тем, что риск умереть от COVID-19 повышается с возрастом [WHO, 2020], но и с последовавшими в результате ограничительными мерами в адрес пожилых. Возникла ситуация «принудительной изоляции» (‘forced lockdowns’), при которой более молодые поколения могли продолжить работу или учебу удаленно, а пожилые оказались изолированными, социальное дистанцирование стало новой нормой [Subudhi et al., 2020]. Длительная социальная изоляция пожилых рассматривается как дрейф между пользой и ущербом. При принятии решений не всегда учитывались сопутствующие риски: усугубление имеющихся и приобретение новых заболеваний в связи со снижением двигательной активности и сокращением доступа к плановой медицинской помощи. Люди пожилого возраста пострадали от самого SARS-CoV-2 и от мер, предпринимаемых против его распространения [Голубев, Сидоренко, 2020]. Вторичный ущерб еще предстоит оценить, но уже сейчас, по оценкам экспертов, за минувшие 2020–2021 гг. заметно возросла смертность от сердечно-сосудистых заболеваний, что является не только следствием (осложнением) COVID-19, но и результатом недополученной плановой и экстренной медицинской помощи¹ вследствие переориентации системы здравоохранения на борьбу с пандемией [Русанова, Камынина, 2021].

Данное исследование является продолжением изучения влияния периода самоизоляции на жизнь пожилых петербуржцев [Парфенова, 2020]. Мы дополнили контекст большого города (Санкт-Петербурга) сельским (Республика Карелия).

Теоретический контекст исследования: эйджизм, социальная исключенность и межпоколенная солидарность. Можно говорить о том, что произошло пересечение двух пандемий: пандемии эйджизма и пандемии COVID-19 [Maxfield et al., 2021]. В ходе пандемии можно было наблюдать широко развернувшийся в СМИ и социальных сетях эйджистский дискурс [Brad, 2021]. Эйджизм принял не только агрессивную или дискриминационную форму, но и сострадательную. Сострадательный эйджизм (compassionate ageism) активно проявился в социальных сетях и подчеркнул многообразие форм дискриминации и стигматизации [Vervaecke, Meisner, 2021]. Несмотря на благие намерения, принимаемые меры имели негативные эффекты для людей старшего возраста, поскольку подразумевали запугивание и психологическое напряжение, способствовали закреплению стереотипов о пожилых как о слабых и нуждающихся в защите [Webb, 2020].

Исследователи из разных стран констатируют, что меры по поддержанию безопасности здоровья и снижению рисков заражения коронавирусной инфекцией на практике привели к повышению риска социального исключения пожилых [Girdhar et al., 2020]. Социальное исключение давно перестало считаться синонимом бедности и рассматривается в горизонтальной плоскости, включающей различные сферы жизни [Abrahamson, 1997]. В случае с пожилыми людьми подчеркивается многомерность исключения и выделяется ряд конкретных областей/сфер жизни, в которых оно проявляется – социальные отношения; среда обитания и сообщество; сервисы, инфраструктура и мобильность и т.д. [Walsh et al., 2017]. Делая попытку концептуализировать особенности социального исключения пожилых в сельской местности (на примере Ирландии), исследователи выделяют четыре фактора, которые влияют на то, как пожилой человек справляется с исключенностью в разных сферах жизни – индивидуальные способности, жизненные траектории, макроэкономические факторы, место и сообщество [Walsh et al., 2020]. Если индивидуальные способности и жизненные траектории не выглядят специфически сельскими, то особенности места и сообщества наряду с макроэкономические факторами действительно способны определить «сельскую» специфику. Для сельского сообщества характерен персонифицированный режим коммуникаций, основанный на длительных личных знакомствах [McCann et al., 2014]. С нашей точки зрения именно этот факт лег в основу конструирования образов «своих» (‘we-images’) и «чужих» (the outsiders). Эти процессы могут способствовать установлению идентичности и привязанности среди тех, кто включен, но вызывают чувство отчуждения среди исключенных [Wanka et al., 2018].

Что касается макроэкономических факторов, то применительно к российскому контексту «оптимизация» медицинского обслуживания в селе привела к ограничению доступа населения к медицинским услугам. Нехватка медицинских учреждений и кадров, препаратов и оборудования, низкая эффективность профилактических мероприятий – актуальные проблемы современного села [Козырева, Смирнов, 2018]. Обделенность ресурсами, транспортная оторванность и изолированность от основных социальных потоков превращают сельскую местность в «глубинку», которая в долговременной перспективе обречена на исключенность [Ильин, 2010]. Пандемия, как и многие другие серьезные кризисы, не просто усилила, но фактически обнажила давние механизмы исключения и укоренила множественные формы неблагополучия (disadvantages) для разных групп пожилых людей [Walsh et al., 2021].

Тем не менее отмечается и рост межпоколенной солидарности во время пандемии [Fraser et al., 2020]. Некоторые полагают, что пандемия коронавируса не только ставит нас перед серьезными трудностями, связанными с (пере)согласованием ((re)negotiation) взаимных ожиданий и обязательств между поколениями в обществе, но и дает возможность изучить фундаментальную «моральную экономику» наших отношений между поколениями [Ellerich-Groppe et al., 2020].

Основной вопрос, на который мы отвечаем в нашей статье: как пандемия повлияла на повседневную жизнь старшего поколения в городском и сельском контекстах? Основная цель – выяснить, как пандемия повлияла на социальную исключенность (или включенность) пожилых в разных сферах и разных типах поселений (мегаполис и село), и что происходило с межпоколенными отношениями в период самоизоляции.

Эмпирическая база, социально-экономический и географический контекст исследования. Наше исследование базируется на материалах 43 интервью с городскими и сельскими пожилыми. Были проинтервьюированы 7 мужчин и 36 женщин в возрасте от 63 до 87 лет. Первый этап интервью проходил с июля по сентябрь 2020 г. в Санкт-Петербурге, было собрано 26 интервью (письменные и аудио) с городскими пожилыми². Это позволило нам зафиксировать мнения информантов на первоначальных этапах распространения инфекции и введенного режима самоизоляции. Важно отметить, что как такового локдауна или карантина в России официально не вводилось, каждый регион определял ограничительные меры, исходя из эпидемиологической ситуации. Второй этап исследования проходил с августа по сентябрь 2021 г., были собраны 19 интервью с пожилыми людьми, проживающими в четырех сельских поселениях Республики Карелия. Данные материалы позволяют зафиксировать осмысление пожилыми пандемии, ее последствий, «уязвимых» точек.

Гайд интервью включал в себя несколько тематических блоков, посвященных условиям самоизоляции и основным агентам помощи; изменениям в практиках посещения общественных мест и коммуникации; оценкам предпринимаемых властями мер и последствий пандемии. Результаты анализа мы также сгруппировали тематически.

Санкт-Петербург – это мегаполис, в котором проживают более 5 млн жителей. Период полной самоизоляции (с марта по май 2020 г.) здесь был достаточно жестким, покидать квартиры было запрещено всем возрастным группам, не только пожилым. Карелия в нашем исследовании представлена четырьмя сельскими поселениями, типичными для республики. Количество постоянных жителей в поселках может варьироваться от 1000 до 2500 человек. Расстояние до районных центров – от 12 километров до 100. Во всех поселках есть продуктовые магазины, в том числе принадлежащие крупным продуктовым сетям. В одном поселке регулярно работает поликлиника, в двух – дважды в неделю принимает фельдшер, в одном поселке – отсутствует фельдшер. Объекты социальной инфраструктуры распределены неравномерно. Как правило, есть детский сад, школа, клуб, который является центром культурной жизни сельского поселения. Аптека и банкомат встречаются не во всех поселениях. Общим для всех сельских поселений Карелии был расслабленный режим самоизоляции без жесткого контроля.

Условия самоизоляции и основные помощники. Обязательный режим самоизоляции для граждан 65+ в Санкт-Петербурге и граждан 60+ в Карелии был закреплен соответствующими нормативными актами³. В Санкт-Петербурге режим самоизоляции регулировался постановлением, законодательно запрещающим покидать дома людям старше 65 лет⁴. В селах Карелии из введенных ограничений можно отметить специальные часы для посещения продуктовых магазинов лиц старше 60 лет (с 9 до 11 часов), отмену междугородних рейсов, соединяющих сельские поселения с районным центром. В городе был довольно строгий контроль за соблюдением режима самоизоляции, в отличии от сельской местности, где основным можно считать неформальный контроль со стороны местного сообщества, то есть условия самоизоляции были гораздо более жесткие в городе и относительно расслабленные в сельской местности.

В нашу выборку попали как одиноко проживающие пожилые, так и проживающие в семьях. Большинство городских информантов период самоизоляции провели в городских квартирах. В выигрышном положении оказались те, смог уехать в сельскую местность (на «дачу»), поскольку там были возможности для прогулок на свежем воздухе. В сельской местности информанты проживали, как правило, в своих частных домах. Основными помощниками чаще всего выступали близкие родственники, соседи и, если говорить о городе, то социальные службы. В случае с одиноко проживающими людьми социальный работник и родственники оставляли продукты за дверью. В Санкт-Петербурге для помощи одиноким пожилым активизировались волонтерские движения, активно возникшие на базе государственных учреждений и НКО. Волонтеры помогали с доставкой продуктов и лекарств некоторым из наших городских информантов. В селе организованная помощь волонтеров отсутствовала, о ней слышали «где-то по телевизору», но никто ее не получал. Вместо этого здесь активизировалась родственная и соседская взаимопомощь. Услугами онлайн-доставки продуктов и медикаментов не пользовался никто из наших городских и сельских информантов. В первую очередь это связано с отсутствием необходимых навыков, а в сельской местности – еще и с отсутствием самих сервисов доставки.

Пространственные ограничения и изменения в практиках посещения общественных мест. Городские информанты провели самоизоляцию в своих квартирах, с запретом на любые прогулки, это оказалось для них наиболее существенным ограничением. «Раздражало отсутствие прогулок на свежем воздухе, т.к. во дворе все площадки были закрыты. Есть балкон, но он почти в аварийном состоянии, боюсь упасть» (О.И., 83 года, СПб). В результате пожилые отмечали ухудшение физического состояния из-за невозможности поддерживать уровень физической активности и режим прогулок.

В сельской местности, поскольку прогулки на свежем воздухе были разрешены, пожилые люди не почувствовали на себе введение пространственных ограничений. «Ничего не изменилось. Мы как жили, так и жили» (Н.П., 81 год, Карелия). Были и те, кто наоборот, больше стал гулять, так как появилось много свободного времени. Некоторые отметили, что в сельской местности не было такого жесткого официального контроля за перемещениями: «У нас разрешалось в поселке. Кто смотрит, куда мы пошли? Я везде ходила. И к сестре ходила. Никто на нас тут не смотрит, куда пошел или не пошел. Не ловили, как в метро» (М.В., 76 лет, Карелия).

В городе в период самоизоляции у пожилых практически не было легитимных способов посещать общественные места. Городские жители отмечали, что страшно было просто выйти на улицу. Сельчанам стало сложнее попасть из села в райцентр, т.к. сокращались или отменялись автобусные маршруты. «Невозможно ехать в районный центр, автобусы не ходили, время ограничено было. На меня очень угнетающе действовала сама обстановка (П., 63 года, Карелия).

Таким образом, в части включенности в местное сообщество мы можем видеть очевидное преимущество у сельчан перед городскими жителями. Это объясняется разницей в условиях самоизоляции и максимальным сохранением привычного режима в селе. Однако этот опыт нельзя экстраполировать на сельскую местность в других странах, где исследователи определяют следующие эффекты изоляции для сельских пожилых в локдауне: потеря автономности/агентности, активности, социального пространства (например, кофе или обед вне дома, волонтерство и посещение церкви) [Herron et al., 2021].

Межпоколенные отношения и цифровизация общения. У городских пожилых живое общение было заменено телефонным или видеоформатом посредством использования мессенджеров и специальных программ. Недостаток живого общения негативно оценивали многие информанты. Тем не менее страх заболеть/заразить перевешивал недостаток офлайн коммуникаций.

Среди сельских информантов были и те, кто отметили увеличение общения, поскольку у многих приехали родные из больших городов. Некоторые информанты отмечали положительные изменения в отношениях с младшими поколениями, отмечая, что внуки и дети стали внимательнее и заботливее: «Мне показалось, я почувствовала, что молодое поколение искренне обеспокоилось о здоровье своих пожилых родственников. Волонтерское движение активизировалось, молодежь отнеслась к этому неформально. Мне постоянно предлагается помощь и даже деньги от посторонних молодых людей. Это очень отрадно» (О.И., 83 года, СПб). Сюда же можно отнести и плотное погружение в жизнь внуков-школьников, помощь им с дистанционной учебой, что также отмечалось информантами как положительная сторона периода самоизоляции. Городские и сельские жители отметили, что чаще стали разговаривать по телефону, заменяли телефоном и социальными сетями живое общение: «Где-то мы 4 месяца не виделись, я не боялась, а родственники боялись. Страх присутствовал у всех. Только телефоны и соцсети» (Е.И., 63 года, Карелия).

Активно развивалась (часто вынужденная) цифровизация, позволившая переместить общение и потребление информационного контента в онлайн. «Без телефона и скайпа совсем беда была бы. Лучше освоила свой мобильник, можно сказать, подружилась с ним. Обмениваюсь SMS, фотографиями, даже сэлфи делаю запросто, видео снимаю и отправляю. Внуки смеются: прогресс пришел вместе с вирусом» (О.С., 86 лет, СПб.). Наряду с этим обострилось и цифровое неравенство (не все пожилые умеют пользоваться гаджетами/Интернетом и их основными возможностями). Некоторым преодолеть цифровой разрыв оказалось сложно. Бабушка в селе, вынужденная помогать внучке и делать с ней уроки во время дистанционного режима обучения, жаловалась на то, что не владеет технологиями и ей сложно было проверять задания: «Родители жили в другом городе, а мне приходилось делать с ней уроки. Не всегда удавалось подключиться к Интернету, новые темы, сложно, а мне приходилось учить ее» (Е.И., 63 года, Карелия). Тем не менее можно сделать вывод о том, что цифровизация коснулась не только массово ушедших на «удаленку» работников и учеников, но и пожилых, которые стали гораздо активнее осваивать и использовать цифровые способы общения и получения информации, снижая тем самым степень социальной изоляции. К похожему выводу приходят созвучные нашему исследования, оценивающие освоение пожилыми цифрового формата общения как один из способов преодолеть социальную исключенность [Галкин, 2021]. На практике использование цифровых способов доступно не всем пожилым в силу цифрового разрыва [Dalberg, 2021]. И многие пожилые даже в странах с более высоким уровнем жизни (США) не имеют средств, чтобы оплачивать регулярный доступ в Интернет, или купить себе девайсы для выхода в онлайн. Пожилым зачастую не хватает навыков для навигации в Интернете, что затрудняет использование телемедицины и виртуальных услуг, особенно актуальных в период пандемии [Weil et al., 2021]. О сколько-нибудь заметном развитии телемедицины российском контексте, тем более сельском, к сожалению, говорить на сегодняшний день не приходится.

Доступ к медицинскому обслуживанию. Городские и сельские информанты отметили, что старались не обращаться за медицинской помощью в этот период. Плановые визиты, обследования и операции приходилось отменять на неопределенный срок. Невозможно было получить рецепты на лекарства, очки, стоматологическую помощь. Жизненно-необходимые рецептурные препараты порой приходилось добывать с помощью ухищрений, что стоило немалых переживаний.

В сельской местности и без того скудный репертуар медицинских услуг стал фактически недоступным. Для типичного карельского поселка характерно наличие фельдшерско-акушерского пункта, работающего 1–2 дня в неделю ограниченное количество часов (как правило, 2–3). Работа фельдшера в сельской местности во время пандемии прекратилась в связи с нехваткой врачей из-за болезни. Многие информанты назвали страх остаться без медицинской помощи как самую большую проблему, которая возникла в период ограничительных мер. Данная ситуация усугубилась в связи с тем, что первые месяцы жестких ограничений (апрель–июнь 2020 г.) между сельской местностью и районным центром не ходил общественный транспорт. Это создавало транспортные трудности для пожилых, которым требовалось попасть на прием к врачу в ближайший город. Ситуация с доступом к медицинским услугам во время пандемии выглядела удручающей еще и вследствие реорганизации районных больниц. Для того, чтобы сделать компьютерную томографию (КТ) пожилым, с симптомами ковида, приходилось самостоятельно добираться до ближайшей межрайонной больницы (около 100 км) или ждать очереди, когда скорая сможет отвезти на обследование. «Очень трудно было добиться, чтобы сделали КТ. У нас тут нет, только за 80 километров. Потом все-таки добились направления. […] Решили, что я поеду на скорой. […] Приехали, простояли мы у этого приемного покоя часа 4, не меньше. И в итоге нам сказали, что прием окончен, в 6 вечера. […] сказали, приезжать завтра. Приехали в то же время. А меня стали проверять, 25% поражение легких (И.Н., 75 лет, Карелия).

Среди сельских информантов были те, кто оценивал действия медицинских работников как некомпетентные. Некоторые не обращались к врачу, занимались самолечением, советовались с родственниками по поводу лекарств. Сельчанам затрудняла доступ к плановой медицинской помощи необходимость электронной записи. Это было неудобно для пожилых, так как у них не было специальных навыков и возможностей записаться к врачу онлайн.

Так как второй этап нашего исследования совпал с кампанией вакцинации от коронавирусной инфекции, то в интервью с сельскими информантами был поднят вопрос об отношении к вакцинам. Многие наши информанты охарактеризовали вакцину как средство победы над болезнью. Сельские пожилые в интервью продемонстрировали высокую приверженность вакцинации от коронавируса. В частности, информанты оценили вакцину как способ победить страх над болезнью и ее последствиями.

Дефицит информации и порождение страхов. В качестве ощутимых неудобств наши информанты, как городские, так и сельские, отмечали недостаток информации по разным вопросам, начиная от особенностей самого заболевания и заканчивая возможностями получения волонтерской и социальной помощи. У пожилых был ярко выражен запрос на регулярную трансляцию проверенной информация о безопасном поведении.

Жители сельской местности отметили отсутствие доступа к актуальной информации о вводимых мерах и ограничениях. Нередко разные магазины указывали на разные распоряжения относительно ограничений посещения общественных мест. «А поехала я как-то за сосисками в магазин, и меня развернули, так как мне не было 65. А где-то, наоборот, пускали только с 9 до 11, так как мне уже 60 было. Не было четкой градации по возрасту, то так, то так. Где-то более жесткие меры были, где-то менее» (И.П., 63 года, Карелия). Количественные опросы на тему информированности населения о принимаемых мерах показали, что группа 65+ является наименее информированной (18% респондентов не знали о предпринимаемых властями мерах на первом этапе пандемии)⁵.

Негативную роль сыграло отсутствие информации о заболевших жителях местного сообщества. Все это отразилось на появлении «слухов», особенно в коммуникации местного сообщества, когда реальные события, ограничения, информация переплетаются с вымышленными. Слухи увеличивали страх перед болезнью, ее последствиями и угнетающе действовали на пожилых.

Многие информанты отметили, что ощущали страх в этот период. В сельской местности страх был связан с отсутствием достоверной информации об ограничительных мерах (решения менялись стремительно), о количестве заболевших, о возможности получения медицинской помощи и т.п. Информанты как в городе, так и в селе отметили негативное влияние «нагнетания» в СМИ на их эмоциональный настрой. Постоянное транслирование тревожных новостей – ограничение социальных контактов и взаимодействий, конструирование страхов: страх заразиться, страх перед карантином, страх госпитализации, страх смерти, страх быть брошенным, страх остаться без продуктов питания, страх остаться без медицинских осмотров и помощи, беспокойство за родных. Все это повышало тревожность и подрывало психическое здоровье. Обратной стороной конструирования страхов и тревожных новостей стало целенаправленное уклонение от получения новых сведений, отмечают российские исследователи [Богомягкова, Попова, 2021].

Оценка действий властей и принимаемых мер. В адрес принимаемых властями мер мы услышали немало критических замечаний как со стороны горожан, так и сельчан. Действия воспринимались как «растерянные» и неадекватные ситуации. Одна из характерных цитат: «Ощущение, что никто не знал, что нужно делать, неготовность медицины, не было индивидуальных средств защиты и др. […] В регионе ждали указаний свыше, не всегда понятна статистика, не было контроля за исполнением указов, принимаемых на местах, и до настоящего времени нет понимания полной картины происходящего» (В.А., 63 года, СПб.). Отсутствие финансовой помощи также отмечалось многими информантами. Критиковались и нерациональные подходы к организации потоков людей в учреждениях, идущие вразрез с декларациями о соблюдении дистанций и требованиями о ношении масок и т.п. Закрытие парков и скверов было расценено горожанами как вредная и абсурдная мера.

Однако для многих сельских информантов характерно оправдание действий властей, введения ограничений, информационной работы в СМИ. Отчасти это может быть связано с тем, что в сельской местности отсутствовали жесткие ограничения передвижения. Создается впечатление, что сельские жители оценивают введение ограничений «где-то там», не конкретно в их населенном пункте. Но когда речь заходит о проблемах сельских территорий, работе транспорта, поликлиник, аптек, то работа властей получает критическую оценку. «Кто на нас тут обращает внимание? Если у нас тут даже терапевта нет. […] Если у нас что-то заболело, человек больной едет в город. Автобусы, в другой раз, не ходят, ходят плохо. […] Депутаты собираются, толку никакого. […] Если что-то заболело, в аптеку надо в город ехать (М.И., 73 года, Карелия).

Сельчане критично оценивали действия региональных и местных властей в вопросе ограничений для приезжающих из крупных городов. Действовавшие ограничения оценивались как недостаточные. Сельскими жителями были сконструированы образы «своих» и «чужих». «Свои» – жители этого поселка и их родственники, даже если они приезжие, они никак не связывались с угрозой распространения болезни. «Чужие» – жители крупных городов, туристы, приехавшие на период самоизоляции в экологически чистые и относительно безопасные районы. «Чужие» рассматривались как угроза распространения болезни и дополнительная нагрузка на и без того скудную коммунальную и социальную инфраструктуру. «Была пандемия, и что? Те же самые москвичи и ленинградцы, все едут сюда. У нас, мол, коронавирус, а товарищи приезжают, правильно? […] Ограничить нужно было. Мы были ведь тоже и в красной зоне, и так далее. […] Нужно было сделать ограничения, чтобы Карелия оставалась «чистой» (А.И., 67 лет, Карелия).

Заключение и дискуссия. Многие из рисков, озвученных экспертами в отношении пожилых еще на старте пандемии (рост эйджизма, дефицит информации, изоляция и усиление социального исключенности и т.п.) воплотились в жизнь, что подтверждается нашим исследованием.

Пандемия в сельском контексте не усилила социальную исключенность пожилых на уровне местного сообщества. Режим самоизоляции в селах позволял осуществлять привычные повседневные практики и поддерживать коммуникацию. В городском контексте пожилые столкнулись с жесткой пространственной изоляцией и невозможностью поддерживать привычный повседневный образ жизни. Пожилые горожане тяжело переживали изолированность в собственных квартирах, невозможность совершать прогулки, поддерживать привычное общение, что негативным образом сказалось на их физическом и психологическом состоянии. Запрет на прогулки в городах был оценен как вредная мера.

Если говорить об исключении из сферы сервисов и инфраструктуры, то сельские пожилые оказались более уязвимыми. Пандемия обнажила и подчеркнула инфраструктурный дефицит села, когда после отмены автобусных рейсов сельские жители оказались фактически отрезанными от крупных магазинов, банков, аптек и медицинских учреждений. Из сферы медицинской помощи оказались исключены как городские, так и сельские пожилые. Все информанты вынуждены были отменять или переносить на неопределенный срок плановые визиты, обследования и операции, испытывали сложности с получением рецептурных лекарств, очков и стоматологической помощи. Жители сельской местности подчеркивали необходимость обратить внимание на медицину, так как пандемия особенно остро высветила риски неполучения медицинской помощи в периферийных поселениях. В сельской местности пандемия обострила проблемы отсутствия медицинской и социальной инфраструктуры, так как многие сельские территории вступили в пандемию и без того хронически не получающими должного медицинского обслуживания. Это было связано с конструированием дополнительных страхов у пожилых – остаться без медицинской помощи, продуктов питания, социальных услуг, страх быть «отрезанными» от больших городов. Последствия недополучения экстренной и плановой медицинской помощи по неинфекционным заболеваниям уже нашли свое отражение в росте смертности от сердечно-сосудистых заболеваний за прошедшие два года.

Наше исследование позволяет говорить о росте межпоколенной и локальной солидарности, которая выражалась в помощи со стороны младших поколений семьи, волонтерских объединений в городе и местного сообщества в сельской местности. В сельском контексте усилилось разделение на «своих» – «безопасных» и горожан-«чужаков», воспринимаемых как угроза, что привело к усилению социального контроля, в том числе за контактами с приезжими.

Помимо усиления социальной исключенности пожилых в период пандемии, нам представляется важным вопрос о будущем и роли пожилых в нем. Здесь мы солидарны с исследователями, которые задаются вопросом о том, какой могла бы быть «новая роль» пожилых в ближайшем будущем, когда начнется этап «реконструкции» после пандемии и потребуются огромные усилия каждого человека [Petretto, Pili, 2020]. Хочется надеяться, что этот этап не за горами.