Везде
“Identities Portfolio” of the Youth of the Southern Russia after 12 Years
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
“Identities Portfolio” of the Youth of the Southern Russia after 12 Years
Annotation
PII
S013216250019645-2-1
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Victor Avksentiev 
Occupation: Chief Researcher
Affiliation: Southern Scientific Centre of RAS
Address: Russian Federation, Rostov-on-Don
Boris V. Aksiumov
Affiliation: North-Caucasus Federal University
Address: Russian Federation, Stavropol
Edition
Issue 7
Pages
76-87
Abstract

The changes in the identification sphere of young people in the South of Russia are studied. The analysis is based on the comparison of mass surveys in 2009 and 2021, the effectiveness of identity politics in the region is evaluated. The hypothesis of the study was that at the beginning of the third decade of the 21st century, the all-Russian identity has significantly strengthened compared to the end of the first decade, and this would allow to move from assessing the situation as a “competition of identities” to their complementarity. The hypothesis was partially confirmed. The importance of all socio-cultural identities that make up the “portfolio of identities” of the youth of Russian South has noticeably decreased. Indirectly, this indicates the stabilization of the ethno-social and ethno-political situation – the mobilizing character of the identity has been reduced. However, no significant dynamics in strengthening the all-Russian identity was revealed. If ethnic Russian respondents demonstrated the equivalence of the all-Russian and ethnic identities, the respondents – representatives of the Caucasian peoples showed the persisting imbalance between the key socio-cultural identities – the all-Russian and ethnic – in favor of the ethnic one, and over 12 years the imbalance has increased. A shift from formal markers (citizenship) of the all-Russian identity to substantive ones (feeling of belonging to all-Russian history and culture) was found out, which was interpreted as a trend towards the formation of a Russian civilizational identity. This is also evidenced by the growth of the number of respondents who perceive Russia as a bridge between the civilizations of the West and the East. It is concluded that, in the presence of positive trends in identification processes among the youth of the South of Russia, the refusal to evaluate the situation as a "competition of identities" would be too premature, and the identity politics in the region cannot be considered sufficiently effective.

Keywords
all-Russian identity, civic identity, ethnic identity, civilizational identity, identity politics, South of Russia, North Caucasus, youth, “identities portfolio”
Acknowledgment
The article was supported by he article was supported by RFBR, grant No. 20-011-00132.
Received
27.07.2022
Date of publication
22.09.2022
Number of purchasers
3
Views
41
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf Download JATS
1

Гражданская и этническая идентичность: от конкуренции к взаимодополнению?

2 За последние десять лет этносоциальные и этнополитические процессы в России претерпели существенные изменения. Программная статья В.В. Путина 2012 г. «Россия: национальный вопрос», принятая в том же году Стратегия государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года заострили внимание на проблемах нациестроительства, поиске способов гармонизации между гражданским единством и этнокультурным многообразием. На первый план вышли вопросы российской идентичности, появились социологические подтверждения роста гражданской идентификации россиян [Дробижева, 2020; Горшков, 2017]. Одновременно исследователи отмечают сохраняющееся и в отдельных случаях увеличивающееся значение этнической идентичности [Рыжова, 2018: 124].
3 В современной западной науке исследования в основном ведутся в направлении преодоления жесткого противопоставления этнического и гражданского [Brubaker, 1999; Kymlicka, 1999; Kuzio, 2002; Yack, 1996; Coakley, 2018], поиска точек соприкосновения между гражданскими и этническими векторами нациестроительства [Lindstam et al., 2021; Tabachnik, 2019]. В российской науке долгое время преобладала точка зрения о наличии конкуренции между гражданской и этнической идентичностями [Дробижева, 2020: 37–38]. Некоторые авторы по-прежнему остаются на этой позиции. Так, Ю.В Попков пишет об альтернативности общенациональной и этнической идентичностей [Попков, 2019: 355–356]. Однако постепенно преобладающей становится точка зрения о непротиворечивом сосуществовании российской и этнической идентичностей [Дробижева, 2020; Рыжова, 2018]. Использование в ключевых нормативных и стратегических документах понятий «российская нация» и «многонациональный народ Российской Федерации» как синонимов указывает на стремление власти «не противопоставлять этничность согражданству» и добиваться того, чтобы «гражданская российская идентичность не противопоставлялась бы этнической (культурной) идентичности, а сосуществовала вместе с ней» [Тишков, 2018b: 21].
4 Региональные кейсы российского нациестроительства имеют свою специфику. К регионам, требующим повышенного внимания государства и научного сообщества, относится Северный Кавказ и шире – «большой» Юг России.
5 В северокавказском регионе за последние десять лет произошли большие изменения, позволяющие утверждать, что к началу третьего десятилетия XXI века затяжной этнополитический кризис завершился [Авксентьев, 2020: 42–43]. Акценты смещаются на экономическую реконструкцию, формирование общероссийской идентичности, работу с молодежью, остающуюся в «зоне риска» радикализации. Специалисты в области виктимологии отмечают, что очень часто вербовщики в экстремистские организации своим объектом выбирают молодых людей – романтиков, идеалистов, изгоев и просто неадаптированных к современной жизни людей, которые не хотят мириться с несправедливостью в окружающей их жизни [Ильюк, 2019: 27]. Для идентичности молодежи Северного Кавказа по-прежнему сохраняются «риски конфликтности» между общероссийскими и региональными идентификационными слоями [Авдеев, Воробьев, 2021].
6 Цель настоящей статьи – на основе сравнения результатов исследований 2009 и 2021 гг. определить динамику процессов в идентификационной сфере молодежи Юга России и результативность политики идентичности в стратегически важном для страны регионе. Опрос в обоих случаях проводился среди студентов вузов, составляющих в 2021 г. в Северо-Кавказском федеральном округе 11,2 % населения в возрасте 18–30 лет, в Южном федеральном округе – 16,7 %1. В 2009 г. мы сделали вывод о том, что, хотя проект по формированию гражданской идентичности на Юге России можно считать в целом успешным, общероссийская и этническая идентичности находятся в состоянии конкуренции [Авксентьев, Аксюмов, 2010]. Удалось ли за 12 лет преодолеть это состояние и перейти к дополнению разных видов социокультурной идентичности, или для региона по-прежнему характерна дихотомия «этническое – гражданское»?
1. Численность населения Российской Федерации по полу и возрасту на 1 января 2021 года (Статистический бюллетень). Москва 2021 г. URL: >>>> (дата обращения 24.03.2022 г.); Сведения о численности студентов образовательных организаций, осуществляющих образовательную деятельность по образовательным программам высшего образования // Министерство науки и высшего образования Российской Федерации. Официальный сайт. URL: >>>> (дата обращения: 24.03.2022 г.)
7

Методология и описание исследования.

8 Исследование проведено Северо-Кавказским федеральным университетом по договору и в интересах ФИЦ «Южный научный центр РАН» в октябре-ноябре 2021 г. Метод сбора данных – анкетирование. Опрошено 1400 человек – студентов высших учебных заведений. Поскольку важнейшей задачей исследования являлось сравнение с результатами 2009 г., выборка и инструментарий в 2021 г. максимально приближены к предыдущему опросу. Исследование в обоих случаях проводилось в Краснодарском и Ставропольском краях, Кабардино-Балкарской и Карачаево-Черкесской Республиках. Опрошено соответственно 450, 400, 300 и 250 человек (в 2009 г. – 503, 350, 306 и 248, всего 1407 респондентов). Ключевым показателем выборки был этнический состав студенчества, который отличается от этнической структуры населения: доля русских среди студенчества в республиках меньше, чем в структуре населения, поскольку русские абитуриенты по разным причинам предпочитают обучаться в Ставропольском и Краснодарском краях, Ростовской области, столичных городах. В 2021 г. категория «народы Кавказа» была разделена на две: народы Северного Кавказа и народы Южного Кавказа. В итоге выборка выглядела следующим образом: русские (украинцы, белорусы) – 50,8% (в 2009 г. – 48,9%), народы Северного Кавказа – 38,1%; народы Южного Кавказа – 3,0% (в 2009 г. народы Кавказа – 39,3%), другие народы – 8,1% (в 2009 г. – 11,8%). Включение в выборку категории «народы Южного Кавказа» лишь незначительно повлияло на распределение ответов респондентов, но дало возможность более четко проследить ответы на вопросы, связанные с российской идентичностью у различных групп молодежи. В этой связи при сравнении с результатами 2009 г. данные за 2021 г. рассчитываются как сумма ответов респондентов – представителей как народов Северного Кавказа, так и Южного Кавказа и фиксируются категорией «народы Кавказа». В тех случаях, когда результаты исследования охватывают только 2021 г., количественные показатели представлены по обеим группам народов отдельно.
9 Анкета включала 10 содержательных вопросов (в 2009 – 16); были исключены вопросы, не обнаружившие эвристической ценности при анализе результатов. Все вопросы закрытые. Акцент в исследовании делался на выявлении личностных идентичностей (я-идентичностей), которые, согласно Н. Элиасу, более характерны для современного человека, чем «мы-идентичности» [Элиас, 2001]. В варианты ответов в исследовании 2021 г. в дополнение к региональной идентичности «Я – житель Северного Кавказа» был добавлен вариант «Я – житель Юга России», поскольку после образования Северо-Кавказского федерального округа (СКФО) в 2010 г. произошла переконфигурация регионального пространства, доктринально закрепленная в 2019 г. в «Стратегии пространственного развития Российской Федерации на период до 2025 года». В результате этого «большой Юг» оказался разделенным на два макрорегиона – Южный и Северо-Кавказский. Также за прошедшее десятилетие изменился пространственный образ Северного Кавказа: Краснодарский край, с момента национально-государственного районирования в 1920-х гг. входивший в Северо-Кавказский регион, оказался за его пределами, что могло отразиться на региональной идентичности респондентов-краснодарцев.
10 Гипотезой исследования явилось предположение о том, что в начале третьего десятилетия XXI века общероссийская идентичность существенно укрепилась, что позволит отойти в интерпретации результатов от ситуации «конкуренции идентичностей» к широко поддерживаемому в научном сообществе концепту «взаимодополнения идентичностей».
11

«Спрос на идентичность» снижается?

12 Сравнительный анализ результатов опросов 2009 и 2021 гг. показал заметное снижение важности социокультурных идентичностей, составляющих «портфель идентичностей» молодежи Юга России (табл. 1 и 2).
13 Таблица 1. Значимость основных социокультурных идентичностей для молодежи Юга России в 2009 г. (в % от числа опрошенных по каждому виду идентичности; №=1407)
Степень важности Я – гражданин России Я – житель Северного Кавказа Я - житель своего края или республики Я – представитель своей национальности Я – представитель своей религии
Это очень важно для меня 35,3 31,9 33,4 55,9 47,2
Это важно для меня 44,9 32,1 39,1 27,7 28,8
Это мало важно для меня 13,5 23,3 19,7 11,0 13,4
Это совсем не важно для меня 6,3 12,7 7,8 5,4 10,6
14 Таблица 2. Значимость основных социокультурных идентичностей для молодежи Юга России в 2021 г. (в % от числа опрошенных по каждому виду идентичности; N=1400)
Степень важности Я – гражданин России Я – житель Юга России Я - житель Северного Кавказа Я – житель своего края или республики Я – представитель своей национальности Я – представитель своей религии
Это очень важно для меня 19,7 9,8 16,5 22,8 32,2 30,6
Это важно для меня 44,2 28,6 26,3 37,2 34,4 21,2
Это мало важно для меня 26,1 39,9 29,7 25,4 20,5 19,6
Это совсем не важно для меня 10,0 21,7 27,5 14,6 12,9 28,6
15 Выбор варианта «это очень важно для меня» показал снижение высокой значимости гражданской идентичности («Я – гражданин России») на 15,6 п.п., макрорегиональной («Я – житель Северного Кавказа») – на 15,4, региональной («Я – житель своего края или республики») – на 10,6, этнической («Я – представитель своей национальности») – на 23,7, конфессиональной («Я – представитель своей религии») – на 16,6. В зависимости от этнических, конфессиональных, региональных характеристик респондентов результаты меняются, иногда существенно, однако тенденция к уменьшению значимости идентичностей четко просматривается при любых конфигурациях полученных результатов.
16 Таким образом, мы столкнулись с системным понижением «спроса на идентичность». При этом суммарные показатели по вариантам «это очень важно для меня» и «это важно для меня» остаются достаточно высокими по всем видам идентичностей: свыше 50% респондентов по каждому виду, кроме макрорегиональной (северокавказской) идентичности, на важность которой в 2021 г. указали 42,8% опрошенных, в то время как в 2009 г. таковых было 64%. Переход северокавказской идентичности в «отрицательную» зону (преобладание ответов «не важно» и «совсем не важно») связан с мнением респондентов из Краснодарского края (450 человек), подавляющее большинство которых утрачивают ощущение связи с Северным Кавказом после создания в 2010 г. Северо-Кавказского федерального округа. Если в 2009 г. более трети респондентов из Краснодарского края (36,3%) считали очень важным или важным свою идентификацию с Северным Кавказом, то в 2021 г. таковых осталось лишь 12,8% (из них ответ «очень важно» выбрали всего 2,8%).
17

Динамика гражданской и этнической идентичностей.

18 Соотношение гражданской и этнической идентичностей имеет ключевое значение для изучения «портфеля идентичностей» молодежи Юга России, где этничность традиционно играет значимую роль. Для республик Северного Кавказа этнический фактор является конституирующим, политизированная и гиперболизированная этничность «может выливаться в межэтнические противоречия и даже в отторжение общего государства» [Тишков, 2018a: 5]. Именно по этой причине возрастает значимость укрепления в регионе общероссийской гражданской идентичности. По мнению ряда региональных экспертов, государственная политика идентичности на Северном Кавказе является достаточно эффективной [Адиев, Щербина, 2021], а общероссийская и региональная (включая этническую) идентичности «имеют равнозначное значение» [Атласкиров, 2021].
19 Выявленная динамика гражданской и этнической идентичностей молодежи Юга России с 2009 по 2021 гг. частично подтверждает эти выводы. В 2009 г. как «очень важную» и «важную» российскую гражданскую идентичность определили 80,2% респондентов, а этническую – 83,6% (соотношение 0,959), в 2021 г. соответственно 63,9 и 66,6% (также 0,959) (см. табл. 1 и 2). Таким образом, общероссийская и этническая идентичности, действительно, имеют равновеликое значение.
20 В зависимости от этнической принадлежности респондентов динамика гражданской идентичности выглядит следующим образом (рис. 1 и 2):
21 Рис. 1. Распределение мнений респондентов разных национальностей в 2009 г. о степени важности самоидентификации «Я – гражданин России» (в % от количества опрошенных соответствующей категории, N=1407)
22 Рис. 2. Распределение мнений респондентов разных национальностей в 2021 г. о степени важности самоидентификации «Я – гражданин России» (в % от количества опрошенных соответствующей категории, N=1400).
23 Как видим, если брать за основу сравнительного анализа вариант ответа «Это очень важно для меня», значимость гражданской идентификации одинаково снизилась для представителей славянских народов и народов Кавказа: соотношение 2021/2009 гг. - 0,550 у славянских народов и 0,556 у народов Кавказа. По показателю «Это важно для меня» изменения за 12 лет незначительны, находятся в пределах статистической погрешности, что также свидетельствует о тождественности процессов эволюции гражданской идентичности для разных категорий респондентов, объединенных по этнической принадлежности.
24 Если рассматривать варианты ответа «Это мало важно для меня» и «Это совсем не важно для меня», то доля славянских респондентов, выбравших эти варианты, увеличилась с 14,4% до 31,3% (в 2,17 раза), у народов Кавказа – с 24,6% до 38,6% (в 1,56 раза). Сама по себе эта динамика гражданской идентичности не дает достаточных оснований для выводов без сравнения с динамикой этнической идентичности (табл. 3 и 4).
25 Таблица 3. Мнения респондентов разных национальностей в 2009 г. о степени важности этнической идентичности (в % от количества опрошенных соответствующей категории, N=1407)
Я – представитель своей национальности Русские, украинцы, белорусы Народы Кавказа Другие народы
Это очень важно для меня 43,0 71,6 57,9
Это важно для меня 32,8 21,9 27,7
Это мало важно для меня 17,2 4,1 6,9
Это совсем не важно для меня 7,0 2,4 7,5
26 Таблица 4. Мнения респондентов разных национальностей в 2021 г. о степени важности этнической идентичности (в % от количества опрошенных соответствующей категории, N=1400)
Я – представитель своей национальности Русские, украинцы, белорусы Народы Северного Кавказа Народы Южного Кавказа Другие народы
Это очень важно для меня 18,3 51,5 42,8 24,8
Это важно для меня 38,0 30,4 40,5 28,3
Это мало важно для меня 27,4 11,9 4,8 23,9
Это совсем не важно для меня 16,3 6,2 11,9 23,0
27 Здесь мы также фиксируем нисходящий тренд, который имеет более выраженный характер у славянских народов. По результатам опроса 2009 г. этническая идентичность была очень важна для 43% славян, в 2021 г. доля таких респондентов снизилась до 18,3%. Для представителей кавказских народов аналогичные показатели – 71,6 и 50,3%. Динамика снижения значимости этнической идентичности для славянских народов по сравнению с народами Кавказа проявляется при сравнительном анализе результатов первых двух вариантов ответа («очень важно» и «важно»). Если доля славянских респондентов, выбравших для себя один из этих вариантов, упала почти на 20 п.п. (с 75,8% в 2009 г. до 56,3% в 2021 г.), то доля респондентов-кавказцев, определивших для себя этническую идентичность как очень важную или важную, снизилась не так существенно – с 93,5% в 2009 г. до 78,5 % в 2021 г., т.е. на 15 п.п. Существенных различий в ответах респондентов в 2021 г., относящихся к двум территориальным кавказским группам, не выявлено: ответы «это очень важно для меня» и «это важно для меня» выбрали 81,9% респондентов-северокавказцев и 83,3% респондентов, относящихся к народам Южного Кавказа. Таким образом, несмотря на некоторый спад показателей, значимость этнической идентичности для народов Кавказа остается крайне высокой, что само по себе указывает на определенные риски политизации этничности и поддержания феномена гиперэтничности.
28 По результатам, представленным в табл. 1 и 2, можно сделать вывод о том, что существенный дисбаланс между гражданской и этнической идентичностями, выявленный по итогам исследования 2009 г., несколько уменьшился в 2021 г. Однако распределение ответов с учетом этнической идентичности респондентов позволяет по-другому интерпретировать результаты исследования. В 2009 г. 41,2% респондентов-славян определили гражданскую идентичность как очень важную для себя, 43% то же самое заявили по поводу своей этнической идентичности (соотношение 0,95). Среди респондентов-представителей народов Кавказа как очень важную свою гражданскую идентичность воспринимали 31,1%, тогда как этническую – 71,6% (0,43). В 2021 г. гражданская идентичность оказалась очень важной для 22,7% респондентов-представителей славянских народов, аналогичный показатель по этнической идентичности составляет для данной категории опрошенных 18,3% (1,24). Для народов Кавказа получаем следующие результаты – 16,9% по гражданской и 50,9% по этнической идентичности (0,33). Таким образом, в «портфеле идентичностей» респондентов-славян значимость гражданской идентичности по сравнению с этнической за 12 лет увеличилась, тогда как у представителей народов Кавказа – наоборот, увеличилась значимость этнической идентичности по сравнению с гражданской.
29

Тренд к социокультурной идентичности?

30 Одной из важных задач нашего исследования было определение того, изменилось ли наполнение общероссийской идентичности респондентов. В анкете 2021 г. был полностью воспроизведен вопрос и варианты ответа анкеты 2009 г.: «Что для вас лично означает «быть россиянином»?» (табл. 5). Респондентам было предложено выбрать не более трех вариантов.
31 Таблица 5. Распределение ответов респондентов на вопрос «Что для вас лично означает «быть россиянином»? (в % от количества опрошенных)
Значение выражения 2009 (N=1407) 2021 (N=1400)
Иметь российское гражданство 49,0 55,4
Жить на территории России 44,4 43,9
Ощущать свою причастность к судьбе России 31,3 32,0
Чувствовать свою причастность к российской истории и культуре 24,2 33,3
Чувствовать себя европейцем 2,4 5,2
Ощущать Россию как страну, объединяющую вокруг себя многие народы 38,2 38,7
Чувствовать гордость за российские победы (в спорте, культуре и т.д.) 55,8 32,0
Чувствовать свое отличие от представителей других стран 18,8 15,3
Воспринимать Россию как правопреемницу СССР 4,4 5,6
32 По-прежнему наиболее востребованными оказались варианты, связанные с формально-государственной составляющей общероссийской идентичности – «иметь российское гражданство» и «жить на территории России». Вместе с тем сравнительный анализ результатов 2009 и 2021 гг. позволил обнаружить несколько интересных трендов. Так, вариант ответа «Чувствовать гордость за российские победы (в спорте, культуре и т.д.)», получивший поддержку у наибольшего количества респондентов в 2009 г. (55,8%), разделил только 5-6 места по результатам опроса 2021 г. (32%). На наш взгляд, подобная отрицательная динамика может быть объяснена тем, что период, прошедший между нашими опросами, был наполнен допинговыми скандалами, бросившими серьезную тень на всю систему мирового и российского спорта. Некоторые обвинения были признаны справедливыми российской стороной. Молодое поколение, видимо, не до конца верит в «чистоту» многих спортивных достижений, в том числе со стороны российских спортсменов. Выявлен еще один тренд: в 2021 г. существенно большее количество респондентов связывали свою российскую идентичность с причастностью к отечественной истории и культуре (рост на 9,1 п.п.). Важно подчеркнуть, что причастность к российской истории и культуре как маркеру собственной идентичности ощущают как представители славянских народов (рост на 5,9 п.п.), так и респонденты-кавказцы (рост на 10,7 п.п.). Победы в спорте и других видах конкурентной деятельности, при всей их значимости для формирования общероссийской идентичности, имеют ограниченный во времени эффект, в то время как люди чувствуют потребность в обретении более фундаментальных и стабильно воспроизводящихся стимулов поддержания своей идентичности.
33

Россия – мост между западной и восточной цивилизациями.

34 По итогам опроса 2009 г. мы отмечали, что цивилизационные ориентации молодежи Юга России формируются в условиях не до конца определенного цивилизационного статуса России. В тот период еще оставались иллюзии по поводу возможности выстраивания доверительных отношений с Западом, что отчасти нашло отражение в результатах нашего опроса (табл. 6 и табл. 7).
35 Таблица 6. Распределение ответов респондентов на вопрос «Выберите, пожалуйста, суждение, с которым вы наиболее согласны» в 2009 г. (в % от количества опрошенных, N=1407)
Суждения %
Россия – европейская страна и часть западной цивилизации 18,6
Россия – восточноевропейская страна и окраина западной цивилизации 7,0
Россия – мост между Западом и Востоком 14,4
Россия – скорее Восток, чем Запад 2,2
Россия – ни Запад, ни Восток, и имеет собственный путь развития 57,8
36 Таблица 7. Распределение ответов респондентов на вопрос «Выберите, пожалуйста, суждение, с которым вы наиболее согласны» в 2021 г. (в % от количества опрошенных, N=1400)
Суждения %
Россия – часть западной цивилизации 14,0
Россия – периферия западной цивилизации 6,0
Россия – мост между западной и восточной цивилизациями 34,6
Россия – скорее восточная, чем западная цивилизация 6,6
Россия – самобытная цивилизация 38,8
37 Более четверти опрошенных в 2009 г. воспринимали Россию как часть западной цивилизации (сумма двух первых вариантов ответов). В 2021 г. количество таких респондентов уменьшилось на 5,6 п.п. В 2009 г. наибольшее количество опрошенных (57,8%) полагало, что Россия не является ни частью Запада, ни частью Востока, а имеет собственный путь развития. 14,4% респондентов видели миссию российской цивилизации в том, чтобы быть мостом между Западом и Востоком. В принципе оба этих цивилизационных образа вытекают из концепции самобытности России как уникальной культурно-цивилизационной системы, их можно рассматривать в комплексе. В 2021 г. варианты «Россия – самобытная цивилизация» (аналог формулировки 2009 г. «Россия – ни Запад, ни Восток, и имеет собственный путь развития») и «Россия – мост между западной и восточной цивилизациями» набрали соответственно 38,8 и 34,6%, что в сумме почти в точности повторяет результаты опроса 12-летней давности. Однако произошло важное изменение – количество респондентов, понимающих Россию в качестве моста между Западом и Востоком, увеличилось более, чем на 20 п.п. – с 14,4 до 34,6%. Причем среди респондентов-славян динамика более выраженная – с 13,4% в 2009 г. до 38,8% в 2021 г. У респондентов, представлявших кавказские народы, аналогичные показатели составили 14,3 и 31,1 % соответственно.
38

Обсуждение и выводы.

39 Выявленный тренд к понижению значимости основных социокультурных идентичностей можно оценить как позитивное явление. Косвенно данный тренд указывает на улучшение социально-экономической и этнополитической ситуации в северокавказском регионе, снижение вызовов и угроз экстремистского и террористического характера. Ситуации кризиса, напряженности мобилизуют весь «портфель идентичностей», придают некоторым из них конфликтную траекторию, приводят к гипертрофированному росту отдельных видов идентичностей. С другой стороны, социально-политическая стабилизация, уверенность в завтрашнем дне, чувство социального благополучия делают излишней мобилизацию на идентификационном уровне, что ведет к деполитизации идентичности в широком смысле слова и понижает роль отдельных социокультурных идентичностей в сознании конкретного индивида. Такую ситуацию можно было бы оценить как формирование оптимального баланса между «потребностью в идентичности» (Дж. Бертон) и ее конкретными уровнями в «портфеле идентичностей», не провоцирующими конфликт идентичностей и не мобилизующими отдельные части социума на противостояние на этнической или конфессиональной основе. Более того, определенная коррекция показателей и снижение динамики свидетельствуют о переходе южнороссийского молодежного социума в зрелую стадию развития гражданской нации, которая приходит на смену стадии формирования, часто характеризующейся резким и взрывным ростом основного ряда социокультурных идентичностей.
40 Еще одним фактором, который может объяснить выявленный тренд, является феномен «цифровой идентичности». За 12 лет между двумя опросами границы и значимость киберпространства существенно расширились и увеличились, отвлекая на себя значительное внимание молодежи.
41 Тем не менее, несмотря на большую работу по формированию общероссийской идентичности, проводимую в СКФО, динамика в сторону нарастания ее роли не наблюдается, что не позволяет оценить политику идентичности на Северном Кавказе как эффективную с учетом того, что после 2012 г. акцент в этой политике отчетливо делается на интегративные процессы.
42 В случае со славянскими респондентами имеющиеся результаты поддерживают вывод о равнозначности гражданской и этнической идентичностей. Что касается респондентов-кавказцев, полученные данные указывают на сохранение дисбаланса между ключевыми социокультурными идентичностями в «портфеле идентичностей» кавказской части молодежи Юга России. Более того, за 12 лет, отделяющие первый опрос от второго, этот дисбаланс увеличился, что усиливает риски конфликта идентичностей и не позволяет сделать вывод, что ситуация «конкуренции идентичностей» в регионе преодолена. Возрастание роли этнической идентичности во многом обусловлено выведением почти всех северокавказских республик из Южного федерального округа, что привело к распаду еще только начавшей формироваться южнороссийской идентичности как регионального варианта общероссийской идентичности. Непосредственно после образования Северо-Кавказского федерального округа эксперты отмечали, что создание СКФО акцентировало северокавказскую идентичность как идентичность автохтонную, горскую, титульную [Денисова, Клименко, 2011: 32]. Мы считаем, что наше исследование подтвердило этот прогноз.
43 Рост числа респондентов, связывающих свою российскую идентичность с причастностью к отечественной истории и культуре, можно интерпретировать как тренд к формированию цивилизационной идентичности. Рост интереса молодежи к российской истории и культуре, использование наследия как важного стимула формирования и укрепления российской идентичности не являются чем-то неожиданным. Все последние годы тезис о России как о стране-цивилизации с великой историей и культурой стал одним из краеугольных камней государственной политики идентичности. В статье В.В. Путина «Россия: национальный вопрос», опубликованной в январе 2012 г., была сформулирована задача по формированию цивилизационной идентичности, нашедшая отражение в стратегических документах, связанных с национальной и молодежной политикой. Можно сказать, что сегодня заметны определенные результаты реализации этой стратегической задачи.
44 Об этом же свидетельствует выраженная динамика роста респондентов, воспринимающих Россию как мост между цивилизациями Запада и Востока, что говорит об укреплении в сознании молодежи Юга России евразийской, точнее – евроазиатской цивилизационной идентичности. Рост цивилизационной составляющей российской идентичности обусловлен также тем, что в последние годы на фоне мощного геополитического обострения более четко обозначилось место России в современном мире, в том числе как потенциального посредника в диалоге между цивилизациями Запада и Востока – в диалоге, который после спада нынешнего витка геополитического кризиса должен стать основной формой межгосударственных и межцивилизационных отношений в новом многополярном мире.
45 Таким образом, гипотезу исследования можно считать частично подтвердившейся. Снижение острого интереса к проблемам идентичности свидетельствует о переходе идентификационных процессов в более спокойную и более глубокую фазу, связанную с формированием социокультурной (цивилизационной) идентичности, что открывает путь к взаимодополнению идентичностей, снятию остроты конфликта идентичностей. Это позитивный результат как общих процессов стабилизации на Юге России, так и проводимой политики идентичности. В то же время результаты исследования не позволяют уже сегодня отойти от оценки ситуации как «конкуренции идентичностей». Положение дел в идентификационной сфере можно определить как амбивалентную и требующую активизации интеграционного вектора политики идентичности на Юге страны.

References

1. Adiev A.Z., Shcherbina E.A. (2021) All-Russian Identity in the North Caucasus: pro et contra. Vestnik rossijskoj nacii [Bulletin of the Russian nation]. No. 3: 54–63. (In Russ.)

2. Atlaskirov A.R. (2021) The problem of establishment of All-Russian Identity in multinational regions of North Caucasus. Politika i Obshhestvo [Politics and Society]. No. 1: 26–32. DOI: 10.7256/2454-0684.2021.1.34728. (In Russ.)

3. Avdeev E.A., Vorobev S.M. (2021) Russian civic Identity of Youth in the North Caucasus: the main challenges and risks of conflict. Politicheskaya ekspertiza: POLITEKS [Political Expertise: POLITEX]. No. 1: 69–86. DOI: 10.21638/spbu23.2021.106. (In Russ.)

4. Avksentev V.A. (2020) “A new type district”: regional transformation and dynamics of ethno-political processes in the North Caucasus. Society and Security Insights. No. 2: 41–54. DOI: 10.14258/ssi(2020)2-02. (In Russ.)

5. Avksentev V.A., Aksiumov B.V. (2010) Youth of the southern Russia: a set of identities under conditions of civilization choice. Sotsiologicheskie issledovaniya [Sociological Studies]. No. 12: 18–27. (In Russ.)

6. Brubaker R. (1999) The Manichean myth: rethinking the distinction between “civic” and “ethnic” nationalism. In: Kriesl H. et al. (eds) Nation and National Identity: The European Experience in Perspective. Zurich: Verlag Ruegger: 55–71.

7. Coakley J. (2018) National identity and the “Kohn dichotomy”. Nationalities Papers. The Journal of Nationalism and Ethnicity. Vol. 46 No. 2: 252–271. DOI:10.1080/00905992.2017.1360267

8. Denisova G.S., Klimenko L.V. (2011) South Russian identity: a missed opportunity to integrate the region's multicultural region. Izvestiya vysshix uchebnyx zavedenij. Severo-Kavkazskij region. Obshhestvennye nauki. [Bulletin of higher education institutes. Northern-Caucasus region. Social sciences]. No. 6: 29–33. (In Russ.)

9. Drobizheva L.M. (2020) Russian Identity: searching for definition and distribution dynamics. Sotsiologicheskie issledovaniya [Sociological Studies]. No. 8: 37–50. DOI: 10.31857/S013216250009460-9. (In Russ.)

10. Elias N. (2001) The Society of individuals. Moscow: Praksis. (In Russ.)

11. Gorshkov M.K. (2017) The Harmonization of interethnic relations in the post-reform Russia: context approach. Gumanitarij Yuga Rossii [Humanities of the South of Russia]. No. 2: 14–25. (In Russ.)

12. Ilyuk E.V. (2019) Youth as a risk group and basic manipulation techniques when involving in extremist organizations. Viktimologiya [Victimology]. No. 3: 26–35. (In Russ.)

13. Kuzio T. (2002) The myth of the civic state: a critical survey of Hans Kohn's framework for understanding nationalism. Ethnic and Racial Studies. Vol. 25 No. 1: P. 20–39. DOI:10.1080/01419870120112049

14. Kymlicka W. (1999) Misunderstanding Nationalism. In: Beiner R. (ed) Theorizing Nationalism. SUNY Series in Political Theory. NY: State University of New York Press: 131–140.

15. Lindstam E., Mader M., Schoen H. (2021) Conceptions of National Identity and Ambivalence towards Immigration. British Journal of Political Science. Vol. 51 No. 1: 93–114. DOI:10.1017/S0007123418000522

16. Popkov Y.V. (2019) State national Policy of Russia: problems and conceptual lacunas. Politicheskaya ekspertiza: POLITEKS [Political Expertise: POLITEX]. No. 3: 345–366. DOI: 10.21638/11701/spbu23.2019.30. (In Russ.)

17. Ryzhova S.V. (2018) The Content and Dynamics of Ethnic Identity in Russia. In: Tishkov V.A., Stepanov V.V. (eds) Etnicheskoe i religioznoe mnogoobrazie Rossii [Ethnic and Religious Diversity in Russia]. Moscow: IEA RAN: 119–135. (In Russ.)

18. Tabachnik M. (2019) Untangling liberal democracy from territoriality: from ethnic/civic to ethnic/territorial nationalism. Nations and Nationalism. Vol. 25 No. 1: 191–207. DOI:10.1111/nana.12428

19. Tishkov V.A. (2018a) Introduction. In: Tishkov V.A., Stepanov V.V. (eds) Etnicheskoe i religioznoe mnogoobrazie Rossii [Ethnic and Religious Diversity in Russia]. Moscow: IEA RAN: 5–10. (In Russ.)

20. Tishkov V.A. (2018b) Changing concepts of ethno-politics in Russia (from Gorbachev to Putin). Vestnik rossijskoj nacii [Bulletin of the Russian nation]. No. 6: 9–30. (In Russ.)

21. Yack B. (1996) The myth of the civic nation. Critical Review. A Journal of Politics and Society. Vol. 10 No. 2: 193–211. DOI:10.1080/08913819608443417

Comments

No posts found

Write a review
Translate