Везде
О колониальной эпистеме и деколониальной социологии (к дискуссии о канонизации У.Э.Б. Дюбуа)
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
О колониальной эпистеме и деколониальной социологии (к дискуссии о канонизации У.Э.Б. Дюбуа)
Аннотация
Код статьи
S013216250021240-7-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Кисленко Иван Юрьевич 
Должность: аффилированный научный сотрудник
Аффилиация: Университет Джорджа Мэйсона
Адрес: Соединенные Штаты Америки, Фэрфакс
Выпуск
Номер 7
Страницы
3-14
Аннотация

Публикация выстраивается по нескольким линиям. Во-первых, раскрывается содержание понятия «колониальная эпистема» и сопутствующих терминов. Через работы Али Мехджи демонстрируется ключевое отличие деколониальной социологии от южной теории Рэйвин Коннелл. Представлены критические замечания к некоторым элементам деколониальной социологии в ее прочтении Мехджи. Во-вторых, рассматривается научный контекст дискуссии о деколониальном социологическом дискурсе в российских академических реалиях. В-третьих, раскрывается содержание процесса социологической канонизации У.Э.Б. Дюбуа (1868–1963) – афроамериканского социолога и общественного деятеля, борца с расовой дискриминацией и сегрегацией. Изучение этих вопросов помогает оценить перспективы проекта деколониальной социологии в контексте расхождения с парадигмой южной теории.

Ключевые слова
южная теория, деколониальная социология, колониальное различие, колониальная эпистема, Атлантская школа социологии
Классификатор
Получено
23.07.2022
Дата публикации
22.09.2022
Всего подписок
3
Всего просмотров
27
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf Скачать JATS
1

Введение.
2

Кто теперь читает Спенсера? Кто теперь читает Конта? Первым вопросом открывает свою работу Т. Парсонс, вторым, спустя семьдесят с лишним лет – М. Буравой [Parsons, 1937; Burawoy, 2011]. Перефразируя классика: оба (Спенсер и Конт) «мертвы», но кто «убил» их? Руку к окончательному установлению этого факта приложил ряд исследователей, имеющих дело с такими направлениями социальной теории, как постколониальные исследования, деколонизация социологии и переформатирование канона, критика евроцентризма в социальных науках и в особенности «южная теория» [Meghji, 2021; Alatas, 2021; Boatcă & Costa, 2016; Steinmetz, 2017; Connell, 2007]. Последняя, в версии австралийского социолога Р. Коннелл, наносит удар по монолитным представлениям евро-американского мира и по формированию классического социологического канона.
3 Южная теория фокусируется на рассмотрении социологии за пределами северной перспективы. В какой мере оправдан такой подход, трудно утверждать однозначно. Тем не менее первый шаг сделан, и вопрос об адекватности видения социологии как европейского изобретения поднят. На заре XX в. этого еще не могло произойти, поскольку тогда социология была слишком молодой наукой, поэтому International Congress of Arts and Sciences в Сент-Луисе в 1904 г. проходил без установок на переформатирование канона, который существенно отличался от того, что мы имеем теперь. Тот международный форум собрал если не весь социологический бомонд, то существенную его часть. Основатель Американского журнала социологии и организатор конференции А. Смолл пригласил на нее ряд спикеров, среди которых оказались Л. Уорд, У. Томас, Ф. Гиддингс. Эти имена занимали значимое место в американской социологии тех лет. Собрались наиболее видные американские социологи, а от Германии прибыли М. Вебер и Ф. Тённис. Не участвовал и не был приглашен У.Э.Б. Дюбуа, несмотря на его достаточно широкую известность в США как социолога и исследователя проявлений социальной дискриминации. Это имя и поныне не входит в когорту всемирно известных социологов, по крайней мере, оно не попадает даже в топ-10 авторов, которых любой социолог назовет классиками при удобном случае.
4 Зачем вообще обсуждать факт приглашения/не-приглашения кого-либо на научный форум? Факт игнорирования, исключения, отсутствия тех или иных ученых в повестке представительных конференций оказывается в логике глобальной социологии. Именно эти вопросы становятся ключевыми в дискуссиях по переформатированию канона. Социологическая повестка, которая позволит вспомнить о трудах Дюбуа на рубеже XIX и XX вв., появится значительно позже его смерти. Дискуссии по осознанию евроцентричности и искусственности западного канона зазвучали в полную силу в 1980-1990-х гг. и стали важной частью глобальной социологии [Kislenko, 2021]. В ходе обсуждений одни требовали признать за глобальным Югом и южной теорией право принятия объяснительных моделей без референсов на западные образцы, другие требовали оставить в покое основателей дисциплины и классиков конца XX – начала XX вв. и заняться делами настоящего.
5 Существенное место в современной социальной теории заняли проблемы глобального производства знания и вопросы того, как этот процесс происходил в прошлом. Российская социология также включилась в дискуссии о соотношении западных и собственных российских практик социологического теоретизирования [Кравченко, 2007; Кирдина, 2011; Романовский, 2007; Филиппов, 2008]. В начале 2010-х гг. особую популярность приобретает в этом ракурсе позиция П. Штомпки в его дебатах с М. Буравым.
6 Данная статья строится по нескольким сюжетным линиям. Вначале будет рассмотрено то, как деколониальные идеи в широком смысле воспринимаются и позиционируются на пространстве российских социологических дебатов. Другая необходимая для понимания происходящего линия связана с интерпретацией деколониальной социологии А. Мехджи. Предлагается проследить логику этого автора в разведении деколониальной и глобальной социологии, а также их размежевание с дискурсом южной теории. Для подобных целей раскрывается содержание понятия «колониальная эпистема». Будут высказаны критические замечания к некоторым элементам деколониальной социологии в прочтении Мехджи. Заключительный сюжет связан с процессом постепенной канонизации У.Э.Б. Дюбуа в качестве классика – если не члена первой команды, то завсегдатая упоминаний о «скамейке запасных». Содержание социологической деятельности У.Э.Б. Дюбуа будет раскрыто в объеме, который достаточен, чтобы понять, почему дискуссии вокруг этой персоналии вообще возникают. Будут рассмотрены также некоторые стратегии попыток его канонизации в социологии. Канон задает тон не только самим исследованиям и не только практике «ритуальных ссылок», но и обучает социологов в той самой северной логике, которую глобальный Север все активнее отрицает.
7

Миф о белом халате ученого в России.

8 П. Бергер пишет: социология – не практика, а попытка понять [Бергер, 1996]. Однако сегодня чаще говорят скорее о практике, чем о попытке понять. М. Буравой заявляет, что социология – это боевое искусство [Burawoy, 2014], Р. Коннелл стремится к более равному распределению ресурсов в глобальном производстве социологического знания [Connell, 2007]. Мехджи призывает к деколонизации социологии [Meghji, 2021], а Бамбра и Гоу пересматривают постколониальное состояние дисциплины [Bhambra, 2014; Go, 2013]. Глаголы "заявляет", "стремится", "пересматривает" и особенно "призывает" очень близки проявлениям социального и политического активизма в научной деятельности. На первый взгляд это несовместимо, однако, иногда активизм и наука требуют соседства, как полагают сегодня многие социологи. Более того, часто сама идея научного призвания напрямую требует социального активизма, вызывает необходимость предпринять действия для устранения проблем в дисциплине: в первую очередь неравного распределения ресурсов в глобальном производстве знания.
9 Вопросы отношений северной и южной теории все чаще появляются в русскоязычной литературе. Первые шаги в этом направлении были сделаны довольно давно через различение туземной и провинциальной науки [Соколов, Титаев, 2013], через критику левого активизма в социологии [Покровский, 2011; 2019] а также благодаря ряду других работ [Радаев, 2013; Филиппов, 2008]. Коллеги из Центра институциональных исследований науки и образования ЕУ СПб опубликовали ряд статей, призванных расчертить поле социальных наук в России с точки зрения социологии [напр., Губа, Семенов, 2010; Соколов, 2009]. Некоторые усилия предприняты российскими социологами и на зарубежных площадках [Sorokin, 2016; Sokolov, 2019], с указанием минимальной презентации вопросов race studies в российских социальных науках [Yusupova, 2021], а также при осмыслении (пост)колониальности в целом [Тлостанова, 2012; 2020].
10 Деколониальные устремления в социологии, очевидно, вызывают споры. Парадоксально, но весьма репрезентативный срез таких идей можно найти в России, где активистская составляющая традиционно маргинализирована в науке. Критики стараются остаться в белом халате ученого, отрицая социально ориентированную повестку большой части западной социологии. Например, на круглом столе «Траектории эволюции мировой и отечественной теоретической социологии», проведенном летом 2021 г. в Москве, спектр рассматриваемых вопросов был самый разнообразный, но общий тон выступлений можно оценить как критический. Коллегам удалось собрать большое количество критических аргументов, проиллюстрировав теоретические позиции противников деколониальных позиций [Гофман и др., 2021].
11 Поскольку такие активистские практики уже находятся не просто в университетских стенах, по эту сторону баррикад, но и активно включены в исследования историко-социологического толка, их наличие больше не может быть рассмотрено отдельно как нечто ненаучное, что любят использовать критики в качестве аргумента. Подобная трансформация уже случилось с наукой; игнорировать ее – это отрицать реальность. Намного проще принять это как факт и рассмотреть некоторые нюансы таких процессов.
12 Это не единственный парадокс, который тут сокрыт. Обратимся к идее так называемой коренной социологии (indigenous sociology), по своей природе абсолютно антиимперской и антиколониальной. Высвободиться из-под академической зависимости метрополии и установить свой собственный социологических театр действий, основанный на местных ценностях и правилах игры, мечтала до недавнего времени большая часть глобального Юга. В этом отношении Россия представляет интересный случай, который заслуживает отдельной статьи. Коротко обозначим парадокс.
13 Антиимперскость таких установок легко видна из бывших колоний, но что, если такая идея приходит из самой империи? Казалось бы, это противоречит самой сути идеи, но на деле легко можно игнорировать этот факт. Если отбросить контргегемонные устремления, идея независимости дискурса от внешнего влияния все равно устоит.
14 При большом желании здесь можно увидеть такую же борьбу с доминирующим западным знанием и желание установить свою независимую повестку. В России попытки реализовать эту установку в довольно ограниченном формате и пространстве были предприняты в конце 2000 – начале 2010-х гг. [Добреньков, 2011]. Также звучали призывы если не разработать такую программу, то уж точно обратиться к локальной повестке, а в идеале и возвести ее в ценностно-национальный абсолют [Кирдина, 2007; Кравченко, 2011, Романовский, 2007]. Теперь можно констатировать, что подобный дискурс будет набирать все больше популярности в будущем.
15 Успех этого предприятия как с научной, так и с институциональной точки зрения уже сейчас может быть оценен, но важнее то, что произошла та самая инкорпорация активистской составляющей через социологов, которые вряд ли согласятся признать право таких идей на существование. Более того, многие сторонники критики южной идеи с большой охотой говорят о важности собственных локальных практик российской социологии, которую не сильно хотят признавать за рубежом. Парадокс заключается как раз в том, что южная социологическая перспектива стремится противодействовать доминированию одной модели объяснения и склоняется к контргегемонному знанию. Когда мы говорим о важности российской социологии, русского языка (или любого другого языка разнообразных этнических групп России) как языка научных публикаций или о зарегулированности публикационных практик в университетах в неолиберальной экономике – это то же самое, с чем имеет дело южная теория. Нас не должно смущать слово «южный», которое может ошибочно уводить нас в сторону географии, в то время как в южной теории Юг маркируют по установкам авторов и их аргументам [de Souza Santos, 2015]; Юг идентифицируется как антиимперский, чем отрицается возможность его наличия в империи [ibid]. Парадокс по современным меркам совершенно уникальный. Это отличный пример того, что активистская повестка — не только участь западных университетов. Она способна к проникновению в более социологически консервативные круги, пусть в ограниченном виде и без должной ссылки на идею. Такой активизм проникает повсеместно, и игнорировать его роль в структуре знания — значит отказываться адекватно понимать то, что происходит в современной версии социологии.
16 Стоять в белом халате ученого и отрицать предполагаемую научность того, что уже и так проникло в науку — это не то, что социолог должен стремиться делать. Можно рассмотреть эти вопросы не с точки зрения оппозиции научно/ненаучно, а с точки зрения исключительно научной: изучить, что происходит сейчас и что мы уже имеем. Конечно, следующий шаг будет связан с тем, чтобы такую повестку реализовать, но до этого момента мы можем опереться на те же основания, что используют критики таких идей, оставаясь формально в легальном научном поле.
17

Friendly fire по южной теории: колониальная эпистема.
18 Али Мехджи в 2021 г. выпустил книгу Decolonizing Sociology: An Introduction [Meghji, 2021]. Можно было бы подумать, что это еще одна работа в русле критики северной социологии. Но она одержит неожиданный сюжетный твист: социология всегда была колониальной, а южная теория работает в той же северной логике, которую она желает критиковать. В полку парадоксов прибыло: критики используют раскритикованные ими ходы, сторонники критикуют друг друга. Мехджи определяет колониальную эпистему как «господствующие способы мышления и знания, которые порождали и воспроизводили колониальное различие », как идею о том, что колонизированные по своей сути отличаются от западных колонизаторов [Meghji, 2021: 17]. Она же устанавливает то, что считается легитимным, а также правила и способы производства знания. Здесь появляются два понятия: колониальность и колониализм. Что они обозначают? «Колониализм — исторический феномен, тогда как колониальность является долговременным результатом, в котором мы существуем и по сей день» [Тлостанова, 2020]. «Не существует современности без колониальности, так как она и конституирует современность» – они суть две стороны одной медали [Mignolo, 2012: 13]. С приходом колониализма, «начавшемся в шестнадцатом веке, мир, который был онтологически и темпорально разделен и иерархически организован, стал эпистемически оформлен в то, что Анибал Кихано [2007] называет колониальной матрицей власти», которая работает на воспроизводство колониальных различий, поддерживает асимметричные отношения власти между глобальным Севером и глобальным Югом [Meghji, 2021: 19].
19 В отношении деколониальной социологии Мехджи пишет, что она точно не является глобальной социологией и социологией расы. Это надо разъяснить, поскольку существует мнение, что при некотором допущении деколониальная социология все же является частью той и другой. Мехджи сводит глобальную социологию к простому смещению внимания с социологического глобального Севера на глобальный Юг. Он утверждает, что классики уже были глобальными социологами и что, если Дюркгейм изучал коренные народы Австралии, а Маркс и Вебер для понимания европейского капитализма изучали религиозные и экономические структуры не только Запада, но и Востока, это вовсе не значит, что они деколониальные авторы.
20 Тем не менее глобальная социология не ограничивается а) простым привлечением внимания к глобальному Югу, б) подобным вниманием к глобальному Югу со стороны классиков и не значит, что они были глобальными социологами, в) презентацией глобальной социологии с абсолютной фиксацией на классике и имеет г) широкую традицию в социологической литературе, которую неверно сводит лишь к упомянутым выше вопросам. Глобальная социология имеет дело с заявленными Мехджи проблемами, но охватывает значительно более широкий пласт вопросов, чем им описано.
21 Относительно современный дискурс деколониальной социологии слился с дискурсом глобальной социологии. Хорошим примером их объединения стал М. Буравой. Изначально он работал с собственным проектом глобальной социологии, которая не просто привлекала внимание к социологиям глобального Юга, но и предполагала конкретную весьма утопичную программу действий по нивелированию неравного участия социологов разных стран в социологических структурах [Кисленко, 2019]. Отчасти признав, что проект глобальной социологии в его исполнении провалился, он переходит в русло деколониальной социологии, берущей начало от работ Р. Коннелл. Новейший дискурс обходится без проектов Буравого, но не может обойтись без деколониальной социологии. Сам Буравой, признавая провал своего проекта, остался в поле глобальной социологии, перейдя в ее второе измерение. Забегая вперед, отмечу, что Мехджи отказывается принимать южную теорию Р. Коннелл как деколониальный проект. Видимо поэтому деколониальной социологии, отмежеванной от южной теории в версии автора, было отказано быть в составе глобальной социологии.
22 Более точной репрезентацией проблемы представляется вторая часть аргументации Мехджи – социология расы. Говоря о том, что современная critical race theory имеет мало прямого отношения к истории колониализма и к самому понятию колониальности, Мехджи замечает: расовые отношения в современной версии не сводятся к ключевой характеристике последнего термина – колониальной матрице власти. В рассуждении о классиках социологии расы он отсылает читателя к Дюбуа как к тому автору, который, будучи встроенным в академические круги глобального Севера, сумел привлечь внимание к проблемам, игнорируемым современниками. Ревизия социологического наследия Дюбуа, а также дебаты о необходимости включения его в социологический канон сейчас занимают существенное место в научной литературе. Мехджи справедливо замечает: несмотря на то, что может существовать деколониальная социология расы, это вовсе не значит, что она будет частью деколониальной социологии.
23 Мехджи пишет, что если социология развивалась в колониальном мире, то ничего другого, кроме воспроизводства колониального различия из этого не могло получиться в XIX–XX вв. Вместо того, чтобы предполагать, что социология стала колониальной, следует считать, что она всегда была колониальной. Здесь закрадывается тот самый парадокс южной теории и деколонизации социологии. Мехджи замечает, что даже критика евроцентризма со стороны южной теории воспроизводит логику колониальной эпистемы. Здесь «южане» пытаются противостоять гегемонным устремлениям одной стороны дискуссии, замещая один порядок другим и не выходя за границы этой парадигмы. Тем не менее можно придерживаться более умеренной позиции, где южная теория борется лишь за признание права на свое существование [Кисленко, 2022].
24 Мехджи идет значительно дальше. Он предлагает отвергнуть саму идею противоборства внутри колониальной эпистемы. Это более серьезный заход, чем у Р. Коннелл и схожих по взглядам теоретиков. Деколониальная социология стремится выйти за пределы колониальной матрицы власти и предлагает попытаться не заниматься борьбой за место под социологическим солнцем, а пересмотреть то, что мы вообще называем социологией. Это значительно более радикальная постановка вопроса, чем предлагается в южной теории.
25

Социологическое наследие У.Э.Б. Дюбуа и попытки канонизации.
26 Деколониальные дебаты в социальной теории в последнее время усиливаются, хотя нельзя сказать, что раньше эти вопросы не поднимались. Поскольку деколониальный дискурс является относительно новым, своей мифологии в нем еще не сложилось. Можно сказать, что классиком применительно конкретно к социологии здесь может считаться разве что Коннелл. В (пост)колониальных исследованиях самих по себе классиками можно считать Ф. Фанона, Г. Спивак, Х. Баба, У. Родни и т.д. Их идеи стягиваются в социологию в разных контекстах. Здесь следует остерегаться лишней необязательной отсылки к постколониальности: «мы отказываемся от приставки "пост" не только потому, что колониализм жив, как прежде, но и потому, что приставка "пост" ограничивает нас рамками векторной линейной истории» [Тлостанова, 2020]. Действительно, это ровно тот же аргумент, что использует Мехджи: переформатировать текущее положение дел, используя существующие правила игры не то, к чему стремится деколониальная социология. Она, как уже было замечено, пытается выйти за пределы этой логики.
27 Тем не менее, собственной мифологии деколониальной социологической перспективы пока не существует. Более того, поскольку она претендует на трансформацию дисциплины и выход за пределы колониальной эпистемы, складывается ситуация, при которой условный канон деколониальной социологии пытается вторгнуться в классический канон. Ярким примером этого является случай У.Э.Б. Дюбуа. При жизни он, очевидно, не считался классиком, хотя сегодня вполне мог бы вписаться в парадигму Participatory Action Research как социолог-активист. Вопросы, затронутые Дюбуа, если еще не считаются классическими для социологии в полной мере, то для проблем race studies и critical race theory в текущей социально-активистской повестке точно приобретают все больше популярности и близки к подобному статусу.
28 Дюбуа во времена максимума своей научной и общественно-политической активности работал в Атланте и был одним из основателей Ниагарского движения, ставившего целью борьбу за права темнокожего населения. В начале научно-активистского пути он идеологически противостоял так называемому компромиссу Атланты (Atlanta Compromise), предполагавшему отказ от стремления темнокожего населения к большему равенству (по некоторым гражданским правам с расширением доступа к высшему образованию) в обмен на возможность небольших улучшений экономического состояния: «самые мудрые представители моей расы понимают, что возбуждение (agitation) вопросов социального равенства есть крайняя глупость» (цитата Б. Вашингтона по: [Harlan, 1974: 586]). В наиболее известной книге Дюбуа The Soul of Black Folk одна из глав посвящена критике компромисса Атланты, где он выступает с негативной оценкой предложенных Букером Вашингтоном идей. Дюбуа был первым афроамериканцем, получившем докторскую степень в Гарвардском университете, и в вопросах борьбы за права темнокожего населения в США занимал позицию, в итоге оказавшую влияние на его последующие труды.
29 В этой книге Дюбуа представлено одно из важных понятий исследований расовых вопросов – «двойное сознание» (double consciousness). Оно предполагает, что темнокожие люди под гнетом расистских тенденций американского общества того времени вырабатывали один паттерн взаимодействия внутри афроамериканского сообщества, и другой – в окружении белых людей [Du Bois, 2015].
30 Несмотря на относительно скромный вклад в развитие социологии как науки – по крайней мере, в сравнении с именитыми участниками конференции в Сент-Луисе в 1904 г., фигура Дюбуа часто появляется сегодня в дискуссиях о переформатировании канона. Нюанс, связанный со слабым влиянием Дюбуа на социологию того времени, объясняется довольно просто: он не был должным образом встроен в социологические структуры, в том числе из-за своего происхождения. Чаще всего имя Дюбуа соседствует со словами «забытый», «исключенный», «стертый», «лишенный права доступа» [Itzigsohn, Brown, 2020; Morris, 2017].
31 Первые попытки изучения социологического наследия Дюбуа предпринимались еще в 1970-х [Blackwell, Janowitz, 1974]. В последнее время канонизировать Дюбуа берется сразу несколько влиятельных авторов. Говоря о «влиятельных», следует иметь в виду не только авторитетных ученых, но и тех, кто хорошо вписывается в текущую версию конфигурации власти и глобального производство знания. В последнее время такую повестку актуализирует М. Буравой (бывший президент МСА и АСА), который опубликовал ряд работ по этой теме [Burawoy, 2021a, b]. Действующий президент АСА Алдон Моррис опубликовал книгу The Scholar Denied [Morris, 2017], во многом оказавшую влияние на данный дискурс в американской социологии. В своем президентском обращении он акцентирует внимание на особом дюбуазианском языке и его роли в социологии [Morris, 2022].
32 Чаще всего упоминается аргумент, что расовая конфигурация американского общества того времени не позволяла Дюбуа занять место в пантеоне отцов-основателей американской социологии. Несмотря на обучение в Германии и докторскую степень Гарварда ни один «белый» университет не хотел его принимать [Burawoy, 2021а]. Это в итоге привело к основанию Атлантской школы социологии (точнее – Atlanta sociological laboratory). Дюбуа предвосхитил некоторые классические результаты Чикагской школы, приложив усилия по изучению городской и сельской жизни темнокожего населения США [ibid].
33 Буравой обосновывает точку зрения, что идеи Дюбуа вписаны в социологический контекст того времени и указывает на некоторое наследование Дюбуа идеям Дюркгейма, Вебера и Маркса, что в концепции А. Мехджи не преодолевает критерий непроизводства знания, в рамках колониальной эпистемы, воспроизводящей колониальные различия. Деколонизация Буравого работает в логике южной теории и глобальной социологии. Здесь проходит очередной разрыв между влиятельным дискурсом глобального Юга и все еще слабо артикулированным осмыслением колониальной эпистемы. Буравой предлагает форматировать канон через диалог между работами Дюбуа и социологической классики. Противостоя некоторым устремлениям по помещению в канон одинокой фигуры Дюбуа [Itzigsohn, Brown, 2020], он выступает с защитой социологического прошлого и призывом помнить об отцах-основателях, отмечая, что они продукт своего времени. Повторю: это слабо укладывается в логику деколониальной социологии Мехджи.
34 Более подходящий для такого контекста анализ представляет А. Моррис. Его книга вносит серьезный вклад в канонизацию Дюбуа, в том числе в ущерб Чикагской школе [Morris, 2017]. Он утверждает, что имел место политический сговор Букера Вашингтона с Робертом Парком с целью замалчивания идей рассматриваемого автора. Обвинение вытекает не просто из обстоятельств совместной работы Вашингтона и Парка в университете Таскиги, но и подкрепляется тем фактом, что Вашингтон находился в прямом идеологическом конфликте с Дюбуа. Первый был лидером мнений среди темнокожего населения и держался компромисса Атланты, второй требовал полных прав для афроамериканцев. Основание Ниагарского движения было воспринято Вашингтоном как атака на его позиции. Вашингтон и Парк, по заверению Морриса, приложили немало стараний к дискредитации идей Дюбуа через заявления, публикации и газетные колонки. Вопрос о том, насколько это можно оценить как замалчивание, оставим открытым.
35 Канонизация Дюбуа проходит не только путем подобных разоблачений, но и через компенсацию его статуса в прошлом. Известно, что Дюбуа бывал в Германии и знал Вебера. Об их отношениях в основном говорилось в терминах известного социолога и его менее известного коллеги. Моррис пытается представить их практически равновеликими фигурами и даже представить доказательства влияния Дюбуа на Вебера.
36 Взгляд Морриса на классику американской социологии сводится до интересного умозаключения о ключевом влиянии на формирование социологической науки двух авторов афроамериканского происхождения – У. Дюбуа и Б. Вашингтона. Имеется в виду, что первый оказал влияние на социологию своими исследованиями, а второй повлиял на нее через некие подковерные игры. По большому счету идет противопоставление деятельности чикагской школы школе в Атланте. В этом традиционном для темнокожих жителей США учебном заведении того времени Дюбуа получил позицию профессора. Он работал там 13 лет, начиная с 1897 г. – лишь немногим после формального основания чикагской школы. Интересно, что обычно в американской социологии первое поколение темнокожих социологов локализуется в Чикаго (Чарльз Джонсон, Оливер Кокс, Франклин Фрэзьер) [Morris, 2017]. Моррис доказывает через различные источники, что таким поколением может считаться ряд социологов, связанных с Дюбуа – (Монро Уорк, Ричард Райт-младший, Джордж Эдмунд Хэйнс) [ibid]. Исследования атлантской школой расовых проблем и доказательства отсутствия превосходства белого населения над темнокожим ставили под сомнение расистскую картину мира американского общества того времени.
37

Заключение. Левый марш социологии на фоне Ниагарского водопада1.

1. Это удачное выражение заимствовано из статьи Н. Е. Покровского [Покровский, 2019].
38 Канонизация Дюбуа – процесс, начавшийся относительно недавно, укладывающийся в социологические тенденции последних лет. Главным движущим фактором здесь являются две национальные социологические школы: британская и американская. Они имеют очевидно общую черту: необходимость иметь дело с проблемами расовой сегрегации и колониального прошлого. На пересечении этих вопросов возникают проблемы социальной справедливости и социального неравенства, которые были спровоцированы прошлой политикой обеих стран и до сих пор занимают социологов ревизией прошлого и попыток его интерпретации в рамках текущего момента. «Левый марш социологии на фоне Ниагарского водопада» особенно заметен именно там [Покровский, 2019]. Иронично, что подобное выражение может иметь второе значение, кроме очевидной отсылки к месту проведения конгресса МСА 2018 г. в Торонто.
39 Дюбуа – один из основателей Ниагарского движения как движения за гражданские права темнокожего населения в США. Левый марш социологии на фоне Ниагарского водопада – это идеальное описание того, что сейчас происходит в дисциплине. Разница в том, что Ниагарский водопад – это не место, а конкретная, весьма удачная метафора социологического движения за равные права. Этот топоним отражает отсылку и к Дюбуа, и к Ниагарскому движению, и ко всем расово-колониальным проблемам социологии, которые сейчас проявляются в самых разных вариантах.
40 Вопросы деколонизации, развития южной теории и критики социального активизма в пространстве российской социологии все еще достаточно маргинальны. Проблемы изучения в области race studies также слабо представлены и часто рассматриваются как нерелевантые [Yusupova, 2021]. Некоторые устремления со стороны критиков такого дискурса по использованию схожих операций можно наблюдать на страницах российских журналов и в выступлениях коллег. Отрицать наличие такого дискурса или маркировать его как ненаучный, недостойный внимания, значит игнорировать целый пласт работ и дискуссий, которые занимают социологов по всему миру, не только на глобальном Юге.
41 При этом сами сторонники южных идей далеки от консолидированной позиции, позволяющей выступить единым контргегемонным фронтом. Южная теория долгое время представлялась доминирующей и играющей ключевую роль в атаке на монополию северной социологии. Именно она выступает отправной точкой в такой дискуссии. Можно сказать, что подобный дискурс дает о себе знать начиная с конгрессов МСА 1982 и 1986 гг.
42 Р. Коннелл приложила огромные усилия по оформлению южной программы и объяснению того, как сформировалось доминирующие положение северной социологии [Connell, 2007]. Тем не менее А. Мехджи выступает с критикой идеи южной теории. В его концепции она воспроизводит те же колониальные различия, что и социологи прошлых эпох. Более того, она работает в той же логике, что и ее критики. Мехджи работает с понятием колониальной эпистемы и обосновывает перспективу необходимости ее преодоления [Meghji, 2021].
43 В этой связи важен дискурс переформатирования классики. Здесь чаще других в последнее время встречается имя У.Э.Б. Дюбуа. Именно он и его деятельность – центр внимания влиятельных социологов сегодня. Его фигура отвечает всем необходимым тенденциям евроамериканской социологии, ставящей расово-колониальную перспективу во главу угла. Активистская составляющая, научное внимание к проблеме расовых отношений, исключение/невключение в/из классического набора авторов – все эти факторы делают Дюбуа идеальной фигурой для продвижения соответствующих идей социальной справедливости среди социологов.
44 В 1905 г. участники первой конференции Ниагарского движения отправились на экскурсию к Ниагарскому водопаду, чтобы сделать знаменитое фото (рис.). 113 лет спустя участники конгресса Международной социологической ассоциации будут искать возможность отправиться на экскурсию туда же [Покровский, 2019]. Символично то, что объединяет эти два события У.Э.Б. Дюбуа и пришедшее в социологическую науку желание переформатировать канон в контексте повсеместных деколониальных устремлений отдельных авторов и организаций. Сегодня мы действительно наблюдаем левый марш социологии на фоне Ниагарского водопада. Вопрос в том, какой смысл мы вкладываем в это выражение и как оцениваем подобные устремления.
45

Рис. Участники первой конференции Ниагарского движения в Форт Эри, Онтарио, Канада. У.Э.Б. Дюбуа – во втором ряду, второй справа (Источник: Библиотека конгресса США)

Библиография

1. Бергер П. Приглашение в социологию. М.: Аспект Пресс, 1996.

2. Губа К.С., Семенов А.В. В центре внимания или в центрах внимания? Анализ системы авторитетов локального академического сообщества // Журнал социологии и социальной антропологии. 2010. № 13(3). С. 133–154.

3. Добреньков В.И. Ценностно-ориентированная социология. Проблемное поле постнеклассической методологии. М.: Альма-Матер, 2011.

4. Кисленко И.Ю. Южная теория: существует ли социология за пределами западного канона? Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2022. № 1. С. 226-244.

5. Кисленко И.Ю. Социологический анализ институционального аспекта глобальной социологии Майкла Буравого. Социологическое обозрение. 2019. 18(3). С. 172-194.

6. Кирдина С.Г. Интеллектуальный шанс России // Социологические исследования. 2011. № 1.

7. С. 5–10.

8. Кравченко С.А. Куда идет развитие мировой социологии // Социологические исследования. 2007. № 1. С. 6–12.

9. Покровский Н.Е. Левый марш международной социологии на фоне Ниагарского водопада // Социологические исследования. 2019. № 2. С. 9–15.

10. Покровский Н.Е. «Пациент отказался от госпитализации», или в защиту социологии // Социологический ежегодник. 2011. С. 45–47.

11. Радаев В.В. Российская социология в поисках своей идентичности // Социологические исследования. 2013. № 7. С. 3–17.

12. Романовский Н.В. О современном этапе развития социологии // Социологические исследования. 2007. № 1. С.22–31.

13. Гофман А. Б., Залунин В. И., Кирдина-Чэндлер С. Г., Козловский В. В., Николаева У. Г., Овсянников А. А., Покровский Н. Е., Романовский Н. В., Титаренко Л. Г., Тощенко Ж. Т., Шилова В. А., Щербина В. В. О мировой и отечественной теоретической социологии (круглый стол) // Социологические исследования. 2021. № 9. С. 3-15.

14. Соколов М.М. Российские социологи на международном и национальном рынке идей (наукометрический анализ) // Социологические исследования. 2009. № 1. С. 144–152.

15. Соколов М.М., Титаев К.Д. Провинциальная и туземная наука // Антропологический форум. 2013. № 19. С. 239-275.

16. Тлостанова М.В. Постколониальный удел и деколониальный выбор: постсоциалистическая медиация // Новое литературное обозрение. 2020. № 1. С. 66-84.

17. Тлостанова М.В. Постколониальная теория, деколониальный выбор и освобождение эстезиса // Человек и культура. 2012. №1. С.1–64.

18. Филиппов А.Ф. О понятии теоретической социологии // Социологическое обозрение. 2008. № 7(3). С. 75–114.

19. Alatas S.F. Deparochialising the Canon: The Case of Sociological Theory // Journal of Historical Sociology. 2021. Vol.34. No.1. P.13–27

20. Bhambra G.K. Connected sociologies. London: Bloomsbury Publishing, 2014.

21. Blackwell J.E., Janowitz M. (Eds.). Black sociologists: Historical and contemporary perspectives. University of Chicago Press, 1974.

22. Boatcă M., Costa S. Postcolonial sociology: A research agenda. In: Decolonizing European Sociology. London: Routledge, 2016. P. 27–46.

23. Burawoy M. Decolonizing sociology: the significance of W.E.B. Du Bois // Critical Sociology, 2021. Vol. 47. No. 4-5. P. 545–554.

24. Burawoy M. Introduction: Sociology as a combat sport // Current Sociology. 2014. Vol .62. No. 2. P. 140–155.

25. Burawoy M. The Last Positivist // Contemporary Sociology, 2011. Vol.40. No.4. P.396–404.

26. Burawoy M. Why is classical theory classical? Theorizing the canon and canonizing Du Bois // Journal of Classical Sociology, 2021 Vol.21. No. 3–4. P. 245–259.

27. Connell R. Southern theory: The global dynamics of knowledge in social science. Crow’s Nest: Allen & Unwin, 2007.

28. Du Bois W.E.B. The souls of black folk. New Haven: Yale University Press, 2015.

29. de Sousa Santos B. Epistemologies of the South: Justice against epistemicide. Routledge, 2015.

30. Go J. For a postcolonial sociology // Theory and Society. 2013. Vol. 42. No. 1. P. 25–55.

31. Harlan L. (ed). The Booker T. Washington Papers. Vol. 3. Urbana: University of Illinois Press, 1974. P.583–587.

32. Itzigsohn J., Brown K. Sociology of WEB Du Bois. The New York University Press, 2020.

33. Kislenko I. Debates on Global Sociology: ‘Unity and Diversity’ of Interpretations. The American Sociologist, 52(3), 579-590, 2021.

34. Meghji A. Decolonizing Sociology: An Introduction. N.Y.: John Wiley&Sons, 2021.

35. Mignolo W.D. Local histories/global designs. Princeton: Princeton University Press, 2012.

36. Morris A. The scholar denied: WEB Du Bois and the birth of modern sociology. University of California Press, 2017.

37. Morris A. Alternative View of Modernity: The Subaltern Speaks // American Sociological Review, 2022.

38. Quijano A. Coloniality and modernity/rationality // Cultural studies. 2007. Vol.21. No.2–3. P.168-178.

39. Parsons T. The Structure of Social Action. N.Y., L.: MeGraw Hill, 1937.

40. Sokolov M. The sources of academic localism and globalism in Russian sociology: The choice of professional ideologies and occupational niches among social scientists // Current Sociology, 2019. Vol.67. No.6. P.818–837.

41. Sorokin P. ‘Global sociology’ in different disciplinary practices: Current conditions, problems and perspectives // Current Sociology, 2016. Vol.64. No.1. P.41–59.

42. Steinmetz G. Sociology and colonialism in the British and French empires, 1945–1965 // The Journal of Modern History. 2017. Vol.89. No.3. P.601–648.

43. Yusupova M. The Invisibility of Race in Sociological Research on Contemporary Russia: A Decolonial Intervention // Slavic Review, 2021, 80(2), 224–233.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести