Везде
Against Naturalism. On Rational Strategies and Role of Idealizations
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Against Naturalism. On Rational Strategies and Role of Idealizations
Annotation
PII
S023620070019509-6-1
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Konstantin A. Pavlov-Pinus 
ORCID: 0000-0002-9258-3498
Affiliation: RAS Institute of Philosophy
Address: Российская Федерация, 109240 Москва, ул. Гончарная, д. 12, стр. 1
Edition
Volume 33 Issue 2
Pages
25-45
Abstract

The article outlines the main hypotheses of the research program "Thinking, consciousness and freedom". The cluster of concepts consciousness-meaningfulness-autonomy-rationality-(in)determinism-subjectivity-idealization is under consideration. The significance of transcendentalist disposition for theories of consciousness striving for maximum consistency with reliable results of modern sciences is substantiated. On the one hand, mutually compatible variants of interpretations of the above-mentioned concepts are analyzed; on the other hand, conceptual constellations leading to the effects of theoretical trivialization of basic forms of human knowledge and self-understanding are revealed. The importance of conjugacy of the phenomenon of rational activity and the processes of (re)establishing autonomy is emphasized. Special attention is paid to the metaphysical presumptions underlying a number of scientific theories, and, accordingly, to the issue of existential and metaphysical self-determination of modern man.

Keywords
consciousness, idealization, autonomy, rationality, (in)determinism, subjectivity, authorship
Received
06.04.2022
Date of publication
11.05.2022
Number of purchasers
12
Views
718
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1 Сознание — это не просто «один из» предметов изучения. Сознание — это и определенный способ, которым мы прокладываем путь сквозь обстоятельства жизни, и неотъемлемый инструмент целенаправленной деятельности, и навязчивый спутник человека в любом его деле вообще. К сознанию имеет отношение всякое человеческое знание — ибо все, что мы знаем или только еще можем знать, опосредованно границами и спецификой нашей способности «сознавать», «понимать» и «осознанно интерпретировать». Оговоримся, на всякий случай, что «знание» следует отличать от «умений» и всевозможных «навыков», значительная часть которых вполне может реализовываться без отчетливого их осознания, а то и вовсе неосознанно. Тем не менее, практически вся человеческая деятельность что-то сообщает нам о сознании и его возможностях. Математическая деятельность, увиденная под соответствующим углом зрения, не менее информативна для «теорий сознания», чем феноменология или когнитивистика.
2 Вездесущесть сознания — только одна трудность, стоящая на пути изучения того феномена, который обозначается полисемантическим словом «сознание». Другая трудность заключается в том, что времена легких вопросов и коротко формулируемых проблем остались в прошлом. Несмотря на видимую разрозненность разрастающегося массива человеческих знаний и умений, нужда в одновременном рассмотрении фундаментальных понятий, конституирующих ключевые научные и философские направления изысканий, становится предельно ощутимой. Современный контекст не позволяет полноценно и всесторонне тематизировать «сознание» независимо от углубленного анализа таких понятий как «физическое», «объективное», «(не)вычислимое», «(ир)рациональность», «(ин)детерминированность», «свобода», «автономия», «деятельность», «феноменальность», «осмысленность», «субъектность» и ряда других. Природу сознания можно прояснить только в контексте(ах) его смысловых взаимосвязей с целым облаком сопутствующих понятий и концепций, часть которых может первоначально представляться даже бесконечно далекой от изучения вопроса о «сути» сознания.
3 Сквозной темой статьи является проблема натурализации человеческого знания, кульминирующая в точке своего самозамыкания — то есть в вопросе о статусе знаний о (со)знании. Апории и метафизические тупики, к которым приводит натуралистическая установка, могут быть разрешены только на территории последовательного трансцендентализма. Именно поэтому особое внимание уделяется роли идеализаций, обусловливающих всякое научное знание, и вопросам об условиях возможности/осмысленности исследуемых феноменов вообще.
4

О программе «Мышление, сознание и свобода». Обзор некоторых контекстов
5 Одним из важнейших мировых новшеств последних десятилетий является то, что регулятивная идея Единой Науки, растущей из единого корня и с мощной кроной ветвящихся в разные стороны частных дисциплин и направлений, окончательно перестала служить несомненным ориентиром. То, в чем раньше обвиняли философию, теперь стало и судьбой науки. Перед нами теперь раскинулось едва обозримое семейство научных систем и подходов, стоящих на разных, порой несовместимых мета-теоретических основаниях, значительная часть которых представляет собой метафизические предпосылки. Достаточно взглянуть на современную космологию (см., например, [Susskind, 2015]), я уж не говорю про современные теории сознания.
6 У такого положения дел просматривается множество важных следствий. Одно из них можно сформулировать так: вопросы экзистенциального выбора, включающие в себя необходимость «метафизического самоопределения», теперь пронизывают всю науку, многие ее собственные ключевые развилки. Еще век назад такая постановка вопроса казалась бессмысленной. Говоря о метафизическом самоопределении, можно было выбирать между наукой и догмами религии, между наукой и определенной философией, между «истинной» религией и магией, между разными философскими системами, но уж никак не между научными подходами и идеализациями. Теперь все изменилось.
7

Наука и экзистенциальный выбор

8 Благодаря развитию техники, технологий вчерашние «абстрактные понятия» вплотную подкрались к повседневной жизни и кое-где вторглись в нее. Если раньше для большинства достаточно было произнести сакральную фразу «ученые доказали, что…», но теперь одна только ситуация с вакцинацией — когда она коснулась (в прямом смысле) личной «шкуры» каждого — показывает, сколько обоснованных сомнений может нести в себе даже обычный здравый смысл в отношении науки и ее продуктов. Переполох с qr-кодами и цифровым контролем над населением только усиливает растущее недоверие к «планированию», «массовому контролю», «научности результатов»… Разумеется, вопросы к науке возникали и ранее, например, к генной инженерии. Но ведь это все лишь «первые ласточки».
9 По ряду прогнозов, в ближайшее время человечеству придется столкнуться с трудностями, которые напрямую связаны с наукой и при этом нерешаемы научными средствами. Вот только некоторые примеры дилемм, самоопределение в отношении которых обещает быть зависящим либо от метафизических вопросов, либо от конструктивно неразрешимых процедур.
10 Судя по полномасштабному внедрению разнообразных форм «искусственного интеллекта» во все сферы жизни, компьютерное манипулирование информацией воспринимается многими как нечто непогрешимое, несравненно более точное по сравнению с традиционными человеческими умениями, и, главное, как нечто просто обобщающее интеллект «естественный», включающее его в себя как неэффективный частный случай. Здесь возникает очевидный соблазн: а почему бы полностью не доверить компьютерам вопросы нашего здоровья, экономические вопросы, юридические и образовательные компетенции? Компьютерные технологии будут делать это лучше, качественнее, беспристрастнее, быстрее, надежнее… (и т.п.) Однако, прежде чем спешить реализовывать подобную программу, надо поставить вопрос о доказательной базе — а действительно ли все это так? На сегодняшний день ответ однозначен: нет, это вовсе не так. Во многих отношениях продукты современных компьютерных технологий — это искусственно созданные «черные ящики», работа которых едва ли поддается регулярному однозначному прогнозированию и достаточно детализированному анализу (несмотря на то, что они потрясающе эффективно решают некоторые задачи). Вместе с их созданием мы вступаем в зону искусственно создаваемого риска, который значительно превосходит по уровню своей неподконтрольности и непонятности классические формы риска и неопределенности (см., например, отчет Стэнфордского института HAI [On the opportunities and risks…, 2021]). К примеру, можно с большой степенью строгости показать, что для проверки правильности работы сложных алгоритмов (в общем случае) требуется привлечение еще более сложных алгоритмов, – иначе говоря, круг замыкается, и мы, люди, оказываемся отрезанными от возможности понятного нам доказательства надежности исходного алгоритма [Непейвода, 2000].
11 Наш второй пример также будет связан с «искусственным интеллектом» (ИИ). Для многих он до сих пор может казаться примером из области фантастики, тем не менее, в среде серьезных исследователей бытует вполне обоснованное мнение, что «сильная» версия ИИ не только возможна, но и в своих воплощенных видах это будут столь же реальные, живые существа, какими являются люди (ну, или, по крайней мере, некие человекообразные сущности — скорее всего, с другой телесностью, и соответственно, с другого рода телесным опытом и поэтому другой формой самопонимания). Проглядывающая сквозь будущее трудность здесь заключается в том, что вряд ли когда-либо будет разработана система научных критериев отличия идеальной симуляции живого существа от «настоящего» живого существа: на мой взгляд, это вопрос чисто метафизический, то есть вопрос мета-теоретических убеждений и этических установок. Поэтому остро встает вопрос, а имеем ли мы право «неэтично» относится к этим искусственным живым существам? Ведь люди с «умными» протезами рук, ног, искусственными хрусталиками глаз (и т.п.) не перестают быть для нас полноправными членами общества; на каком основании мы будет отказывать в этом существам с полностью искусственным мозгом? Вряд ли когда-либо будет получено однозначное доказательство того, что подобные существа (не)заслуживают этического отношения к ним. И все же, как кажется, до тех пор, пока имеется ненулевая вероятность того, что мы будем иметь дело с живыми существами, имеющими искусственное тело, благоразумнее придерживаться «этики осторожности», как бы нелепо это ни выглядело со стороны тех, кто привык мыслить «классически», думая, что понимать, переживать и чувствовать могут только естественно рожденные существа.
12 Наш третий пример связан с проблемой «детерминизма». Существует несколько типов детерминизма и большинство из них является метафизическими концепциями, а не научными понятиями. Например, идея глобальной детерминированности мира-в-целом — в смысле его фатальной предопределенности — однозначно является метафизической (не доказуемой и не опровержимой) идеей. Таковым же является и противоположное понятие глобального индетерминизма. Идея детерминизма не сводится к идее глобальной предопределенности, равно как и идея индетерминизма не сводится к привнесению случайности, спорадически рассеянной по вселенной. Помимо понятия глобальной детерминированности, существует масса понятий, отражающих различные формы локальной детерминированности. Но и здесь далеко не все аспекты поддаются научной верификации — именно поэтому в науке работают преимущественно с оппозицией вычислимо/невычислимо, а вовсе не с понятием (ин)детерминированности. Для нас важно то, что любые аспекты социальных решений (юридических, медицинских…), основанные на принятии (или отвержении) тех или иных форм «метафизической» детерминированности, также с неизбежностью остаются вне поля научных компетенций. Этой темы мы еще коснемся ниже.
13 Возникает вопрос: говоря о ситуациях укорененности экзистенциального выбора в метафизических (то есть ни доказуемых, ни опровержимых) положениях, правомерно ли утверждать, что сама процедура выбора в итоге сводится просто к подбрасыванию монетки, то есть к выбору наугад? Разумеется, нет. Такого типа выбор в не меньшей степени подразумевает наличие рациональных установок и критериев успешности своего осуществления. Не в последнюю очередь, речь должна идти о выборе в пользу теорий, гарантирующих а) максимальную когерентность существующих теорий, и б) максимальную согласованность смыслов, несомых надежными знаниями, — с условиями их возможности. Верно и обратное: теории, в основании которых лежат предпосылки, тривиализующие саму теорию, то есть приводящие к само-обессмысливающим эффектам, должны быть отклонены — по крайней мере, в качестве теорий, претендующих на глобальное описание мира-в-целом. Ниже мы поясним, что здесь имеется в виду.
14

Эффекты теоретической тривиализации

15 В данном пункте хотелось бы поставить в центр внимания один «кричащий» парадокс современности.
16 С одной стороны, имеет смысл обратить на факт, казалось бы, не требующий никаких особых доказательств и изощренных свидетельств: мы живем в мире, где царит возможность безграничного творчества, где научные реалии давно превзошли всякую фантастическую литературу, где природа уже давно покорена (по крайней мере, в краткосрочной перспективе — ибо как это «покорение» аукнется в будущем, знать нам пока еще не дано), где имеет место полномасштабное экспериментирование над социумами, индивидами, их «природой» и любыми формами идентичности, «привычности», повседневности и т.п.
17 С другой же стороны, все это парадоксальным образом совпадает с расцветом философских, социологических, нейрофизиологических и прочих теорий, которые либо целиком, либо большей частью отказывают человеческому сознанию и человеческой рациональности вообще в какой-либо значимой роли. Безусловно, все теории имеют право на существование и серьезную разработку — в каком-то смысле рассмотрение полноты спектра теоретических возможностей является «научным долгом» для членов научного сообщества. Тем не менее, многие радикальные формы редукционизма и даже элиминативизма, отказывающие человеку кто в свободе, кто в авторстве своих поступков, кто и вовсе в сознании как таковом, требуют особого внимания и осторожности. Теории, явно или неявно, отказывающие человеку не только в способности быть самостоятельным существом, но и в возможности всерьез претендовать на какую-либо осмысленность своих полаганий, поступков, подразумеваний, могут иметь весьма негативные социальные следствия. Попытка списать все происходящее на некую до-, вне- и под-сознательную машинерию анонимных, неведомых сил (биологических, нейрофизиологических, социальных и т.п.) напоминает детскую уловку, к которой прибегают малыши, чтобы уйти от ответственности, произнося по случаю: «Это сделал не я, это мои ручки».
18 Важно отметить, что подлинной причиной является вовсе не наука с ее утонченной техникой работы, а «сомнительные интерпретации» результатов этой работы. К выводам и обобщениям, выходящим за границы своей истинности, прибегают и сами ученые, и философы и, конечно, журналисты. Неправомерные обобщения, либо же некритическое применение техник философского сомнения приводят к интерпретации базовых человеческих смыслов и/или феноменов как неких «иллюзий». Иллюзорность, без сомнения, является один из главных персонажей ряда современных философских и научных «теорий сознания».
19 Подчеркну, что сказанное вовсе не означает, будто нужно закрывать глаза на фактичность множественных форм самообмана, которыми изобилует всякое человеческое самосознание. Не следует сбрасывать со счетов и множественность ошибочных представлений (которые всегда были, есть и будут), связанных и с некорректным словоупотреблением, и с не замечаемой омонимией, и с ложными мнениями, которые нам, людям, навязываются привычными интуициями.
20 Но одно дело уточнение смысла таких вещей как авторство, сознание, рациональность (и т.п.), а другое дело — явный или неявный отказ человеку в этих вещах как таковых. Разумеется, «неявные» следствия отследить гораздо сложнее именно потому, что они являются не очевидными следствиями явно принятых предпосылок, которые сами по себе кажутся довольно «невинными» и интуитивно приемлемыми. Независимо от того, имеем ли мы дело с явными тезисами или же с неявными следствиями, в любом случае окажется неизбежным вывод, который хорошо понимали уже в античности: попытка доказательно (или рационально, или осмысленно) говорить о невозможности доказательств, (или о невозможности рациональности, или о бессмысленности чего бы то ни было) приводит к абсурду, тривиализирующему все теоретические построения, которые возведены на соответствующих предпосылках. Этот само-разрушительный аргумент в только что приведенном виде чрезвычайно прост; но в общем случае он может принимать весьма неочевидные формы [Searle, 1983], [Павлов-Пинус, 2021].
21 Перечислим некоторые концепты, которые требуют повышенного внимания с точки зрения возможности порождения тривиализирующих эффектов. Точнее, мы поговорим о целых кластерах концептов, логические связи которых — согласно нашей гипотезе — высвечивают их взаимную ограниченность или даже взаимную несовместимость. Разумеется, нижеизложенные тезисы являются только первичными предположениями, которые как раз и формируют определенную часть нашей исследовательской программы.
22 1. Как мы уже говорили выше, одним из центральных концептов — по нашим предположениям, несовместимых с условиями возможности «осмысленности» как таковой, — является концепт (глобального) детерминизма, во всех своих метафизических вариациях. Попытки совместить глобальный детерминизм со всем многообразием феноменальных аспектов человеческого существования довольно распространены. Тем не менее, наш тезис заключается в том, что любая версия глобального детерминизма оказывается изоморфной копией (метафорически говоря) некоего заранее отснятого кинофильма. И сторонники такой точки зрения, стало быть, пытаются доказать, что «видеоизображения» этого «фильма» на самом деле способны «принимать решения», «надеяться», «стремиться куда-то» и т.п., не замечая, что они просто вчитывают в эту детерминистическую последовательность «кадров» собственный опыт, рожденный в совершенно другом мире. Заметим, что напрямую доказать несовместимость глобальной детерминированности с условиями возможности смысла не так-то просто. Для решения этой задачи нужно рассмотреть связку концептов идеализация-детерминизм-рациональность-осмысленность. Почему именно эту связку?
23 Дело в том, что сам по себе глобальный детерминизм, будучи метафизической концепцией, недоказуем и неопровержим. Однако в научных контекстах, детерминизм — это полезная фикция, научная идеализация, позволяющая строить модели многих процессов, предсказывать их поведение на практике и интерпретировать полученные результаты. (Строго говоря, повторюсь, во всех научных концепциях детерминизм всегда является следствием вычислимости). То, что детерминизм есть лишь идеализация означает, что это не универсальная черта мира-в-целом — это специфическая проекция мира-в-целом на определенного типа дискурс. Или, иначе говоря, трансцендентальная предпосылка.
24 Главный аргумент против претензий детерминизма на универсальность заключается в несовместимости детерминизма с рациональной деятельностью, с рациональным мышлением в частности [Павлов-Пинус, 2021]. Фактически речь идет о следующей метафизической дилемме. Да, с одной стороны, детерминизм доказательно неопровержим. С другой стороны — да, не исключено и то, что у нас никогда не будет достаточной доказательной базы утверждать, что рациональность не является иллюзией, порождаемой нашей психикой. Тем не менее, выход есть: есть основания считать возможность доказуемости а) несовместимости детерминизма и рациональности, и б) неизбежности тривиализующих следствий детерминизма. Наличие подобного доказательства будет означать, что вопрос метафизического самоопределения ставит нас перед следующим выбором: либо принять детерминизм с его тривиализирующими всю смысловую сферу эффектами, или же принять рациональность — как необходимое условие осмысленности не только подавляющего числа теорий, но и, например, как реальную движущую силу эволюции. Без рациональности как активного фактора, формирующего историю жизни на Земле, в детерминистическом мире эволюция вырождается в телеологическое развертывание предзаданных природных форм. Но такое утверждение противоречило бы признаваемому подавляющим большинством ученых консенсусу касательно не-телеологичности эволюции. (Не нужно путать отсутствие телеологии у эволюции с телеономичностью отдельных особей, представителей высокоуровневых животных).
25 2. Еще один важный игрок на современном научном поле — это идея «неодушевленной материи», благодаря научным и философским усилиям Декарта получившая долгую дорогу в жизнь. Этот концепт надо рассматривать в связке идеализация-неодушевленная материя-субстанциализация-осознаваемость.
26 Как и в случае с детерминизмом, неодушевленная материя (то есть разные виды многомерной «протяженности», (x1,…xn), обобщающие картезианскую «протяженность» и параметризующие мир естественно-научных сущностей) — это лишь полезная фикция (то есть продуктивная для научных целей идеализация, имеющая инструментальный характер), а вовсе не некое «адекватное» описание реальности. Разумеется, такими же фикциями/идеализациями являются и противоположные концепции, то есть всевозможные версии панпсихизма, или прото-панпсихизма, а также позиции типа расселовского нейтрального монизма, или, к примеру, лейбницианской монадологии.
27 В науке до сих огромную роль играли идеализации именно картезианского типа; не случайно и по сей день ведутся дискуссии по поводу потрясающей эффективности математики в ее приложении к естественным наукам. Однако есть большая доля вероятности того, что в связи с ростом знаний о сознании, о принципах устроения человеческой субъективности, окажется востребованной, например, лейбницианская или расселовская линия рассуждений.
28 В явном виде концепт «неодушевленной материи» в науке практически не используется, однако он безусловно подразумевается всеми естественными науками и теми дисциплинами, которые строятся на основе естественных. Проблемы с этой идеализацией начинаются тогда, когда неодушевленную материю начинают мыслить субстанциально — то есть как некий «сам по себе» существующий вид реальности, да еще и лежащий в основании всех прочих форм действительности. Любая попытка редукции описания мира-в-целом к описанию в терминах, например, «неодушевленной материи» (с тем же успехом, хотя и с некоторыми поправками, можно было бы говорить о редукции к «физике», или же к «объективной реальности») несет в себе потенцию сразу нескольких категориальных ошибок. Ошибку первого рода (ошибку субстанциализации) можно проиллюстрировать простым примером: с одной стороны, никто не спорит с тем, что у столов и стульев существует их поверхности; однако утверждать, что эти поверхности существуют независимо от самих столов и стульев — это категориальная ошибка. Такого же рода ошибку совершает, например, физикализм, субстанциализируя «физическую природу» и мысля ее существование в режиме независимости от вселенной в целом. Вторая ошибка имеет более сложный характер. Дело в том, что идеализации различаются между собой не только по своим объектам описания. Качественные различия еще связаны и с пониманием устройства «эпистемических агентов», являющихся субъектами знания/наблюдения соответствующих объектов. Современная физика пишется от лица «идеализированных наблюдателей», идеализированное сообщество которых представляет собой коммуникативное целое с весьма определенными характеристиками (здесь предполагается полная эпистемическая идентичность «наблюдателей», допускающая полную их взаимозаменимость, ограничения по скорости света при обмене информацией, идеальная честность и кооперативность коммуникации, и т.п.). Это совершенно не совпадает по своим эпистемическим характеристикам со спецификой тех акторов/наблюдателей/аналитиков, от лица которых пишутся социальные, экономические, политические и прочие (не естественнонаучные) теории, (см., например, коллективный обзор [Ludwig, 2021]). Простая иллюстрация: игра в крестики-нолики подразумевает возможность игры с самим собой, а вот покер — нет (невозможность блефа), и футбол — тоже нет (нужны две команды). Этих причин достаточно для того, чтобы считать совершенно несостоятельной попытку «свести» все человеческие игры, например, к принципам игры в крестики-нолики. Но так же обстоят дела и с идеей редукции всего теоретического знания к теориям, социум «игроков» в которые связан исключительно с идеей «неодушевленной материи» (или «физики», или «объективных данных» в целом). Не только правила и объект «игры в физику» отличаются от правил и объектов «игр в социологию», но и «социум игроков в физику» организован принципиально иначе, чем «социум игроков в социологию». Этот аспект до сих пор сильно недооценивался в современной философии науки.
29 3. Ахиллесовой пятой многих современных теорий является недостаточная продуманность принципов учреждения автономии и, соответственно, принципов «внутренней жизни» автономных образований, которые, как правило, невозможно дедуцировать из породивших их форм бытия и принципов возникновения. Всевозможные формы автономии вдоль и поперек пронизывают все сферы человеческой жизни: автономия языка, или культуры, от индивидов; автономия индивидов от государства, и наоборот; множественные формы автономии, конституирующие всякую индивидуальную жизнь «изнутри» и «снаружи». С точки зрения, которую буду защищать я, теоретические построения, выразительные средства которых не позволяют тематизировать принципы учреждения и «бытия» автономии, не способны всерьез играть роль «глобальных» (или «больших») мета-нарративов, слухи о преждевременной кончине которых были сильно преувеличены постмодернисткими изводами философствования. Этот пробел мы тоже постараемся восполнить при реализации нашей Программы.
30 Итак, если одна из наших целей — вернуть осмысленность ключевым смыслам, конституирующим пространство человеческого существования, то нам необходимо детально развернуть картину взаимозависимости концептов (точнее, целых концептуальных кластеров, как перечисленных выше, так и некоторых других), чтобы показать, какие взаимосвязи ведут к согласованным сетям теорий, а какие могут оказаться причиной само-обессмысливающихся теоретических построений. Для этого нужны достаточно сильные рациональные основания. Соответствующие гипотезы мы сформулируем ниже.
31

Рациональность и сознание: сущностные взаимосвязи
32 Ключевой вопрос, касающийся взаимосвязи сознания и рациональности, звучит так: почему сознание нуждается (и нуждается ли) в рациональном мышлении — чтобы быть сознанием? То есть для того, чтобы быть именно сознанием, а не просто психикой с ее дремучими «подпольями», бессознательными автоматизмами и неявными детерминантами, проистекающими из бог весть каких «неодушевленных» нейрофизиологических глубин?
33 Этот вопрос распадается на две гипотезы:
34 а) сознание автономно по отношению к порождающим его психическим, нейрофизиологическим, социо-коммуникативным (и прочим) процессам. Для обоснования этой гипотезы требуется детально развернуть вопрос о том, в чем эта автономия заключается, как ее описывать и как иметь с ней дело теоретически.
35 б) сверх этого, есть основания предполагать, что имеет место еще и автономия рационального мышления по отношению к индивидуальному сознанию.
36 Гипотезы а) и б), рассмотренные вместе, ставят перед нами такой вопрос: в чем заключается значимость этой двойной автономии?
37 Ответы на эти вопросы предполагается развивать в следующих направлениях. Первая форма автономии непосредственно связана с невозможностью «мауглиады». Сознание, по своему происхождению, есть феномен коммуникативный, социальный — и, стало быть, над-индивидуальный в своих истоках, — хотя и, конечно же, фундированный в индивидуальной «психике», значительная часть процессов которой совершается «в темноте». Тонкость заключается в том, что сознание, однажды оказавшись актуализированным, как правило продолжает существовать в габитуальном режиме, поддерживая статус кво социальными институтами, коммуникативными и языковыми автоматизмами, и прочими над-индивидуальными самовоспроизводящимися механизмами. Выходит, что это не только режим актуализации и поддержания автономии индивидуального сознания, но и режим само-усыпления сознания — то есть форма удержания сознания в догматической спячке. Ярким примером здесь являются, например, застывшие в своем развитии папуасы, изолированные от более богатых и динамичных культур.
38 Однако хорошо известно, что габитуальность — это не единственно возможный режим жизни сознания. Другой режим — это жизнь сознания, ориентированная на еще большую сознательность, на само-культивацию. Источником «бодрствования» и само-культивации сознания всегда было логически отточенное, нонкомформистски ориентированное рациональное мышление, как правило, возникающее на стыке культур, или же на стыке конфликтующих между собой «образцов поведения», на стыке каких-то иных проблемных ситуаций (и т.п.). В новейшее время отчетливо видно в какой мере новые формы самосознания, новаторские формы социальности (и т.п.) являются результатом революционизированного мышления, которое — в отличие от габитуально живущего сознания, — обладает иной логикой «внутренней жизни». Эта логика выражает себя в идее историчности сознания. Прекрасной моделью историчности сознания является история науки, то есть история радикального изменения и переосмысления научных интуиций, история трансформаций самопонимания участников этого процесса, история научных революций, которую невозможно свести к идее линейной, над-человеческой эволюции. Научные революции — это не просто «естественное продолжение» «естественной эволюции»; это ее полная, и регулярно совершающаяся, трансформация. В этом направлении движется и мысль Д. Деннетта, рассуждающего об «эволюции эволюции» [Dennett, 2017].
39 Итак, если сознание — в своем наиболее собственном виде — живет в интенции на революционизирующую его рациональную мысль (ведь и самый вопрос о «природе сознания» можно поставить только изнутри этой интенции), то в центре внимания не может не оказаться вопрос о природе «рациональности» (а точнее, о природе рациональной деятельности и рационального мышления). Несмотря на обилие литературы по теме «рациональность», здесь наблюдается ряд белых пятен, являющихся следствием некоторой однобокости в самом способе ее тематизации: явно доминирует идея классификации и изучения т.н. «стандартов рациональности».
40 Тем не менее, за многообразием изучаемых стандартов и типов рациональности, начинает теряться не просто единство этого феномена, но и его глубинная суть. Вот эту самую суть мы и попробуем восстановить ниже. Для наших целей это особенно важно потому, что как раз «классификационный» подход дает много поводов считать, что рациональность редуцируема к нормам, к логике, к описанию стандартов, и т.п. Крайним выражением этого движения является итоговое противопоставление рациональности и свободы — а это очень неудачный «итог». Появление «доказательств» (якобы) совместимости рациональности и крайних форм глобального детерминизма — тех самых форм, которые являются предпосылкой само-обессмысливающихся теорий – и есть результат имения дела с «выхолощенными» представлениями о рациональности.
41

Рациональная деятельность: субъектность и (пере)учреждение ее автономии
42 За неимением места, мы просто перечислим ряд признаков и критериев рациональной деятельности/мышления, которым недостаточно уделялось внимания в исследовательской литературе, но которые — по нашему предположению — являются ключевыми для понимания этого феномена. На всякий случай заметим, что каждый из признаков является лишь частичным, то есть нуждается во всех остальных критериях и признаках, чтобы привести к целостному понятию рациональности (о неизбежной многомерности рациональности, см., например, [Порус, 2010]).
43 1) Рациональность имеет смысл только как деятельность, направленная на уменьшение или ликвидацию неопределенности. К примеру, классическое понимание рациональной деятельности как поиска/подбора средств для достижения заранее поставленной цели как раз и имеет в виду неопределенность, связанную с выбором средств. Рациональность — это способ ориентации в ситуации неопределенности, и за пределами таких ситуаций она смысла не имеет, ибо там, где однозначно определена и цель, и средства, там нет рациональности, а есть лишь правилосообразная деятельность. Смещая акценты с их классической расстановки, фокусирующей внимание на поиске гарантированно оптимального решения, мы сосредоточимся на способности идти на максимально обоснованный риск принятия нестандартных решений, или же риск принятия нестандартной точки зрения (и т.п.) (см., например, [Гутнер, 2008]).
44 Заметим, что побочным эффектом рациональной деятельности является порождение новых, непредвиденных форм неопределенности. Неопределенность, на которую направлена рациональная деятельность, имеет горизонтную структуру (то есть имеет место эффект отодвигания горизонта). Возможно, в некоторых случаях правильнее было бы говорить, что неопределенность не столько устраняется, сколько становится локально управляемой — и при этом порождаются новые очаги локальной неопределенности.
45 Это касается даже математической деятельности. Прислушаемся, например, к мнению Б. Рассела: «Одна из главных заслуг доказательств в том, что они внушают некоторый скептицизм относительно доказанного результата» [Russel, 2010: p. 365]. Это может показаться неожиданным переворачиванием самого смысла «доказательства», а вместе с этим и переворачиванием смысла «рациональной деятельности». Тем не менее, на наш взгляд, тезис Рассела очень точно схватывает суть рациональности, демонстрируя, какого типа (помимо привычного) рациональную работу производит — с соответствующими смысловыми эффектами — такая вещь как «доказательство».
46 2) Как правило, говоря о рациональности, рассуждают о тех ее формах, которые присущи кооперативным играм (таким как наука). Но это не единственная форма ее осуществления. В наиболее собственном виде природа рациональности проявляется как раз не в кооперативных, а в конкурентных играх. В средоточии рациональной деятельности — изобретение новых стратегий и контр-стратегий, новых перспектив видения.
47 В принципе, даже и наука может быть осмысленна в таком же ключе, если ее рассмотреть в теоретико-игровой перспективе, где человек оказывается конкурирующим с «природой». Можно так же учесть и факт конкуренции между разными исследовательскими программами. Но все это не отменяет того обстоятельства, что в основе научного познания лежит «честная коммуникация» и прочие кооперативные (а не конкурентные) конституенты. Именно поэтому наука не может являться единственным источником «смысла» рациональности.
48 3) В идею рациональной деятельности (и тем более рационального мышления) априори привходит компонента, связанная с процедурами теоретизирования. Ибо рациональность — это целенаправленная деятельность, с необходимостью сопряженная с предъявлением и обоснованием «оснований» для действий/решений/поступков.
49 Ближайшим следствием этого обстоятельства является то, что рациональность оказывается связанной не только с оглядкой на существующие «основания», но и с процессами ревизии «оснований» и даже изобретением новых «оснований». Наличие теоретической компоненты (а теория — это «созерцание», др.греч.) подчеркивает тот факт, что рациональность не может быть «слепой». То есть это не слепая машинерия по производству неких результатов. И поэтому, на наш взгляд, классическая метафора «часов» как образца рационального механизма совершенно сбивает с толку, вообще никак не соответствуя «природе» феномена рациональности.
50 4) Рациональной деятельности с необходимостью присущи субъектные характеристики. Неправомерно приписывать «рациональность» процессу/деятельности, если не решена проблема авторства наблюдаемого результата, совершаемого поступка, принимаемого решения, (и т.д.). И это совсем не очевидный вопрос, ибо нет достаточно хорошо разработанного понимания того, с чего начинается, например, самостоятельность поступков маленького ребенка, или же самостоятельность компьютерной программы, «самость» которой нужно уметь отличать от «самости» создавшего ее программиста (и т.п.). Если авторство результата деятельности не принадлежит самой же деятельности (или субъекту деятельности), то данное действие вообще невозможно классифицировать ни как рациональное, ни как иррациональное. Деятельность «вырождается» в следование алгоритму, авторство которого принадлежит не самому процессу/деятельности/системе, а внешней инстанции, создавшей этот алгоритм (см., например, [Hofstadter, 2005]).
51 5) Рациональность — это деятельность, которая в основе своей ориентирована на производство сингулярных событий, а не на штамповку однотипных решений по готовым лекалам. Максимальная рациональность ориентирована на максимальную чувствительность к контекстам, в особенности к новым, не встречавшимся ранее.
52 Суть этого признака рациональности в том, что нет никакой необходимости, которая бы могла проистекать из «природы» рациональности, предписывающей-де нам то, что каждый следующий акт рациональности непременно должен подпадать под наличный стандарт рациональности.
53 Отсюда напрашивается один важный вывод: за пестротой феномена рациональности стоит общность схематизмов ее формирования, а не единство готовых стандартов или наборов устоявшихся критериев. (Этому аспекту рациональности точно соответствует метафора Феникса [Порус, 2005]).
54 6) Типичная нетривиальная ситуация, в которой требуется принимать рациональные решения, выглядит так: существующие средства достижения целей плохо работают, цели не достаточно определены, критерии успешности не однозначны. Это говорит о том, что во многих сложных случаях приходится проводить ревизию всех ключевых понятий и инструментов, которые имеются в наличии. Но это, в свою очередь, означает, что рациональность — это средство автономизации субъекта как от собственных, «внутренних» детерминант, так и от «внешних» детерминант. Только так можно выработать конкурентные преимущества; только так рациональный субъект способен продвигаться в сторону максимизации своих рациональных компетенций.
55 Иными словами, рациональная деятельность, в своем наиболее общем замысле, всегда уже несет в себе возможность того, что называется словом «освобождение от…» Именно поэтому, когда говорят о противоположности рациональной деятельности т.н. «свободе», не ведают, что говорят.
56 Таков портрет рациональности, который мы набросали, делая акцент на тех его чертах, которые максимально отмежевывают «способность к рациональному действию» от таких выхолощенных проявлений рациональности как «следование нормам», или «следование законам логики», или от понимания рациональности через идею стандартов, типов и классификаций. Напомним, что нам было это нужно, в частности, для того, чтобы обрисовать путь доказательства несовместимости глобально-детерминистических онтологий с рациональной деятельностью (более детальный анализ см.: [Павлов-Пинус, 2018]). Если мы сумеем убедительно показать, что рациональность именно такова, как было предположено выше, то надежное доказательство ее несовместимости с детерминизмом заведомо возможно.
57 Напрашивается вопрос: предположим, мы сумели показать обсуждаемую выше несовместимость, но тогда необходимо понять, как соотносится рациональность с индетерминистическими онтологиями? Ведь сам по себе индетерминизм не так уж много дает для понимания устройства рациональных процессов, не говоря уж о том, что рациональность заведомо несовместима с онтологиями, близкими к хаотическим (которые, разумеется, индетерминистичны). Нам, стало быть, нужны не всякие индетерминистические онтологии, и не просто источники спонтанности, беспорядочным образом вкрапленные в онтологию; нужны такие формы, которые позволяют контролировать случайность и управлять спонтанностью. Для того, чтобы рациональная деятельность была возможной, нужен, стало быть, целый ряд определенных условий и соответствующих ограничений на онтологию рассматриваемого «возможного мира»: а) мир должен быть в достаточной степени стабильным, то есть в достаточной степени детерминированным в некоторых своих аспектах, б) в мире должны наличествовать источники спонтанности, преимущественно с заранее известным вероятностным распределением и обозримыми формами ее актуализации/проявления, и согласованные с детерминистическими аспектами; в) в мире должны существовать инстанции, способные интегрировать его детерминистические и спонтанные аспекты в определенное единство. Все три характеристики представляются необходимыми — если нет хотя бы одной из них, то рациональность оказывается невозможной (и тогда оказываются правыми те, кто верит в «иллюзорность» рациональности как целенаправленной деятельности). Например, если нет синтезирующей инстанции, то все распадается на «прямую сумму» детерминистических процессов и случайных «вкраплений» — а этого явно недостаточно для существования рациональности. Но как бы могла выглядеть такая инстанция?
58 Инстанция, способная весьма эффективно синтезировать правилосообразные и спонтанные свойства, образуя при этом единое рациональное целое, называется словом «сознание». Возможно, в этом и заключается одно из ключевых онтологических свойств сознания как уникального феномена: сознание — это «место», где пустые (чисто логические) возможности обретают статус актуализируемых потенций.
59 Одного этого свойства достаточно, чтобы понять, что сознание привносит в мир нечто совершенно новое. Сознание, имея доступ и к самому себе, и ко всему тому, сознанием чего оно является, становиться силой, преобразующей как того, что находится вне сознания, так и самого себя. И опыт осознавания (и само-сознавания) играет здесь ключевую — но плохо уловимую понятийно — роль. Этот опыт нам дан в форме того, что мы называем словом «пониманием смысла».
60 Указав на этот фундаментальный феномен, мы позволим себе прервать наше повествование, и перейти к предварительным выводам.
61 Коротко резюмирую проделанный путь. Был сформулирован ряд гипотез, требующих серьезного анализа и обоснования. В частности, был перекинут (гипотетический) мостик от рациональности к свободе; перекинут (гипотетический) мостик от рациональности — к сознанию; была указана взаимопринадлежность феномена рациональности и феномена автономии, также требующая своего дальнейшего обоснования. Наше настойчивое употребление слова «метафизический» по отношению к предпосылкам многих фундаментальных концепций и теоретических конструктов было нацелено на то, чтобы указать на маловероятность (а в ряде случаев и невозможность) предъявления «абсолютных» оснований в пользу той или иной конкретной предпосылки. Да, существует ненулевая вероятность того, что мир, в котором мы живем, гораздо тривиальнее большинства (или всех) наших «сложных» мыслительных конструкций, нацеленных на теоретическое воспроизведение мира-в-целом, ибо все наши ключевые формы понимания мира и самопонимания могут оказаться пустопорожними иллюзиями. Научный долг, повторюсь, обязывает рассматривать все теоретические возможности, включая самые радикальные и самотривиализующиеся. Тем не менее, отстаивая сформулированные выше гипотезы, я делаю ставки на то, что все ж именно наиболее сложные из верифицируемых теорий, и максимально согласованные сети такого рода теорий, дают в итоге наиболее надежное представление о нашем мире.

References

1. Gutner G.B. Risk i otvetstvennost' sub'ekta kommunikativnogo dejstviya. M.: Institut filosofii RAN — Svyato-Filaretovskij pravoslavno-khristianskij institut, 2008.

2. Gutner G.B. Risk i otvetstvennost' sub"ekta kommunikativnogo dejstviya [Risk and responsibility of the subject of a communicative act]. Institut filosofii RAN — Svyato-Filaretovskij pravoslavno-hristianskij institute Publ., 2008.

3. Nepejvoda N.N. Prikladnaya logika. Izdatel'stvo Novosibirskogo universiteta, 2000.

4. Nepejvoda N. N. Prikladnaya logika [Applied logic]. Novosibirsk University Publ., 2000.

5. Pavlov-Pinus K.A. Smysl i usloviya vozmozhnosti avtonomnoj ratsional'nosti. Filosofskie problemy informatsionnykh tekhnologij i kiberprostranstva. 2018. № 2(15). S. 50–71.

6. Pavlov-Pinus K.A. Smysl i usloviya vozmozhnosti avtonomnoj racional'nosti [Meaning and conditions of possibility of autonomous rationality] Filosofskie problemy informacionnyh tekhnologij i kiberprostranstva. 2018. N 2(15). P. 50–71.

7. Pavlov-Pinus K.A. Ponyatie universal'nosti v ramkakh kibernetiki vtorogo poryadka. Vox. Filosofskij zhurnal. №34, 2021. URL: https://vox-journal.org/html/issues/612/617 (data obrascheniya: 10.02.2022)

8. Pavlov-Pinus K.A. Ponyatie universal'nosti v ramkah kibernetiki vtorogo poryadka [The concept of universality in the framework of second-order cybernetics] Vox. Filosofskij zhurnal. 2021. N 34. URL: https://vox-journal.org/html/issues/612/617 (date of access: 10.02.2022)

9. Porus V.N. Mnogomernost' ratsional'nosti. Ehpistemologiya i filosofiya nauki. 2010. T. XXIII, №1. S. 5–16.

10. Porus V.N. Mnogomernost' racional'nosti [Multidimensionality of rationality]. Epistemologiya i filosofiya nauki. 2010. Vol. XXIII. N 1. P. 5–16.

11. Porus V.N., Metafora i ratsional'nost'. Vysshee obrazovanie v Rossii. №1, 2005, S.134–141.

12. Porus V.N., Metafora i racional'nost' [Metaphor and rationality]. Vysshee obrazovanie v Rossii. 2005. N 1. P. 134–141.

13. Sasskind L. Kosmicheskij landshaft. Teoriya strun i illyuziya razumnogo zamysla Vselennoj / per. s angl. SPb.: Piter, 2015.

14. Susskind L. Kosmicheskij landshaft. Teoriya strun i illyuziya razumnogo zamysla Vselennoj [The cosmic landscape. String theory and the illusion of Intelligent design]. Transl. from Eng. St.-Petersburg: Piter Publ., 2015.

15. Serl' Dzh.R. Ratsional'nost' v dejstvii / per. na russkij yazyk A. Kolodij, E. Rumyantsevoj. M.: Progress-Traditsiya, 2004.

16. Searle J. Racional'nost' v dejstvii [Rationality in action]. Transl. from Eng. by A. Kolodij, E. Rumyanceva. Moscow: Progress-Traditsiya Publ., 2004.

17. Dennett D., From Bacteria to Bach and Back: The Evolution of Minds. W. W. Norton & Company, 2017.

18. Hofstadter D. Fluid Concepts and Creative Analogies: Computer Models of the Fundamental Mechanisms of Thought. New York: Basic Books, 1995.

19. Ludwig David and Stéphanie Ruphy, "Scientific Pluralism", The Stanford Encyclopedia of Philosophy. Winter 2021 Edition. Edward N. Zalta (ed.). URL: https://plato.stanford.edu/archives/win2021/entries/scientific-pluralism. (date of access: 10.02.2022)

20. On the Opportunities and Risks of Foundation Models. Center for Research on Foundation Models (CRFM), Stanford Institute for Human-Centered Artificial Intelligence (HAI), Stanford University. URL: https://arxiv.org/pdf/2108.07258.pdf. (date of access: 10.02.2022)

21. Russel B. Principles of Mathematics. London, New York, 2010.

22. Searle J. R. The Word Turned Upside Down. The New York Review of Books, 1983. P. 74–79.

Comments

No posts found

Write a review
Translate