Везде
Актуализация методологического наследия М. Вебера в поисках ответов на вызовы современной социологии
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Актуализация методологического наследия М. Вебера в поисках ответов на вызовы современной социологии
Аннотация
Код статьи
S013216250013143-0-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Зарубина Наталья Николаевна 
Должность: профессор кафедры социологии
Аффилиация: МГИМО МИД России
Адрес: Российская Федерация, Москва
Выпуск
Номер 4
Страницы
3-14
Аннотация

Цель статьи – актуализация методологии М. Вебера в условиях новых вызовов социально-гуманитарному знанию, обусловленных большими данными и «революцией архивов». Богатые инструментальные возможности цифровых исследовательских практик, позволяющие устанавливать разнообразные корреляции множества фактов, усиливают прикладные и прогностические возможности науки. Однако они же провоцируют отказ от фундаментального теоретизирования как цели науки. Показано, что обоснованный М. Вебером методологический принцип «отнесения к ценности» представляет пример решения этих проблем в исторической социологии начала ХХ в. «Понимание культурных значений» исторических фактов имеет приоритет по сравнению с установлением их практически применимых корреляций в качестве существенной цели научных исследований. Показано, что отказ Вебера от установления универсальных законов истории в пользу типичных каузальных связей, выделяемых на основе «отнесения к ценности», не означает отказа от «большой теории». В социологии Вебера есть универсальная методологическая основа — теория рационализации, объединяющая различные теоретические перспективы и служащая ориентиром для понимания общества в его многообразии и противоречивости.

Ключевые слова
историческая социология М. Вебера, большие данные, «революция архивов», «отнесение к ценности», «большие теории», универсальная методология
Классификатор
Получено
21.04.2021
Дата публикации
04.05.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
32
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf Скачать JATS
1

Постановка проблемы.
2 В современном обществе наука, в том числе социальное и гуманитарное знание, встречается с многочисленными вызовами. Новые реалии постиндустриального, «текучего» (З. Бауман) общества, «рефлексивного модерна» (Э. Гидденс) поставили под сомнение важнейший принцип социального знания — каузальное объяснение. Цифровизация как развитие новых технологий коммуникации и фиксации социальных действий с появлением больших данных (Big Data), раскрытием архивов, их оцифровкой и расширением доступа к архивным материалам открыли новые возможности для исследователей, что потребовало поиска не только новых методов работы с эмпирическими данными, но и нового понимания способов формирования предметных областей исследований. Можно согласиться с В.И. Дудиной, что «отставание социологического теоретизирования от возможностей, которые предоставляют цифровые технологии, в недалеком будущем может поставить под вопрос саму возможность социологии как автономной дисциплины» [Дудина, 2016: 30; 2018].
3 Вызовы цифровизации для исторической социологии как теоретико-методологической перспективы, ориентированной на изучение длительных процессов становления социальных институтов и групп, включают не только проблему доступности исторических документов, но и следующие за ними императивы пересмотра оснований социального знания. В современной исторической науке сейчас остро дискутируются вопросы недостаточности «большой истории», места «истории повседневности» и изучения «малой истории» (включая устную и семейную историю, эти исследования перекликаются с качественными методами в социологии), решаются проблемы освобождения исторической науки от политических мифов и фальсификаций через включение и осмысление ранее неучтенных или недоступных источников, документов, воспоминаний современников. По существу, это ставит вопрос о назначении исторической науки, ее целях и ее месте в современном обществе.
4 Представляется, что в поисках ответов на эти вызовы целесообразно обратиться к истокам исторической социологии как теоретической перспективы, особенно к наследию М. Вебера, в котором содержатся идеи, полезные при самоопределении социальной науки перед новыми вызовами, и важные эпистемологические и теоретико-методологические разработки. Ниже мы рассмотрим предложенную Вебером методологию формирования предмета и базы исследований применительно к современным проблемам развития социально-гуманитарного знания.
5

«Отнесение к ценности» в методологии исторической социологии М. Вебера: к современному прочтению.

6 Историческая социология представляет собой не столько отраслевую теорию, сколько теоретическую перспективу [Шпон, 2014: 57], ориентированную на анализ больших временных промежутков и длительных процессов, что дает возможность выявить глубинные причины и типичные свойства явлений и процессов. В качестве исследовательской программы она позволяет понять специфику современных событий и процессов через обращение к прошлым состояниям социума [Романовский, 1998: 9]. Именно эти задачи ставил перед собой М. Вебер, когда изучал формирование капитализма, объяснял экономический успех протестантских обществ протестантской трудовой этикой, занимался каузальным объяснением, обращаясь к анализу генезиса современных ему институтов капиталистического общества, рынка, форм господства, политической и научной деятельности.
7 Определяя свои эпистемологические и методологические позиции, Вебер отмечал, что среди исследователей социальной действительности есть «сторонники фактов» и «сторонники смысла». Первые могут быть охарактеризованы как позитивисты-эмпирики, ориентированные на сбор и анализ разнообразных данных и удовлетворяющие «жажду фактов» «фолиантами статистических таблиц и анкетами», но игнорирующие теоретические обобщения: «тонкость новых идей недоступна их восприятию». Вторые же, напротив, увлекаются теоретическими построениями в ущерб фактам. Но «подлинное мастерство» исследователя, как его понимает Вебер, состоит в том, что «известные факты соотносятся с хорошо известными точками зрения и между тем создается нечто новое» [Вебер, 1990а: 414]. Это ставшее традиционным для науки противоречие методологических исследовательских установок приобрело в условиях цифровизации новые ракурсы и стало новым вызовом для социального и гуманитарного знания.
8 Как известно, Интернет является пространством разнообразных взаимодействий, коммуникаций и средой для образования сетевых сообществ, которые стали предметом специальных исследований. При этом он является пространством, в котором сохраняются следы действий людей, оставляемые как целенаправленно — записи в социальных сетях, блогах и мессенджерах, «лайки» и т.п., так и спонтанно — информация о поисковых запросах, покупках, финансовых транзакциях, и т.п. Остается только находить эти следы и превращать их в данные [Дудина, 2016: 23–24]. Большие данные представляют новый ресурс для исследований разных аспектов жизни общества, но они же актуализируют вопросы о методах работы и позициях исследователя. Они представляют собой массивы, не целенаправленно сформированные под решение проблемы или для подтверждения гипотезы на основе соответствующих тщательно обоснованных методов, но спонтанно образовавшиеся, избыточные по объему, не структурированные и не упорядоченные, постоянно растущие и трансформирующиеся совокупности.
9 Методологическую проблему изучения больших данных объединяет с исторической социологией то, что в качестве эмпирической базы в ней тоже используются не целенаправленно сконструированные массивы, вроде результатов выборочных исследований, а следы явлений и процессов прошлого, которые исследователь должен структурировать для решения поставленных им проблем.
10 Кроме вызова больших данных, для современного развития историко-социологического знания важна развертывающаяся «революция архивов». Политика обеспечения широкой открытости и оцифровки данных, содержащихся на бумажных, материальных, аналоговых носителях в хранилищах архивов, библиотек, музеев и т.д., имеет ряд неоднозначных последствий. Как и в ситуации с большими данными, исследователю становится доступной для цифровой обработки огромная совокупность эмпирических материалов, и вновь встает вопрос о формировании предмета исследования. Неограниченный доступ к архивным данным создает возможности для пересмотра устоявшихся интерпретаций исторического прошлого в соответствии с вновь открытыми фактами, а также с избранными им принципами их анализа и описания [Берман, 2020].
11 Здесь уместно обратиться к разработанной Вебером методологии исторического анализа — созданию «идеальных типов» явлений, каждое из которых уникально и неповторимо. Не будем повторять уже хорошо изученные эпистемологические предпосылки веберовской социологии, опирающиеся на восходящие к В. Дильтею и Г. Риккерту представления о генерализирующем и индивидуализирующем знании, о «науках о природе» и «науках о культуре». Различие между ними состоит не в предмете, а в методах, познавательных установках [Давыдов, Гайденко, 1991: 37]. Невозможность охватить историческое явление во всем бесконечном многообразии его фактических особенностей побуждает исследователя концентрировать внимание на особенностях и связях между социальными явлениями, наиболее значимых с точки зрения «интереса эпохи», т.е. ее надличностных ценностей [Вебер, 1990а: 390–395]. Соответственно, «чем шире связи, о выявлении которых идет речь, чем многограннее было их культурное значение, ...тем естественнее и неизбежнее все повторяющиеся попытки осознавать новые стороны значимости посредством конструирования новых идеально-типических понятий» [Вебер, 1990а: 397]. Вебер на примере изучения христианства показывает, как исследователь вносит оценочные суждения в ходе работы с идеально-типическим понятием, когда «историк не может отказаться от оценочного суждения и одновременно пытается уклониться от ответственности за него» [Вебер, 1990а: 399].
12 Таким образом, пересмотр значения исторических явлений с позиций меняющихся ценностных перспектив и открытых сведений является неизбежным результатом развития исторической науки как «науки о культуре». Проблема состоит в том, чтобы познавательный процесс «отнесения к ценности» (Wertbeziehung) сочетался с другим известным принципом Вебера — свободы от оценочных суждений, от идеологической пристрастности и метафизической догматизации. Именно вследствие несоблюдения этого принципа в силу политизации исследовательской работы, которую решительно отвергал Вебер (сам совмещавший научную работу с активной политической деятельностью), а также отсутствия должной профессиональной квалификации исследователей, «революция архивов» может способствовать распространению вырванных из контекста сведений и бездоказательных выводов, псевдонаучной «альтернативной истории». «Альтернативность» здесь означает не отличающиеся от общепринятых, но научно обоснованные интерпретации фактов, раскрывающие их новые смыслы, но бездоказательные суждения эпатажного и идеологического толка.
13 На более глубоком уровне, для методологии науки, проблема «революции архивов» состоит в том, что появилась возможность использования формальных вычислительных методов для обработки данных исторического, социального, культурного, художественного характера. На этой основе возникли «цифровые гуманитарные науки» (Digital Humanities), дающие новую жизнь позитивистскому представлению о единстве научного метода. Однако, наряду с растущей популярностью Digital Humanities и «вычислительных социальных наук», растет и критика в их адрес, обоснованная принципиальной невозможностью отказа от содержательного, интерпретивного подхода при исследовании социальных и культурных явлений. При абсолютизации «цифровых» методов в социальном и гуманитарном знании они приводят к упрощениям и необоснованным обобщениям, заменяют объяснительные функции науки описаниями [Китчин, 2017]. Для некоторых апологетов цифровых социальных наук их главная задача сводится к определению практически значимых корреляций, с помощью которых можно прогнозировать будущие действия людей, например, потребительское и электоральное поведение. Как утверждает «гуру прогнозной аналитики» Е. Сигель, «важен практический результат; прогноз имеет преимущество перед объяснением» (цит. по: [Китчин, 2017: 122]). Здесь «данные говорят сами за себя», что позволяет провозгласить «конец теории» [там же: 122]. Представители же социальных наук ставят вопрос о том, что изменения характера источников и методов работы с ними заставляет пересматривать их эпистемологические основания [там же; Ruppert, Law, Savage, 2013]. Этот процесс только начался, здесь больше вопросов о новых формах взаимодействия эмпирики и теории, данных и знания, о позициях исследователя, выделении и обосновании предмета, чем готовых выводов. Для социального и гуманитарного знания вопрос стоит тем более остро, что на новом уровне актуализируется проблема интерпретивных, «мягких», и «жестких» формальных методов. На более высоком уровне обобщения это заставляет возвращаться к старой проблеме особенностей «наук о природе» и «наук о культуре», «генерализующего» и «индивидуализирующего» знания.
14 В связи с этим уместно снова обратиться к позиции М. Вебера относительно методов истории и социологии и предназначения науки. Немецкий социолог утверждает, что «в науках о человеческой культуре образование понятий зависит от места, которое занимает в данной культуре рассматриваемая проблема, и оно может меняться вместе с содержанием самой культуры» [Вебер, 1990а: 407]. За пределами этой культуры ценность научной истины ничем не обоснована, ибо научное знание является «беспредпосылочным», т.е. не опирается на безусловные, не подлежащие оспариванию основания в виде божественного откровения и пророчества [Вебер, 1990б: 724]. В этой «беспредпосылочности» как сила, так и слабость научного знания. С одной стороны, оно подчиняется лишь собственным императивам и ведет к полному «расколдованию мира», освобождению от любых ограничений познавательных возможностей человека. С другой — при утрате представлений о ценности именно научной истины она теряет преимущества перед любыми другими формами знания, в том числе практическими знаниями «здравого смысла». Именно к таким случаям можно отнести эмпирические корреляции между явлениями, устанавливаемые «цифровой наукой» с помощью формальных алгоритмов на основе больших данных, которые позволяют эффективно действовать, но не дают понимания причинных связей. С точки зрения собственно научного знания можно, вслед за Вебером, сказать, что такие эмпирические корреляции не более значимы, чем практический опыт «торговки овощами» или дикаря, прекрасно умеющих оперировать с природным, инструментальным и хозяйственным окружением и знающих о нем все, что необходимо для эффективных практик [Вебер 1990б: 713, 729]. И здесь встает вопрос о ценностях современного общества, определяющих действия исследователя: что имеет для нас теперь значение — знать условия эффективного достижения практических целей, или понимать и объяснять современный мир во всем многообразии его проявлений и связей?
15 Какой же методологии научного познания многообразия эмпирических проявлений исторических и социальных процессов предлагает придерживаться М. Вебер? Для него общество и история предстают как результат сплетения множества уникальных событий и явлений, и задачи его эмпирического познания могут быть решены лишь при выявлении «значимых связей проблем», определяемых исследователем, а не «фактических связей вещей» [Вебер 1990а: 364], то есть объект исследования не тождественен эмпирической (физической, цифровой и т.п.) данности. В этом принципиальное отличие веберовской методологии структурирования объекта науки от позитивистов и их последователей в «цифровых гуманитарных науках». Познание общества для Вебера представляется как логическое упорядочивание бесконечно многообразной реальности, суть которого состоит в том, чтобы «понять окружающую нас действительную жизнь в ее своеобразии – взаимосвязь и культурную значимость отдельных ее явлений в их нынешнем облике, а также причины того, что они исторически сложились именно так, а не иначе» [там же: 369]. Исторические факты и явления социальной жизни познаются не просто в совокупности их эмпирически определяемых характеристик, предпосылок и последствий, даже «типовых признаков» как таковых, а через понимание «культурного значения того исторического факта, что упомянутое явление играет именно эту роль» [там же: 375]. Таким образом, исследователь сам выделяет значимые связи из бесконечного многообразия эмпирической реальности, и делает это, руководствуясь надличностными смыслами, представляющими наибольшую значимость в конкретном обществе в конкретный момент времени. Образование «типовых понятий» происходит «в зависимости от значения, которое имеют для культуры определенные компоненты» какого-либо явления [там же: 375].
16 Однако Веберу приходится констатировать, что значения, содержащиеся в многообразии и иррациональности реальной жизни, фактически неисчерпаемы, и нет никаких оснований для предпочтения одних другим. Поэтому «отнесение к ценностям» как методологическая процедура подвержена постоянным изменениям, и она подобна «свету», отбрасываемому «такими высочайшими ценностными идеями… на постоянно меняющуюся конечную связь чудовищного хаотического потока событий, проносящегося сквозь время» [там же: 413].
17 Перенося сказанное на проблематику вызова больших данных и «революции архивов», можно сделать вывод, что, если следовать веберовской парадигме, то специфика социального знания требует соотнесения обнаруженных связей явлений с содержательно определенным смыслом, только тогда будет получен не практически, а научно значимый результат. Правда, Вебер отмечал, что однажды определенные «оптики» рассмотрения действительности могут утратить смысл в силу отказа исследователей от «сведения к ценности» или невозможности этой процедуры в силу отсутствия ценностных ориентиров: «В век специализации работа в области наук о культуре будет заключаться в том, что, выделив путем постановки проблемы определенный материал и установив свои методические принципы, исследователь будет затем рассматривать обработку этого материала как самоцель, не проверяя более познавательную ценность отдельных фактов посредством сознательного отнесения их к последним идеям и не размышляя вообще о том, что вычленение изучаемых фактов ими обусловлено. Так и должно быть. Однако наступит момент, когда краски станут иными: возникнет неуверенность в значении бессознательно применяемых точек зрения, в сумерках будет утерян путь. Свет, озарявший важные проблемы культуры, рассеется вдали. Тогда и наука изменит свою позицию и свой понятийный аппарат с тем, чтобы взирать на поток событий с вершин человеческой мысли» [там же: 414]. Столь длинная цитата здесь необходима для точного воспроизведения представления Вебера о будущем науки, которое является неизбежным следствием самой природы научного знания — его «беспредпосылочного» характера. Напрашиваются параллели с вызовом больших данных и «архивной революции», вновь обострившими проблему сущности и целей социального и исторического знания.
18 Представляется, что процедура «отнесения к ценности» придает социологии Вебера в целом теоретическую перспективу исторической социологии. Разработка любого понятия, например, «капитализм», предполагает «отнесение» огромного фактического материала к ценностям соответствующей исторической эпохи. Поэтому, в отличие от К. Маркса и В. Зомбарта, для Вебера капитализм не универсален [Давыдов, 2002: 378–379] и путь к капиталистической модернизации везде свой. Как показал Ю.Н. Давыдов, Вебер противопоставлял несовременный, архаический и «авантюристический» капитализм, провозвестники которого «пренебрегали этическими рамками», удовлетворяя «к злату проклятую страсть», «капитализму «современному в расширительном смысле этого слова, охватывающему весь специфически европейский капитализм» [Давыдов, 2002: 381]. Но было ли у Вебера целостное представление об историческом процессе, и что его позиция дает для понимания современных проблем науки?
19

Причинность и закономерность в историко-социологической перспективе М. Вебера: судьба «большой теории» перед вызовом цифровизации.
20 Как мы видели, вызовы больших данных и «архивной революции» актуализировали и усилили практические и позитивистские ориентации исследователей в ущерб масштабным теоретическим построениям. Эта тенденция поддерживается и институциональными трансформациями науки, в том числе развитием ее постакадемической формы. Ее особенность состоит в изменении приоритетных целей с фундаментальных исследований на прикладные, ориентацию на получение практически применимых результатов и их коммерческую эффективность. Методы и подходы, а также локальные нормы для исследователей, разрабатываются специально под их решение [Киященко, 2005: 48–49]. То есть такая наука ориентирована не на объяснения и познание сущности явлений, а на решение конкретных задач, в том числе и прогностического характера. Такова же и популярная теперь «прогнозная аналитика», и во многом – «цифровая гуманитаристика».
21 В самом фундаментальном для веберовской исторической социологи познавательном принципе «отнесения к ценности», выявления культурных значений и смыслов социальных явлений, заложена проблематичность применения к современности с ее «текучим» (З. Бауман) характером и перманентным «становлением» (П. Штомпка), ибо здесь нет возможности соотнести действия людей и констелляции их последствий с какими-либо устойчивыми ценностными ориентирами [Гайденко, Давыдов 1991: 294–295; Seyfarth, 1981]. И сам Вебер говорит о постоянных изменениях конкретных форм «отнесения к ценности», которые уходят в «темное будущее человеческой культуры» [Вебер 1990а: 413]. Заметим, что для немецкого социолога «темным» является вовсе не прошлое, ушедшее, но свершившееся и оставившее доступные эмпирическому анализу «следы», а именно неопределенное будущее, и, как известно, от прогнозов по поводу будущего анализируемых им социальных явлений он обычно воздерживался. Возможно, при высокой заинтересованности современных исследователей в прогностическом потенциале методов, именно с этим связано некоторое снижение интереса к академическому наследию Вебера по сравнению с веберовским ренессансом 1970-х гг., несмотря на большой теоретико-методологический и эвристический потенциал веберианства [Schwinn, 2020].
22 Как считает Т. Швинн, падение интереса исследователей к классическим теориям, в том числе и к наследию Вебера, обусловлено рядом причин. Изменился запрос основной аудитории классической науки — студентов: в 2000–2010-х среди них уже нет такого количества общественных активистов, участвующих в массовых движениях, как 1960– 1970-х гг., которым интересно теоретическое осмысление, понимание масштабных процессов развития общества. В лучшем случае, их волнуют локальные проблемы экологического, гендерного характера, а также практические задачи маркетинга, потребления, корпоративного и государственного управления. Можно согласиться с Т. Швинном и в том, что названная тенденция в целом обусловлена падением интереса к «большим историям», «метанарративам», связанным, как известно, с получившими распространение в последние десятилетия постмодернистскими познавательными установками [Schwinn, 2020]. Ж.-Ф. Лиотар в работе «Состояние постмодерна» утверждает, что распад «метанарративов» в современной культуре приводит к кризису и делегитимации классической науки и модернистского сциентизма. На место легитимирующих «метанарративов» приходят локальные «правила игры», большое количество «малых нарративов», не претендующих на универсальность, легитимных только в локальных сообществах и для узкой постановки вопроса [Лиотар 1998: 143]. Исчезает потребность в универсальном метаязыке и критериях научности и истинности. Складываются локальные теории, которые до бесконечности умножают предметность знания, но не дают ни единых методологии и категориального аппарата, ни целостной картины мира как системы координат, которая бы позволила однозначно ориентироваться в мире, опираясь на критерии научности, истинности и эффективности.
23 Каково реальное место наследия Вебера в этом контексте, являются ли оно в действительности «большой теорией», не представляющей интереса для современных приверженцев «малых нарративов»? Работы Вебера, предметом исследования которого было становление капитализма на Западе, несомненно, принадлежат к модернистскому нарративу. Однако насколько Вебер привержен нарративам прогресса или развития, и является ли для него капитализм универсальной стадией исторического процесса? В какой мере его теоретические представления об обществе и его динамике соответствуют представлениям о «большой теории»?
24 Вебер разделяет «идеально-типическую конструкцию развития» и собственно историю [Вебер 1990а: 403], т.е. «развитие общества» – не объяснительный метанарратив, не «большая история», а инструмент теоретической работы исследователя. Другое истолкование может привести к смешению онтологии и методологии. В качестве примера, иллюстрирующего эту мысль, немецкий социолог приводит концепцию К. Маркса (которого называет «великим мыслителем»): если использовать «законы» и другие созданные им конструкции процессов исторического развития в качестве идеальных типов, то они обладают высочайшим эвристическим значением. Если же рассматривать их как эмпирически значимые или реальные «действующие силы» и «тенденции», то они могут быть «опасны» для исследователя [Вебер 1990а: 404]. Эта «опасность» состоит в метафизической подгонке живой и многообразной реальности под теоретические построения, что неминуемо приводит к искажениям и ошибкам в их понимании.
25 В соответствии с принятыми эпистемологическими и методологическими установками, Вебер признает открытие и использование общих законов в качестве цели для естественных наук, но не для гуманитарных и социальных: «Значения же явления культуры и причина этого значения не могут быть выяснены, обоснованы и пояснены с помощью системы законов и понятий, какой бы совершенной она ни была, так как это значение предполагает соотнесение явлений культуры с идеями ценности». [там же: 373]. Именно в этом состоит, в его понимании, главное различие «наук о природе» и «наук о культуре». Используемые методы «отнесения к ценности» предполагают анализ индивидуальных явлений и каузальных связей, а для них «знание законов причинной обусловленности не может быть целью и является только средством исследования… И чем «более общи», то есть абстрактны, законы, тем менее они применимы для каузального сведения индивидуальных явлений, а тем самым косвенно и для понимания значения культурных процессов» [там же: 377].
26 Поэтому историческая социология Вебера сосредоточена на познании каузальных связей, позволяющих понять специфику исследуемого явления: «там, где речь идет об индивидуальности явления, каузальный вопрос – вопрос не о законах, а о конкретных каузальных связях, не о том, под какую формулу следует подвести явление в качестве частного случая, а о том, к какой индивидуальной констелляции его следует свести; другими словами, это вопрос сведения» [там же: 376–377]. Поскольку каждое индивидуальное явление представляет собой результат действия необозримого множества причин, то проблему для исследователя представляет выбор конкретной наиболее существенной каузальной связи [там же]. Можно согласиться с известным представителем «веберовского ренессанса» прошлого века Й. Вайсом, который рассматривает именно «отнесение к ценности» в широком понимании, как следствие исходного тезиса об осмысленности социального действия, в качестве основы веберовского каузального анализа [Weis, 1975: 40], хотя его подход и подвергается критике за «феноменологизацию» «понимающей» социологии [Гайденко, Давыдов, 1991: 164-171]. Так, Вебер считал наиболее значимым для понимания природы «современного капитализма» его уникальный «дух», то есть систему ценностей, картину мира, отражающуюся в хозяйственных ориентациях и всем повседневном «ведении жизни», поэтому в качестве значимой причины генезиса современного западного капитализма рассматривал протестантскую картину мира. При этом немецкий социолог неоднократно подчеркивал, что в принципе исследуемые каузальные соотношения могут быть любыми в зависимости от обоснованной исследователем значимой связи, отвергая лишь принципиально монистическое видение каузальных отношений: «Так называемое "материалистическое понимание истории" в качестве "мировоззрения" или общего знаменателя в каузальном объяснении исторической действительности следует самым решительным образом отвергнуть; однако экономическое толкование истории является одной из наиболее существенных целей...» [там же: 365]. В отличие от К. Маркса, как мы видим, Вебер не допускает выделения какой-либо сферы общественной жизни в качестве «базиса», фундаментальной причины всех социальных процессов.
27 Вопрос о «закономерном» характере анализируемых им каузальных отношений Вебер также не ставит. Например, предположение о том, что тип ценностных ориентаций, сходных с протестантской этикой, будет вызывать формирование духовных предпосылок современного капитализма, было высказано уже представителями веберианы середины ХХ в., занимавшимися выявлением «прямых аналогов» этоса протестантизма в восточных культурах [Зарубина 1998: 153–166; Aurora, 1986; Munshi, 1986].
28 В целом в исторической социологии Вебера, при многообразии интересовавших его проблем, эпох, культур, не удается обнаружить необходимые, универсальные причинные связи, равно как и векторы, и стадии или ступени развития, он лишь показывает, почему ход истории складывается именно таким образом [Andreski, 1984: 87–89, 54–55]. Для многих исследователей середины ХХ в. вопрос том, какое место в истории Вебер отводил современному капитализму, был дискуссионным. Т. Парсонс, подчеркивая универсальное и глобальное значение капитализма по М. Веберу, пишет: «Едва ли можно сомневаться, что современное индустриальное общество стало первичной моделью для всего мира в целом» [Parsons 1965: VI]. Поддерживая эту точку зрения, американский исследователь Р. Белла отмечал: «феномен Запада не носит характера случайности, восточные цивилизации представляют собой ранний тип развития... и со временем они некоторым образом приблизятся к западному образцу» [Bellah, 1963: 59]. Другие же исследователи, в частности, Р. Бендикс, настаивают на уникальности и неповторимости современного капитализма [Bendix, 1965: 11], представляющего собой в концепции Вебера историческую судьбу именно Запада, и в работах из цикла «Хозяйственной этики мировых религий» Вебер показывает, почему он не сложился в других регионах мира.
29 Как мы уже видели, развитие для Вебера является «идеально-типической конструкцией», прилагаемой к исследованию истории и общества, а не атрибутом самой истории. Поэтому его отношение к таким «метанарративам» социальных наук нового времени, как эволюция, прогресс, является неоднозначным. Показывая смену одних форм социальной жизни другими — например, возникновение капитализма современного типа, религий спасения, рациональных форм господства и права, немецкий социолог не говорит о необходимости и закономерности их возникновения [Andreski, 1984: 54]. Тем более им не ставится вопрос об оценке тех или иных изменений в обществе, например, об их «прогрессивном» или дисфункциональном характере, о том, что является «высшей», а что — «низшей» ступенью развития.
30 Однако в его исследованиях все же есть универсальная методологическая основа, обусловливающая их единство – это теория рационализации [Гайденко, 1990: 22; Kalberg, 1981: 12]. Как справедливо отмечает П.П. Гайденко, Вебер, разделяя методологию и онтологию, «признает не онтологическую, а лишь методологическую значимость рационализма» [Гайденко, 1990: 29]. Рациональность и рационализация являются центральными концептами, проходящими через всю его историческую социологию, инструментом анализа и хозяйственных, и религиозных, политических, правовых и культурных (музыка) явлений в их историческом становлении и трансформациях. Хорошо известно, что Вебер выделяет различные виды и направления рационализации, которые могут противоречить друг другу и, развиваясь, порождать рост иррациональности [Вебер, 1990г: 55; Гайденко, Давыдов: 1991; Зарубина, 2020]. То есть рост рациональности как атрибут развития, прогресса вряд ли можно рассматривать в качестве созданного Вебером «метанарратива», но само использование этой категории можно рассматривать как метатеорию для описания разных общественных и исторических явлений и процессов. И в этом ключе стоит, на мой взгляд, трактовать описание присущих только Западу явлений культуры, приобретших затем «универсальное значение» [Вебер, 1990г: 44], поскольку их укоренение в обществе представляют собой воплощение рационализации как принципа организации деятельности человека в различных сферах.
31 В то же время, Вебер подчеркивает, что теоретические схемы создаются им для того, чтобы служить «идеально-типическим средством ориентации», а не обоснованием собственного философского учения [Вебер 1990в: 307]. И все же, благодаря теории рационализации, наследие Вебера является не только «большой теорией», но и классической «большой методологией», парадигмой, позволяющей анализировать культурные смыслы и типичные каузальные связи в больших временных промежутках, а не просто корреляции явлений.
32

Основные выводы.
33 Переосмысление эпистемологических и методологических оснований социально-гуманитарного знания в контексте новых вызовов, обусловленных формированием больших данных, актуализирует обращение к классическим истокам этих наук, в том числе к наследию одного из основоположников исторической социологии М. Вебера. Обоснованная им методология «отнесения к ценности» позволяет реализовать теоретическую перспективу исторической социологии, избегнув при этом крайностей как эмпиризма и увлечения установлением корреляций фактов, так и «подгонки» фактов под теоретические схемы, как монокаузального детерминизма, так и субъективизма при поликаузальном подходе.
34 Разнообразные научные интересы самого Вебера, нашедшие воплощение в его исторической социологии, объединяются в «большую теорию» не представлениями об причинных и функциональных связях различных сфер жизни общества, о существовании законов прогрессивной исторической эволюции, а единством методологической перспективы, формируемой исследователем на основе «отнесения к ценности». Представляется, что именно такая методологическая перспектива отсутствует в современной социологии, и вызовы больших данных и «архивной революции», роста популярности цифровых социальных и гуманитарных наук способствуют углублению разрывов между отдельными направлениями исследований. В то время как сейчас, в период обострения качественно новых социальных противоречий и появления новых вызовов для общества, необходимо его целостное видение и понимание, которое без новых «больших теорий» и «больших методологий» невозможно.

Библиография

1. Берман П.Ш. Большие данные и историческая социальная наука // Социологические исследования. 2020. № 2. С. 144–149.

2. Вебер М. «Объективность» социально-научного и социально-политического познания // Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990а. С. 345–415.

3. Вебер М. Наука как призвание и профессия // Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990б. С.707–735.

4. Вебер М. Предварительные замечания // Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990г. С. 44–59.

5. Вебер М. Теория ступеней и направлений религиозного неприятия мира // Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990в. С. 307–343.

6. Гайденко П.П. Социология Макса Вебера // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 5–43.

7. Давыдов Ю.Н. Веберовская теория капитализма — ключ к универсальной исторической социологии // История теоретической социологии. Т. 2. М.: КАНОН+, 2002. С. 376–408.

8. Давыдов Ю.Н., Гайденко П.П. История и рациональность: Социология Макса Вебера и веберовский ренессанс. М.: Политиздат, 1991.

9. Дудина В.И. От Паноптикона к Панспектрону: цифровые данные и трансформация режимов наблюдения // Социологические исследования. 2018. №11. С. 17–26.

10. Дудина В.И. Цифровые данные – потенциал развития социологического знания // Социологические исследования. 2016. № 9. С. 21–30.

11. Зарубина Н.Н. Социокультурные факторы хозяйственного развития: Макс Вебер и современные теории модернизации. СПб.: РХГИ, 1998.

12. Зарубина Н.Н. Теория рационализации Макса Вебера как методология понимания современных социокультурных процессов // Социологические исследования. 2020. Т. 46. № 6. С. 3–15.

13. Китчин Р. Большие данные, новые эпистемологии и смена парадигм // Социология: методология, методы, математическое моделирование. 2017. № 44. C. 111–152.

14. Киященко Л.П. Этос постнеклассической науки (к постановке проблемы) // Философия науки. Вып. 11: Этос науки на рубеже веков. М.: ИФ РАН, 2005. С. 29–53.

15. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.: ИЭС; СПб.: Алетейя, 1998.

16. Романовский Н.В. Историческая социология: опыт ретроспективного анализа // Социологические исследования. 1998. № 5. С. 7—14.

17. Шпон В. Историческая и сравнительная социология в глобальном мире // Журнал социологии и социальной антропологии. 2017. № 2. С. 55–69.

18. Andreski S. Max Weber’s Insights & Errors. L.: Routledge, 1984.

19. Aurora G.S. Hindu Religious Rationality and Inner-Worldly Ascetism // Reсent Research on Max Weber’s Studies of Hinduism. München, Köln, London, Weltforum Verlag, 1986.

20. Bellah R. Reflections on the Protestant Ethic Analogy in Asia // The Journal of Social Issues. 1963. Vol. XIX. No. 1. P. 52–60.

21. Bendix R. Max Weber’s Sociology Today // International Social Science Journal. 1965. Vol. XVII. No 1.

22. Kalberg S. Max Webers Typen der Rationalität. Grundsteine für die Analyse von Rationalisierungsprozessen in der Geschichte // Max Weber und die Rationalisierung sozialen Handelns. Stuttgart: Enke, 1981. S. 9–38.

23. Munshi S. Max Weber über Indien. Eine einführende Kritik // Max Weber, der Historiker. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1986.

24. Parsons T. Introduction // Max Weber. The Sociology of Religion. London, 1965.

25. Ruppert E., Law J., Savage M. Reassembling Social Science Methods: the Challenge of Digital Devices // Theory, Culture and Society. 2013. Vol. 30(4). P. 22–46.

26. Schwinn T. Klassikerdämmerung. 100 Jahre Max Weber im Kontext der Soziologiegeschichte und des aktuellen Zustandes unserer Disziplin // Kölner Zeitschrift für Soziologie und Sozialpsychologie. 2020. Vol. 72. P. 351–381.

27. Seyferth C. Gesellschaftliche Rationalisierung und die Entwicklung der Intellektuellenschichten. Zur Weiterführung eines zentralen Themas Max Webers // Max Weber und die Rationalisierung Sozialen Handelns. Stuttgart: Enke, 1981. S. 189–223.

28. Weiss J. Max Webers Grundlegungen der Soziologie. München: UTW, 1975.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести