В 1884 г. в состав Российской империи добровольно вошел г. Мерв и один из двух туркменских оазисов – Иолатан. Следующим шагом должен был стать переход под власть русского царя другой туркменской области, лежавшей на границе с Афганистаном, – Пандждех¹. Однако афганцы, подстрекаемые англичанами, летом 1884 г. ввели туда свои войска. Таким образом Абдуррахман-хан в преддверии начала работы русско-английской комиссии по определению северной границы Афганистана стремился занять как можно большую территорию до прибытия представителей упомянутой комиссии к месту проведения разграничений. Твердая позиция русских властей по недопущению подобных авантюр, с одной стороны, а с другой – полная уверенность афганцев в своей победе, внушенная им английскими патронами, определили неизбежность будущего столкновения.

30 (18) марта 1885 г. у реки Кушки на границе Российской империи и владений афганского эмира Абдуррахман-хана (1880-1901 гг.) произошло сражение между русскими войсками под командованием генерала А. В. Комарова и афганцами, действиями которых руководили британские советники.

Подробности этого конфликта, составляющего одну из наиболее ярких страниц российско-британского противостояния в Средней Азии в XIX в. и окончившегося победой русского оружия, хорошо известны. Воспоминания о битве оставили многие ее участники, в частности М. Алиханов-Аварский, командовавший у Кушки тремя сотнями Кавказского казачьего полка и сотней милиции, состоявшей из мервских туркмен. Но хотелось бы обратить внимание на малоизвестные факты, которые обнаруживаются в письмах Александра III после битвы.

Результат инцидента генерал А. В. Комаров назвал «полной победой», которая «еще раз покрыла громкой славой войска Государя Императора в Средней Азии»². Однако в первые дни после окончания сражения европейскую, а затем и российскую прессу облетело другое определение столкновения русских и афганцев, высказанное министром иностранных дел Российской империи Н. К. Гирсом – «прискорбный случай» («incident fâcheux»). Так Гирс охарактеризовал бой у Кушки в беседе с британским послом Э. Торнтоном, стремясь не только не нарушить хода переговоров с англичанами по определению границы между туркестанскими владениями Российской империи и Афганистаном, но и снизить напряженность в отношениях с Великобританией.

Французское слово «fâcheux» среди прочих имеет такие значения, как «досадный», «неприятный», «нежелательный», «неблагоприятный» и т.д. Сам министр вкладывал в слово «fâcheux» значение «прискорбный», но в ходе заседания британского парламента 9 апреля 1885 г., обсуждавшего события на севере Афганистана, премьер-министр У. Гладстон употребил слово «несчастный» («unhappy»), заявив: «Вчера, еще до получения нашего запроса, г-н Гирс выразил сэру Эдуарду Торнтону серьезную надежду, что этот <em>несчастный</em> инцидент не будет препятствовать переговорам»³. В такой форме, а именно в речи У. Гладстона, фраза Гирса появилась сначала в номере «The Times» от 10 апреля и других британских изданиях, а затем и в российской прессе.

Слова министра иностранных дел вызвали резкое недовольство Александра III, который на сообщении о беседе Н. К. Гирса с британским послом поставил резолюцию: «Весьма сожалею об этом выражении, которого не могу одобрить». На последовавшее объяснение министра император ответил: «Очень досадно это выражение, которое облетело теперь всю Европу и дальше. Вот доказательство, как надо быть осторожным в выражениях. Это обидно для русской чести»⁴.

Некоторое время после битвы не были известны ее подробности, что порождало различные спекуляции в печати. Наконец, 11 апреля военный министр П. С. Ванновский передал царю полученную им телеграмму генерала А. В. Комарова, содержавшую подробное описание сражения, а также объяснения обстоятельств, побудивших русские войска вступить в бой с афганцами. Отметив, что действия Комарова были полностью оправданы, государь передал сообщение генерала Гирсу со следующей резолюцией: «Это совершенно оправдывает действия Комарова, впрочем, я ни минуты не сомневался, чтобы Комаров был неправ. Еще раз это доказывает, что мы имеем дело с величайшими нахалами (англичанами) и как поспешно было выражение “fâcheux”! Если за это слово у нас нападут на дипломатию, то и поделом. Главное не теряться и не трусить, а Вы, Министр иностранных дел, струсили!»⁵.

Употребив выражение «fâcheux», Н. К. Гирс «вовсе не помышлял относить его к действиям Комарова, а к тем обстоятельствам, которые вынудили его прибегнуть к строгой каре»⁶, – писал он в докладе царю. Совершенно понятна дипломатичность высказываний российского министра, осознававшего реальную возможность войны с Англией, а также губительные последствия такого противоборства, и предпринимавшего меры во избежание крупного конфликта. Однако из-за этой фразы Гирса российская общественность действительно «напала на дипломатию», всячески интерпретируя слова министра. В газете «Голос Москвы» писали: «Для русского читателя далеко не безразлично – сказаны ли русским министром такие слова, от которых нужно открещиваться, или такие, которыми нужно гордиться?»⁷.

В кругах консерваторов Гирс подвергался нападкам и обвинениям в «западничестве». Наиболее активны были «Московские ведомости» М. Н. Каткова, имевшего определенное влияние на Александра III и стремившегося добиться отставки министра иностранных дел. Как отмечает в своих мемуарах русский литератор Е. М. Феоктистов, во время встречи с императором М. Н. Катков «позволил себе заметить, что Гирс не может пользоваться доверием публики уже потому, что носит нерусское имя»⁸. Для отечественных консервативных изданий, критиковавших внешнеполитическую деятельность министра, естественно было бы использовать интерпретацию перевода слов министра для того, чтобы выставить его в невыгодном свете. Неудивительно, что вызвавшие недовольство царя сомнения в смысле и значении произнесенной Гирсом фразы были опубликованы петербургской газетой «Свет», издателем и редактором которой был консерватор по убеждениям, полковник В. В. Комаров, брат генерала А. В. Комарова. «Что за несчастный случай, – писала газета – дело, которое радует всю Россию!»⁹. Однако «Московские ведомости» трактовали слова министра иначе, чем можно было бы от них ожидать: «Статс-секретарь Гирс заметил, что этот “incident fâcheux” не препятствует начатию переговоров… В самом деле, разве такой случай может считаться приятным?.. Курьезно еще то, что слова “incident fâcheux”, относящиеся к обстоятельствам, вынудившим русского начальника дать афганцам кровавый урок, одна из русских газет, издаваемая в Петербурге, поняла в смысле сетования на действия генерал-лейтенанта Комарова, полагая, что русский министр сожалеет о победе, одержанной русскими войсками!»¹⁰.

Несмотря на жесткую реакцию Александра III на действия англичан в Средней Азии, он строго придерживался имевшихся договоренностей о признании Афганистана сферой влияния Великобритании – дальше во владения эмира русские войска не пошли.

Но и без продвижения вглубь Афганистана, чего всегда так остерегался Лондон, победа над афганцами у р. Кушки имела эффект как в Средней Азии, так и в Европе. В британской «Saint James Gazette» писали: «Англия не может отнестись к делу на р. Кушке как к не имеющему значения, иначе чести и благоденствию государства угрожала бы опасность», а французская газета «Journal des Débats Politiques et Littéraires», представляя читателям настроения британского парламента во время обсуждения битвы, писала о «мрачной тишине» в его здании¹¹.

В переписке Александра III имеется также послание выдающегося деятеля ирландского национально-освободительного движения Иеремии О’Донована, полученного императором спустя две недели после туркестанских событий. В кратком письме И. О’Донован просил встречи с послом России в США. Кроме того, агенты ирландских революционных организаций обратились в русское посольство в Париже, предлагая свою помощь в случае начала войны между Россией и Великобританией. Их просьбы сводились к поддержке Россией восстания в Ирландии в то время, пока Англия занята афганским вопросом. Резолюция императора гласила: «Когда-нибудь и они пригодятся в войне с Англией. Во всяком случае пренебрегать ими не следует»¹².

О значении победы в Средней Азии спустя месяц после сражения писал в своем отчете о положении дел в Афганистане политический агент в Бухаре Н. В. Чарыков: «Ширабадский разведчик мулла Заман доносит, что победа над афганцами на р. Кушке произвела в Северном Афганистане с Кундузом и Бадахшаном сильное впечатление и возбуждение в узбекском населении, которое надеется, в случае появления на берегах Амударьи небольшого русского отряда, выгнать афганцев и восстановить потомственных правителей или подчиниться русским. В народе открыто говорят, что с поражением афганцев на Кушке нанесено поражение и англичанам, так как они руководили и боем, и всеми делами»¹³.

Сражение сыграло немалую роль в будущем восстании правителя Северного Афганистана Исхак-хана в 1888 г. против эмира Абдуррахман-хана и обращении мятежного хана к русской власти за помощью в обмен на вхождение северных афганских областей в состав Российской империи. Однако Россия это предложение отвергла, оставшись верна своим обязательствам не вмешиваться в афганские дела¹⁴.

Что же касается поражения англо-афганских сил при Кушке, то его итог красноречиво охарактеризовал английский генерал П. Ламсден, командовавший действиями афганцев во время описываемых событий: «Кушкинский бой нанес жестокий удар английскому престижу не только в Афганистане, но во всей Средней Азии»¹⁵.

Обнаруженные в АВПРИ документы подтверждают высокое значение победы русской армии над афганцами и англичанами в Туркестане не только на региональном, но и на международном уровне. Вместе с тем переписка Александра III демонстрирует и то влияние консервативных кругов, которое испытывал на себе император. Вероятно, оценка выражения «incident fâcheux», данная в «Московских ведомостях» так же быстро успокоила императора, как и статья газеты «Свет» возбудила недовольство фразой Гирса. Резкость резолюций императора вполне соотносится с чертой его характера, о которой сам министр говорил: «У него свирепое перо» («il a la plume féroce»), но при этом современники отмечали, что «при личном объяснении он конфузился, как бы совестился сказать что-нибудь неприятное человеку, возбудившему его неудовольствие»¹⁶.

Несмотря на влияние консервативных кругов, государь и не думал оправлять Гирса в отставку, высоко оценивая работу министра, прослужившего на своем посту все время царствования Александра III вплоть до своей смерти. На критику М. Н. Каткова в адрес главы внешнеполитического ведомства царь отвечал так: «При теперешних обстоятельствах он для меня как нельзя более пригоден. Если бы война когда-нибудь возгорелась, что я считаю великим бедствием, то это будет война продолжительная, беспощадная; было бы безумно отважиться на нее, не приготовившись как нужно; поневоле надо медлить, стараться выиграть время, не надо зарываться, а Гирс такой человек, что не зарвется; осторожность – драгоценное в нем качество»¹⁷.