Коллективная монография [Общество неравных возможностей..., 2022] представляет собой редкий для социологии в нашей стране тип комплексного исследования социального структурировния современного российского общества, репрезентирующего подавляющее большинство населения России за исключением представителей социального дна и верхнего элитного слоя. Эти два исключения составляют не более 5–10% общей численности населения и, конечно, требуют специального подхода для определения места в социальной структурации общества. Исследуются глубинные изменения/застой в обществе с опорой на количественные и качественные трансформации в производственных отношениях, культурно-бытовой сфере, ценностных ориентациях и поведенческих стереотипах людей, которые поддержкой или отторжением предлагаемых к реализации действий властей определяют направления эволюции общества.

Концептуальным основанием для проведения анализа авторы выбрали теоретические взгляды М. Вебера на социальную структуру и стратификацию общества как иерархию жизненных шансов и рисков, которыми обладают члены общества. Использованы такие понятия, как позитивная привилегированность и негативная привилегированность. Последняя не совсем привычно звучит на русском языке, т.к. привилегии – это полученные субъектом общественных отношений преимущества, льготы, которые недоступны остальным членам общества. Воспринимать их со знаком минус, как негативные – довольно сложно. Но это замечание на полях, использование этих понятий в работе М. Вебера [Weber, 1978] делает его, безусловно, легитимным.

В качестве агрегированных показателей социального положения использован ряд признаков, условно объединенных в четыре группы: 1) сфера экономической безопасности и благосостояния; 2) ситуация на работе; 3) доступность образования и медицинской помощи, т.е. возможность сохранения и наращивания своего человеческого потенциала; 4) особенности текущего потребления и досуговых возможностей человека. Каждая группа включает позитивные и негативные показатели привилегированности и используется для выделения страт в вертикальной иерархии. Насколько известно, ранее позитивная и негативная привилегированность не использовалась в качестве показателя дифференциации в российских исследованиях.

Следует признать, что выбор показателей и их операционализация диктуются возможностями используемых эмпирических баз. В наших исследованиях применялись другие показатели социальных различий, включенные в базы мониторинговых опросов, проводимых Центром изучения социокультурных изменений Института философии РАН. Выявленные тенденции социального расслоения близки к результатам группы Н.Е. Тихоновой, но получена более дробная социальная градация и динамика в условиях более длительного и турбулентного периода – 1990–2015 гг. [Беляева, 2022]. В рецензируемой книге эмпирические базы включали исследования по программе РМЭЗ НИУ ВШЭ и Института социологии РАН за период с 2014 г. по январь 2021 г. Достоинствами исследования является тщательность анализа, корректность обращения с данными, проверка достоверности полученных выводов на массивах разных лет, математическое сопровождение проекта. Методологическая и методическая убедительность подтверждается вновь выявленным в исследовании фактом, что социальная стратификация российского общества обладает высокой степенью устойчивости с середины второго десятилетия XXI в., срединный массовый слой при всех изменениях экономического курса и текущих кризисах остается в пределах небольших колебаний как в количественном отношении, так и по объему располагаемых им жизненных шансов и рисков. Этот массовый слой населения сохраняет свою устойчивость в контексте неравенства возможностей в экономических и внеэкономических сферах.

Отметим, что применение разных вариантов многомерного подхода к анализу социальной стратификации общества как целого имеет своих немногочисленных исследователей только в постсоветский период (Л.А. Гордон, Л.А. Беляева, О.И. Шкаратан, В.В. Радаев, В.И. Ильин, А.Ш. Жвитиашвили). Также в последние годы опубликованы работы авторов настоящей монографии, которые разрабатывали эту тему в рамках своего исследовательского проекта, завершившегося данной публикацией. Справедливости ради нужно сказать, что многомерная классификация населения страны в целом в постсоветский период не могла опереться на исследовательские практики советского времени, что неудивительно в ситуации, когда провозглашалась идеология построения социально однородного общества, в котором стираются социальные различия, а признать их глубину было бы идеологической ошибкой. Такие различия были бы выявлены при добросовестном социологическом эмпирическом анализе. Вместе с тем социальное расслоение внутри отдельных групп общества, преимущественно рабочего класса и крестьянства, анализировалось с использованием многомерного подхода, но это были единичные, пионерские для советской социологии работы [Гордон, 1971, 1985], [Арутюнян, 1971] и некоторые другие.

Но вернемся к рецензируемой монографии. В основе классификации – реальные возможности и особенности жизни людей, раскрываемые при помощи набора эмпирических показателей, при этом положение в рыночной системе хозяйства рассматривалось как результирующее объяснение имеющихся социальных различий. Здесь, мне кажется, авторы упустили возможность проследить интересный социальный феномен – как рыночные отношения повлияли на формирование социальных неравенств, которые особенно рельефно проявляются в регионах разного уровня модернизированности (например, в Москве и в периферийных и дотационных регионах), в поселениях разного типа. Устранившись от анализа влияния рыночных отношений, авторы определили, что главными факторами обладания позитивной привилегированностью являются среднедушевые доходы свыше двух медиан доходного распределения по стране, рождение в семьях, где у родителей высшее образование, собственный высокий уровень образования и проживание в Москве. В подобных группах существуют минимальные шансы на негативную привилегированность. Последняя характеризует в основном лиц со среднедушевыми доходами менее 0,75 медианы, имеющих только начальное профессиональное образование (с. 58–59). Отмечу, что по многочисленным исследованиям, культурный капитал в виде высшего образования высоко оценивается в современном российском обществе во всех возрастных когортах и по этому показателю отмечается восходящая социальная мобильность современной российской молодежи по сравнению с их родителями за исключением семей, где оба родителя не имеют среднего образования и относятся к самому бедному слою общества. Молодежь рассматривает образование как практически единственный реальный шанс преуспеть в жизни в условиях ограниченного доступа к таким ресурсам, как собственность и власть.

Использование комплекса отмеченных четырех групп показателей позволило построить Индекс жизненных шансов и рисков и выделить три страты в основной массе населения: высшую с преобладанием позитивной привилегированности, среднюю, отражающую социальную норму, и нижнюю с доминированием негативной привилегированности. Характеристики этих страт позволили сделать нетривиальные выводы относительно того, носителями какой привилегированности – негативной или позитивной – являются их участники. В частности показано, что широко распространенное мнение о материальной нуждаемости семей вследствие их иждивенческой нагрузки, весьма неоднозначно. Взрослые иждивенцы действительно переводят семью в статус негативной привилегированности, тогда как нагрузка несовершеннолетними детьми сопровождается позитивной привилегированностью, закрепляя распространяющееся в обществе представление о благополучной полной семьи с детьми.

Исследование вновь подтвердило, что такое преимущество, как здоровье, является одним из главных факторов вхождения в верхний слой массовой группы населения. Было убедительно показано, что даже для лиц пенсионного возраста с хорошим здоровьем нормой является обладание позитивной привилегированностью и попадание в верхний слой. «Пенсионеры из разных страт принципиально отличались по доле тех, кто оценивал свое здоровье как плохое (в верхней, средней и нижней стратах таких оказалось 14,3%, 27,8% и 44,5% соответственно)» (с. 77). В целом состоянию здоровья массовых слоев и низким оценкам структур здравоохранения в стране уделено много места в монографии. Эти проблемы рассмотрены как одно из главных условий и факторов сохранения и наращивания человеческого потенциала. Этим подтверждается выдвинутый тезис, что зоны благополучия и неблагополучия формируются не только экономическими, но и неэкономическими аспектами жизни населения. При этом позитивная привилегированность в экономической сфере оказывается сопряжена и с бóльшими возможностями в отношении других, неэкономических сторон жизни, включая социальные контакты и общение (с. 87).

Территориальные аспекты распространения экономической позитивной и негативной привилегированности выстроились в данном исследовании в комбинацию, выявляющую необходимые корректировки в социальной политике государства. Показано, что б<em><strong>о</strong></em>льшие экономические возможности купировать негативные последствия экономических шоков, использовать социальную инфраструктуру, имеет население столиц и крупных городов, антиподом им выступают жители сельских населенных пунктов, не имеющие запаса экономических ресурсов и достаточного объема социальных услуг, по которым они находятся в зоне депривации и рисков. Но при рассмотрении всего комплекса позитивной привилегированности центры субъектов РФ опережают обе столицы. В итоге по Индексу жизненных шансов и рисков, как и по всем показателям позитивной и негативной привилегированности в отдельности, населенные пункты разделяются на три группы: столицы и особенно центры субъектов РФ, жители которых чаще других россиян находятся в зоне позитивной привилегированности; остальные города, для которых позитивная и негативная привилегированность в целом скорее скомпенсированы, а также сельская местность, для жителей которой характерна широкая распространенность деприваций и рисков с превалированием негативной привилегированности. Соответственно выстроилась и иерархия социальных слоев в поселениях разного типа. В столицах доля верхней страты превышала долю нижней в два раза, а на селе доля нижней страты почти в четыре раза была больше доли верхней. Характерно, что такие соотношения обладают высокой стабильностью в течение многих лет, неудивительна в связи с этим устойчивая мобильность населения из сельских в городские поселения. В монографии убедительно показано, что большая доля нижнего социального слоя на селе требует повышенного внимания, поскольку она на более чем 50% состоит из неработающих пенсионеров и на 25% из трудоспособных людей с низкой квалификацией. Значительная часть среди них – сельская молодежь, часто их удел стать прекариями и не претендовать на повышение социального статуса. Отсутствие же действенных социальных и экономических институтов, которые могли бы противодействовать этим негативным тенденциям, способствует дальнейшему росту социальных неравенств, его пролонгации и в будущем.

Интересный аспект социальных неравенств был затронут в монографии в связи в анализом социально-психологического самочувствия представителей трех социальных страт. Большинство представителей верхней страты настроены позитивно, в основном довольны своей жизнью и своим статусом. Представители нижней страты, напротив, в массе своей не могут охарактеризовать как хороший не только свой статус в обществе, но и свою жизнь в целом, а нормой их жизни, с точки зрения типичного для них социально-психологического состояния, выступают негативные чувства – тревога, раздражение, озлобленность, агрессия. Средняя страта занимает промежуточное положение – с одной стороны, ее представители имеют скорее позитивное социально-психологическое состояние, а с другой – они в массе своей не считают хорошим ни свой статус в обществе, ни свою жизнь в целом (с. 268). По нашим исследованиям, верхняя страта может быть дифференцирована по выполнению управленческих и собственнических функций и функций квалифицированных специалистов. В ее составе предприниматели и собственники предприятий дают самые высокие оценки всех сторон своей жизни и являются безоговорочными сторонниками рыночной экономики, тогда как специалисты имеют более низкие показатели удовлетворенности своим положением и более критичны по отношению к процессам в экономике и стране в целом.

В монографии рассматривается самоидентификация представителей трех страт по близости к европейским ценностям. В современный период противостояния цивилизаций мнение наиболее профессиональной и успешной части общества желательно учитывать при выборе путей дальнейшего развития России. Среди представителей верхней страты выходцы из семей, где родители имели высшее образование и были на верхних социальных позициях, менее половины – 48 %, не идентифицируют себя с европейцами, тогда как среди тех, кто поставил своих родителей на нижние позиции, не считают себя европейцами уже 64%. Здесь, думаю, имеет значение не только социальное происхождение, но и внутренняя ориентация потомственных представителей верхней страты на европейский образ жизни.

Характеристики верхней социальной страты, полученные в данном исследовании, выделяют ее среди других россиян по большей приверженности установкам нонкомформизма, особенно среди молодежи до 30 лет, меньшим распространением солидаристских установок, стигматизмом по отношению к бедным. Одновременно для них характерен больший горизонт планирования своей жизни, внутренний локус-контроль, установка на самореализацию, отказ от патернализма. Установка на достижительность распространяется на широкий спектр социальных преимуществ – карьеру, образование, престижную работу, круг общения и т.д. Вместе с тем исследователи отмечают близость жизненных целей молодежи из разных страт, но ожидают, что наличие разных шансов для их достижения приведет к усилению разрыва между ожиданиями и реальностью и в будущем углубит их социальные различия. Для представителей средней и особенно нижней страт характерны большая пассивность и более частый выбор неконструктивных или малоэффективных стратегий улучшения своего материального положения, например, наращивание своей долговой нагрузки. Но при этом представители средней и нижней страт в основном поддерживают меритократические принципы организации оплаты труда, равенство возможностей для проявления способностей каждого человека традиционно важнее для россиян, чем равенство доходов и условий жизни. Эта особенность понимания россиянами того, как устроено общество, приемлемость его социальной неоднородности никак не противоречит пассивному поведению представителей нижней и частично средней страты в улучшении своей жизни. Причины в объективном состоянии их личных ресурсов и в несовершенстве социальной инфраструктуры и институтов общества.

Новые, продуктивные перспективы для сокращения социальной дифференциации, прежде всего молодежи и лиц среднего возраста открылись с развитием цифровизации в коммуникациях и производственных процессах. Национальная программа «Цифровая экономика России» предусматривает формирование цифровой образовательной среды и подготовку и переподготовку кадров для экономики и коммуникационной сферы с использованием цифровых технологий. Способности современной молодежи к овладению цифровыми технологиями не только на бытовом уровне, но и на уровне более высоком – в производственных условиях, в науке и т.д. могут создать эффект повышения социального статуса молодого человека вне зависимости от его социального происхождения, материального и образовательного статуса родителей. В монографии показано, что обучение использованию цифровых технологий является наиболее распространенным способом наращивания человеческого потенциала для представителей массовых слоев населения страны. При этом, чем крупнее пункт проживания, тем более активно осваиваются соответствующие практики (с. 112). Сельские и удаленные населенные пункты имеют для этого худшие условия и ограниченные рынки рабочих мест. Тем не менее развитие цифровой экономики является важным фактором сглаживания социальных различий, который зависит от совершенствования массового образования во всех типах учебных заведений и специальной подготовки и переподготовки IT-кадров. Показано, что уже в 2013–2018 гг. расширение средней страты происходило, прежде всего, за счет распространения цифровой грамотности в нижних слоях российского общества (с. 101–102). Но, замечу, существует вероятность закрепления нового вида социального неравенства, о чем предупреждают и авторы монографии.

Подводя итог размышлениям о новой книге, можно с уверенностью сказать, что использованная методология выделения позитивной и негативной привилегированности позволила выявить важные аспекты социальной дифференциации массовых групп населения России. Действительно, Россия сейчас общество неравных возможностей и необходимо направить усилия государства и самих граждан на смягчение такой несправедливости.