Устная история в сочетании с биографикой дает возможность воссоздать личную историю человека в определенных жизненных обстоятельствах, обращаясь за информацией к нему непосредственно или людям, близко его знавшим. Так создается мемуарный образ человека. Но проходит время, устная история перерастает в Историю, где «голоса» как субъективные свидетельства замолкают, и о человеке приходится говорить как человеке в Истории, где личностные характеристики утрачивают приоритет. Остается место в истории, большой или малой, и история времени.

Российской социологии повезло. Благодаря усилиям и подвижническому труду Бориса Докторова сохраняются ее «голоса», низкий поклон ему за сбережение памяти нашего профессионального сообщества. Но не все удалось сохранить. Представления о прошлом российской социологии уходит из "голосовой" формы в мемуаристику и документалистику.

Такова ситуация 100-летнего юбилея Анатолия Георгиевича Харчева. Остается не так много устных свидетельств личностного знания, больше событийного знания: факты, даты биографии и имя как символ в области исторического знания. По советской традиции даже мемуарные источники представлены в основном формальными документами, отражающими вехи жизненного (обычно карьерного) пути: родился, учился, занимал пост, до конца жизни был… А личностный образ исчезает. Среди таких данных высвечивается силуэт – закрытое время с закрытыми людьми и почти никакой приватной информации.

Попытаемся восстановить образ на основе формальных данных – как исторических вех одной жизни в контексте общих социоисторических процессов и более локального процесса становления профессионального поля, хотя такая история и будет лишена мотивационной, личностно-окрашенной картины.

Теперь можно только реконструировать период ранней социализации. Как утверждают энциклопедические издания, Анатолий Георгиевич Харчев родился в крестьянской семье в Калининской области (дер. Пысково) в 1921 г. и после окончания сельской школы поехал поступать в МГУ. Сейчас сложно представить себе тот социальный скачок, на который решился крестьянский паренек, не имевший за спиной никакого культурного или иного стартового капитала. Но он принадлежал к тому «единственно советскому»¹, по выражению Ю. Левады, поколению, которое собственно и было советским поколением, с высокими (или даже завышенными) социальными и образовательными ожиданиями. Он был одним из тех, кто, восприняв лозунг «молодым везде у нас дорога», поставил себе амбициозные жизненные цели и успешно реализовал их, пройдя «свои университеты» в столице – на историческом факультете МГУ. Это был 1939 год – как и многие его сверстники, отодвинув образовательные планы, со студенческой скамьи ушел на фронт.

В документах читаем: «был участником ВОВ». Во время войны Харчев – старший сержант 4-й зенитной артиллерийской дивизии Резерва Главного Командования, ст. писарь штаба полка. О военных заслугах свидетельствует документ о награждении Орденом Красной Звезды в 1943 г. Приведу его здесь полностью, поскольку этот формальный документ неожиданно полно, но сжато характеризует именно личностные качества Анатолия Георгиевича. Также имеет «Орден Отечественной войны П степени» и медали «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

После войны Анатолий Георгиевич восстановился на историческом факультете МГУ и окончил его в 1949 г. Дальше все по стандартному пути научной карьеры: три года аспирантуры, в 1952-м – защита диссертации в Институте философии, потом направление на кафедру философии Ленинградского отделения АН СССР – преподаватель, заведующий кафедрой философии. Довольно быстрое восхождение по ступеням научного становления послевоенного времени.

Как он пришел в социологию? Попытаемся реконструировать этот путь на основе документальных источников. Темы диссертаций естественно приближали его к социологии, да и время становления социологии в Ленинграде школе способствовало этому: кандидатская «Брак и семья в социалистическом обществе» (1952), докторская в более социологическом русле – «Брак и семья в СССР: опыт социологического исследования» (1963).

Дальше – возвращение в столицу и значимый биографический поворот – период становления ученого-лидера инновационно-амбициозного типа со знаковым употреблением эпитета «первый»: первый главный редактор первого социологического журнала «Социологические исследования»; первое подразделение по социологии семьи в тогдашнем Институте конкретных социологических исследований РАН СССР; первый вице-президент Советской социологической ассоциации; первые выходы советских социологов на международный уровень; первые открытия новых имен молодых тогда социологов В. Шапиро, М. Мацковского, С. Голода, И. Кона. Время становления социологии способствовало реализации амбициозных планов.

Здесь можно упомянуть мои личные впечатления от общения с Анатолием Георгиевичем в 1972–1975 в НИО ВШПД ВЦСПС, где у Анатолия Георгиевича был дополнительный пост заведующего сектором коммунистического воспитания. Мой тогдашний опыт можно обозначить кратко – живое вхождение в мир социологии. Он открыл для меня социологию, и сделал это как опытный тренер – бросил в море, чтобы научилась плавать. Мне, зеленой выпускнице МГУ, старшему лаборанту сектора, было дано первое рабочее задание – перевод книги Дж. Колемана (J. Coleman) “The Adolescent Society: The Social Life of the Teenager and its Impact on Education”. Конечно, об «adolescent society» я в то время не знала ничего, только переводила для мэтра, но он тем самым умело перевел меня из статуса технического сотрудника в статус единомышленника, открыл новые горизонты. Анатолий Георгиевич был закрытым человеком, но вокруг него в секторе на Солянке собиралось много молодежи. Впоследствии они сформировали кружок известных фигур в поле социологии семьи: Зоя Алексеевна Янкова, Владимир Шапиро, Михаил Мацковский, Майя Панкратова, из Питера приезжали Сергей Голод и Валерий Голофаст. Шла активная переписка с Международной комиссией по исследованию семьи, в работе которой участвовал Харчев. Он входил в число первых посланцев советских социологов в международное сообщество, благо тематика семьи позволяла отойти от идеологизации этого поля. Наверное, благодаря усилиям Анатолия Георгиевича по налаживанию международных контактов, социология семьи активно развивалась и стала одной из наиболее продвинутых областей отечественной социологии.

Трудно сказать теперь, что сыграло решающую роль в его утверждении в качестве знаковой фигуры тогдашней социологии: возможно, предшествующая биография, возможно связи в идеологических структурах. Одно из немногих устных свидетельств об Анатолии Георгиевиче – интервью Ф.Э. Шереги, который считает, что, помимо прочего, успешному вхождению в организационные структуры развивающейся социологии содействовал крестьянский тип мышления Харчева, который позволял ему прагматично воспринимать жизнь, понимать ценность прикладного изучения реальности, что и несла с собой социология². Цепочка последующих знаковых событий успешной научной карьеры совпадала с этапами становлением социологии. Выделим три основные сферы деятельности Харчева, что наполняли его профессиональную жизнь в последующие годы.

1.<em> Первый вице-президент ССА председатель секции «Социология семьи» и вице-президент Советской социологической ассоциации </em>(1966).

В определенной мере советская социология изготавливалась «на экспорт», как утверждал Г.С. Батыгин³, поэтому в июне 1958 г. была создана Советская социологическая ассоциация», но это способствовало и «импорту» социологического знания. Секция по исследованию семьи и быта под руководством Харчева создана в 1966 г., собственно, он и был инициатором ее создания, так же возникали тогда и другие отрасли (воз)рождающейся социологии.

Благодаря Харчеву в 1960-е гг. секция семьи стала основной организацией, призванной координировать и определять стратегию исследований, изучать и переносить на отечественную почву опыт зарубежных ученых, актуализировать проблематику отношений «семья — личность». Самым, пожалуй, ярким событием был XII Международный семинар по исследованию семьи в 1972 г.⁴ А главное, вокруг Ассоциации формировался круг молодых ученых-исследователей семьи. Благодаря поддержке мэтра им открывались научные горизонты, они становились известными специалистами. Несколько работ А.Г. Харчева в те годы выходят в соавторстве с тогда начинающими исследователями: М.С. Мацковским («Современная семья и ее проблемы»); С.И. Голодом («Профессиональная работа женщин и семья»); В.Б. Голофастом («Некоторые методологические проблемы сравнительных исследований в социологии семьи»). Выходит совместная монография с В.Г. Алексеевой («Образ жизни. Мораль. Воспитание»), ее появление является не только значимым по названию, но и демонстрирует жизненные взгляды человека, который не только теоретически утверждал постулаты женского профессионального труда, но и на практике давал возможности реализации творческого потенциала своей жены.

2. Другая сфера активности – <em>сектор социальных проблем семьи и быта Института конкретных социологических исследований АН СССР</em>, который был создан в 1974 г., впоследствии он был преобразован в отдел социологии семьи. Здесь происходила институциализация направления – сектор стал головным центром по социологическим проблемам семьи. В 1970–1980 гг. его сотрудники активно сотрудничали с сообществом социологов семьи стран «социалистического лагеря», проводились совместные международные конференции и исследования, в том числе с участием западноевропейских специалистов.

Как считает А.А. Клецин, А.Г. Харчев сделал проблематику «своей поляной». Он действительно долгое время был самым авторитетным специалистом в этой области, а его публикации высоко ценились. Хотя на том же «огороде» трудилось еще несколько десятков социологов, среди которых были не менее талантливые специалисты, в том числе А.И. Антонов, М.Ю. Арутюнян, С.И. Голод, М.С. Мацковский, В.А. Сысенко, З.А. Янкова, тем не менее наибольшим авторитетом пользовались отзывы, рецензии и рекомендации Харчева. К нему с подобными запросами обычно обращались Министерство образования, ЦК КПСС, вузы, журналы, издательства. Положительный отзыв Харчева давал зеленый свет молодому специалисту в социологии семьи, отрицательный мог загубить судьбу.

3. И, наконец, деятельность А.Г. Харчева в качестве <em>главного редактора </em>(1974–1986) <em>первого (и единственного в СССР) социологического журнала «Социологические исследования»</em>. Важной заслугой редакции в те годы было умение «сохранять относительный иммунитет от идеологического диктата и публиковать достаточно квалифицированные статьи, хотя цензура вмешивалась практически в каждый номер и материалы систематически контролировались ЦК КПСС»⁵. Думаю, этот комплимент Г.С. Батыгина относительно дипломатического искусства улаживания конфликтов можно отнести на счет главного редактора, поскольку претензии партийного контроля непосредственно обращались на первое лицо редакции. Ф. Шереги считает, что главного редактора спасало еще и то, что он умел говорить на языке партийного аппарата, и, пожалуй, тот, кто его в свое время назначил на эту должность, не ошибся.

Трепетное отношение главного редактора к своему детищу вспоминает Ж.Т. Тощенко, который писал в 1999 г. в юбилейной статье: «25 лет тому назад, летом 1974 г., вышел в свет первый ежеквартальный номер журнала "Социологические исследования". Как радовался тогда этому событию главный редактор Анатолий Георгиевич Харчев, держа в руках свежий оттиск, им гордясь, этим первым периодическим изданием возродившейся науки, в то же время огорчался, потому что не удалось убедить ни партийные, ни научные инстанции дать журналу "респектабельное" название – "Вопросы социологии» подобно журналам философов, экономистов, историков, но при этом гордясь первым периодическим изданием возродившейся науки – социологии. Но несмотря ни на что, это был большой праздник. Социологи наконец-то получили то, о чем мечтали, к чему стремились»⁶. Выход первого официального журнала свидетельствовал о престиже науки в целом, ее признании со стороны государства и общества. По тому, что публиковалось на его страницах, в стране и за рубежом судили о состоянии советской социологии в целом. Когда в журнале появлялись интересные авторы и «звездные» материалы, читатели с гордостью говорили о подъеме отечественной социологии. Журнал во многом помог в становлении социологического сообщества, поскольку активно публиковал молодых авторов из регионов. Важным для себя издание считало публикацию переводов работ западных авторов: на страницах журнала впервые появились на русском языке статьи таких признанных западных исследователей, как Р. Понтон, М. Пэнсон, П. Томпсон, К. Шарль, Дж. Урри и др.

В целом по совокупности этих сфер организационной деятельности, которые, по-видимому, требовали и авторитарности, и умения руководить, и принципиальности, а также умения идти на компромисс, лавировать, предполагали высокий авторитет как специалиста, Анатолия Георгиевича можно было бы отнести к типу ученого-организатора. По характеристике Ф. Знанецкого это соответствует типу «технологического лидера» в его градации «человека знания»⁷. По его мнению, технологический лидер – это человек науки, но он также и социальный лидер, глава группы, которой он руководит. Его социальное лидерство затмевает и обусловливает функции ученого, поскольку социальное лидерство дает ему институциональную власть, которая становится источником профессионального престижа и влияния в широком сообществе. Такие люди по своей инициативе, а не только в ответ на социальный заказ, берут на себя ответственность за новые коллективные задачи, связанные со значительным риском.

Но такой однозначный вывод, по-видимому, является преждевременным, поскольку за время своей профессиональной карьеры Анатолий Георгиевич издал значимые труды в области социологии семьи, и среди них две наиболее значимых – «Брак и семья в СССР» (1964); «Социология семьи: проблемы становления науки» (1979) и опубликовал ряд научных статей, где излагается его собственная концепция семьи как института и ее воспитательных функций. Специалисты считают, что его подход к семейной проблематике можно определить как функционалистский или общественно-центрированный функционализм, где в качестве главного, образующего семью отношения, выступает детопроизводство. Все остальные отношения, выражающиеся в других функциях семьи, опосредуются той ценностью, которую общество придает проблеме воспроизводства. Научная значимость его концепции заключалась в том, что семья определялась как некий «первоэлемент быта», включавший в себя наравне с материальными отношениями нравственно-этические отношения. При этом Клецин считает, что приоритетное положение концепции А. Г. Харчева по отношению к другим концепциям того времени было связано в основном с двумя обстоятельствами: 1) со значительно большей, чем у других исследователей, связью с категориями исторического материализма, с одной стороны, и с социальной практикой брачно-семейных отношений, с другой стороны; 2) с научным авторитетом самого автора как активного участника общесоциологической дискуссии о предмете социологии и руководящей позицией в социологии.

Его концепция осталась единственной общепризнанной в той однопарадигмальной теоретической основе отечественной социологии вплоть до 1990-х гг. Таким образом, и собственно научная составляющая профессионального пути Анатолия Георгиевича оказалась плодотворной. Это можно назвать успешной научной карьерой. Индекс цитирования, выведенный на основе журнальных публикаций В.В. Солодниковым в 1992 гг., показал привязанность социологов семьи в конце 1980-х – начале 1990-х к той же теоретической традиции, а также определил первенство А.Г. Харчева по цитированию в статьях в этой области⁸.

Прошли годы. Мы отмечаем 100-летие Анатолия Георгиевича Харчева. Социология семьи давно стала полипарадигмальным полем, от нее отпочковались и выросли в самостоятельные научные направления гендерные исследования, социология детства. Однако сохранившийся авторитет научного имени Анатолия Георгиевича свидетельствует о том, что его имя вошло в анналы социологии. Оно значимо как для истории научной социологической периодики, так и для истории отечественной социологии семьи. Меморизация его имени в течение долгого времени успешно поддерживается научным сообществом благодаря методологической конференции – Харчевским чтениям. Его монография «Социология семьи: проблемы становления науки» переиздается (в 2003 г.). Если посмотреть на кандидатские диссертации по социологии семьи, то трудно найти такую, где бы в источниках не значилась монография А.Г. Харчева «Брак и семья в СССР», которая впервые-то увидела свет в далеком 1964 г. Он остается научным авторитетом в этой области, хотя после его ухода прошло уже больше 40 лет.

Для молодых авторов перекличка с Харчевым в поле социологии семьи остается весьма актуальной. Одна из статей прямо так и называется: «Проблема будущего семьи. Полвека спустя: диалог с Харчевым А.Г.»⁹. И это название символично: оно означает живое присутствие «классика» в поле сегодняшней социологии. Статья представляет собой своеобразный диалог с прогностической моделью взаимоотношений семьи и государства в ХХI в., которую предложил Харчев.

Итак, факты свидетельствуют: имя и работы Анатолия Георгиевича сохраняются в научной памяти.

Если вернуться к типам «человека науки» Ф. Знанецкого и его критериям, то в основе типологии лежит определенная структура деятельности, которая базируется на четырех взаимодействующих компонентах:1) социальный круг: круг общения или аудитория влияния человека науки; 2) личностные характеристики: они включают те, которые приписываются ему в силу занимаемого им положения; 3) социальный статус: права и привилегии связанные с занимаемым положением; 4) социальные функции: вклад в научное сообщество. А если ученый уходит, если оканчивается его биографический путь? Что остается из данных критериев? Его социальные функции и вклад в сообщество. Функции и вклад Анатолия Георгиевича состоят в том, что его работы остались в числе цитируемых, вошли в отечественные учебники по социологии семьи, используются молодыми специалистами – остаются в пространстве социального знания в области социологии семьи, хотя и в живом диалоге с его воззрениями, даже если это и дискуссионные дискурсы относительно позиции автора и его взглядов. И еще – в виде мемориального статуса в сообществе.