Современные гуманитарные науки (постгуманизм) расширили сферу своих интересов до, как может показаться, абсолютного предела: помимо человека и культуры как его продукта, в нее вошла вся биологическая жизнь и даже неживые геологические образования. Изучаются взаимоотношения между людьми и другими животными, растениями и микроорганизмами, био-геологические и био-технологические сообщества, а исторические и географические вопросы рассматриваются с перспективы нечеловеческих субъектов.

Один из самых широких подходов предлагает экологическая гуманитаристика: “Распознание и признание связи не только с нечеловеческими формами жизни (другими землянами), но и с минеральной Землей является непременным условием выживания нашего вида, а также лучшего понимания наших собственных, т.е. планетарных, проблем” (<em>Bakke</em> 2020: 183–184), из чего следует, что глобальная, планетарная перспектива – это “наша”, внутренняя, близкая нам (людям) перспектива, наша составляющая. Включение в экологическую гуманистику помимо биологических существ того, что является неодушевленным и минеральным, означает еще более радикальное открытие человека нечеловеческому, позволяя в некотором смысле восстановить онтологические отношения с космической материей, которая формирует наши тела, и включить в сознание отдаленные периоды космической эволюции (ср.: <em>Bakke</em> 2020: 184).

Экологические гуманитарные науки используют планетарную перспективу и подчеркивают совместную эволюцию биологических и минеральных видов. Как пишет культуролог М. Бакке,

метаболические сети потоков материи и энергии связывают живые организмы с неодушевленно-минеральными формами организации материи. Расширение перспективы экологических гуманитарных наук на минеральные виды означает достижение материальности дочеловеческой и даже добиологической земной среды, а также выход за пределы нашей планеты к другим телам Солнечной системы, с помощью которых мы создаем материально-минеральное сообщество (Там же: 167).

Таким образом, изучаются уже <em>bios</em>, <em>zoe</em> и <em>geos</em>, нередко в качестве био-геологических сообществ. И хотя выход за рамки того, что непосредственно связано с человеком, может показаться противоречащим духу гуманизма, он соответствует многолетней тенденции учитывать и познавать глубокие связи человека с другими существами и окружающей средой – связи, которые подчеркиваются названием геологической эпохи, в которой мы живем: “антропоцен”¹.

Поскольку биологические науки становятся важным источником (не только <em>stricte</em> биологического) знания о человеке и его среде, выдвигается постулат о необходимости учитывать их достижения в гуманитарной сфере, что было бы также реализацией постулатов “третьей культуры”, предложенной в 1990-е годы Дж. Брокманом, подразумевающим под этим понятием диалог представителей гуманитарных и естественных наук, язык которого не герметичен и позволяет проводить трансдисциплинарный поиск ответов на ключевые философские вопросы. В настоящее время даже самые консервативные гуманитарии вынуждены принимать во внимание тот факт, что постгуманистическое направление, признающее субъектами не только людей, но и животных, растения, роботов, гибридов, искусственный интеллект и т.п., привлекает все большее количество ученых, представляющих различные дисциплины, и перестает считаться нишевым также и в России. С внечеловеческой перспективы ведутся, например, исторические (<em>animate</em><em> </em><em>history</em>) и литературоведческие (экокритика) исследования, исследования в области истории искусства и эстетики (не только животных в искусстве, но также искусства и архитектуры в мире животных) или географические исследования (<em>a</em><em>nimal</em><em> </em><em>geography</em>).

География животных, в которой “места” и “пространства” являются ключевыми терминами, как подчеркивают Р.К. Коллард и К. Джиллеспай, занимается изучением отношений и влияний между людьми и другими животными в контексте территорий, ландшафтов и окружающей среды. Эта субдисциплина развивалась достаточно долго и теперь достигла, по словам редакторов тома “Критические географии животных: политики, пересечения и иерархии в многовидовом мире”, “третьей волны”. Две предыдущие относятся к XIX и XX вв. Первая (зоогеография) интересовалась видами диких животных и их влиянием на экосистемы, вторая была сосредоточена на одомашненных животных и их влиянии на “культурный ландшафт”. Нынешняя волна <em>animal</em><em> </em><em>geography</em> отличается от них восприятием животных и людей не как оппозиции, а как единства:

Ключевое различие между этой третьей волной и двумя предыдущими всплесками географического интереса к животным в двадцатом веке состоит в том, что первая (зоогеографическая) и вторая (в значительной степени являющаяся разновидностью культурной экологии) касаются того, как географы животных представляют себе разделение между людьми и животными, т.е. способа упорядочения одновременно содержания и смысла. В этом упорядочении люди не только отделены от всей другой биологической жизни, они считаются высшими и трансцендентными (<em>Collard</em><em>, </em><em>Gillespie</em> 2015: 6–7).

Эволюция этой субдисциплины ясно показывает, как восприятие человека и его места в мире меняется в гуманитарных науках, двигаясь в сторону признания агентности, а часто и субъектности других существ, в сторону постгуманистической перспективы.

В чем, собственно, заключается суть постгуманизма? Прежде всего он поставил под сомнение основы всех гуманитарных наук, а именно бинарные оппозиции “человек–животное”, “природа–культура”. Более того, стерлись границы человека. Благодаря технологиям, с одной стороны, тем, которые позволяют нам создавать киборгов и гибридов, соединения видов и даже сочетание биологического с технологическим, а с другой – тем, которые дают нам возможность заглянуть вглубь самих себя, где (во внутренних органах, на коже, волосах) мы открываем миллионы других существ. Люди подобны деревьям – “от корней до кроны” нас населяют самые разные существа. Биологом Л. Маргулис был введен специальный термин – “голобионт”, означающий организм, состоящий из множества сущностей, которые вместе вносят вклад в функционирование целого. В человеке как в голобионте присутствуют вирусы, бактерии, грибки и другие микроорганизмы, и, как показывают новые исследования в области биологии, сообитатели человеческих организмов оказывают мощное влияние не только на наше физическое состояние, но и на наши эмоции и психическое здоровье. Люди – не сингулярны, в каждом из нас – целый живой космос. Как постулирует французский биолог М.-А. Селосс, концепция голобионта “должна заменить устаревшее представление об отделенности организма” (<em>Selosse</em> 2019: 439). Все живое переплетено сетью связей и зависимостей. Как отмечает А. Смарт,

многовидовая этнография до сих пор не охватывает всей обширной территории, с которой должна иметь дело современная антропология, поскольку (этнография. – <em>М</em><em>.</em><em>К</em><em>.</em>) упускает механизм, который часто является центральным в отношениях между людьми и другими живыми видами; для этих целей постгуманизм – лучший идентификатор (<em>Smart</em> 2014: 4).

Таким образом, постгуманизм – это исследовательские рамки, охватывающие широчайший спектр взаимозависимостей между различными организмами и создающие возможность изучать их влияние на культуру как одно из проявлений отношений людей и не-людей.

В постгуманизме наша уникальность подверглась сомнению, человек перестал быть мерой вещей и стал частью большого целого. Между человеком и остальным живым миром нет равенства и справедливости – мы, безусловно, живем в эпоху биотехнологической колонизации людьми прочих существ. Однако между всем живым происходит постоянный обмен, а наши отношения имеют разнообразный характер. С этой точки зрения кажется очевидным, что необходимо установить новые правила сосуществования людей и не-людей. Философы, занимающиеся вопросами этики и защиты животных, пытаются разработать и частично реализовать их права. Критерии присвоения таких прав выдвигаются разные, например, наличие интересов, сознание, интеллект, способность ощущать боль. Любопытное предложение, исходящее от политологов, прозвучало в книге “Зоополис: политическая теория прав животных” У. Кимлика и С. Дональдсон, вышедшей в 2011 г.: построить отношения людей и других животных по аналогии с отношениями, основанными на политических правах различных групп населения.

Здесь стоит подчеркнуть, что постгуманизм не означает разрыв гуманитарных наук с людьми. Для некоторых исследователей его возникновение – это прежде всего реакция на экологические и социальные проблемы человечества, а значит, естественная эволюция гуманитарных наук, а не их отрицание:

…постгуманизм – это идеология, отвечающая на текущие вызовы, такие как экологический кризис, в т.ч. вопросы, связанные с изменением климата, исчезновением многочисленных видов животных, развитием технологий, геологической активностью человека (антропоцен), различными формами исключения тех, для кого общим признаком является несходство, инаковость (<em>Bogus</em><em>ł</em><em>awski</em> 2019: 29).

В этом широком спектре современных гуманитарных наук мы постараемся кратко представить антрозоологию, т.е. антропологию, которая изучает взаимоотношения человека и нечеловеческих животных, – на этом мы сосредоточимся в настоящем тематическом блоке “Этнографического обозрения”.

С 1970-х годов нечеловеческие животные² появились в сфере гуманитарных наук, и теперь они присутствуют в ней довольно широко. Ими интересуются представители разных дисциплин, до недавнего времени фокусировавшихся исключительно на человеке; междисциплинарное поле, каким является <em>animal</em><em> </em><em>studies</em>, включает в себя философию, психологию, социологию, географию, историю, право, литературоведение, культурологию, антропологию и др. Более того, все сильнее и громче слышен голос гуманитариев, требующих выйти за границы антропоцентризма. На это повлияло развитие биологических наук и расширение нашего знания о разуме и чувствах других животных. Оказалось, что человек не так уникален, как многие полагали до недавнего времени.

В российской гуманитаристике тема животного достаточно нова. Среди первых публикаций в этой области следует выделить специальный номер журнала “Синий диван” (2007, № 10–11) и два номера журнала “Человек” (2017, № 4, 5), в которых о животных рассуждают российские и зарубежные авторы. Данный тематический блок “Этнографического обозрения” также посвящен проблемам животных и фактически является отражением <em>animal</em><em> </em><em>turn</em>, который мы наблюдаем с 1970-х годов. Между тем на Западе уже давно ведутся дискуссии об исследованиях человека и других животных в антропологических журналах (см., напр.: <em>Cultural</em><em> </em><em>Anthropology</em>, <em>HAU</em><em>: </em><em>Journal</em><em> </em><em>of</em><em> </em><em>Ethnographic</em><em> </em><em>Theory</em>; <em>Critique</em><em> </em><em>of</em><em> </em><em>Anthropology</em>; <em>Angelaki</em><em>:</em><em> </em><em>Journal</em><em> </em><em>of</em><em> </em><em>the</em><em> </em><em>Theoretical</em><em> </em><em>Humanities</em> и др.), учреждены специализированные журналы по <em>human</em><em>-</em><em>animal</em><em> </em><em>studies</em> (напр.: <em>Journal</em><em> </em><em>for</em><em> </em><em>Critical</em><em> </em><em>Animal</em><em> </em><em>Studies</em>; <em>Animal</em><em> </em><em>Studies</em><em> </em><em>Journal</em>; <em>Anthrozo</em><em>ö</em><em>s</em>; <em>Zoophilologica</em><em>:</em><em> </em><em>Polish</em><em> </em><em>Journal</em><em> </em><em>of</em><em> </em><em>Animal</em><em> </em><em>Studies</em> и др.) и издано огромное количество монографий.

К. Уэйл объясняет, что

[п]одобно исследованиям травмы, исследования животных расширяют до предела вопросы языка, эпистемологии и этики, которые по-разному ставили исследования женщин и постколониальные исследования: как понимать других и давать голос им или их опыту, недоступному нашему пониманию; как культивировать инаковость, не присваивая и не искажая ее; как услышать и признать то, что может быть невыразимо (<em>Weil</em> 2014: 18), –

и добавляет, что животное становится испытанием или пограничным случаем в трех “поворотах”: в лингвистическом, эмоциональном и этическом (Там же); все эти повороты проявляются в постгуманистическом течении.

В последние годы на гуманитарных факультетах создается все больше направлений и специальностей, связанных с нечеловеческими животными, а в рамках культурной антропологии ведутся лекции и семинары, посвященные им. Однако речь идет не об изучении животных в контексте местных культур, что является классикой этнологии и культурной антропологии, а о равенстве животных (а также, хотя и реже, растений и других форм жизни) и людей как объектов исследований. Животные изучаются как индивидуумы или популяции (аналогично человеческим обществам), получают статус субъектов, биографию и индивидуальность, оказываются “личностями”, которых стоит исследовать ради них самих. Это параллельное движение во многих научных областях: животные рассматриваются как “нечеловеческие личности” (<em>nonhuman</em><em> </em><em>person</em>) в сфере законодательства и этики; как виды-компаньоны, виды симбиотические, паразитические или дикие они интересуют политологов, размышляющих о будущем межвидовых отношений в неиерархической ситуации; историки пытаются изучать исторические события с точки зрения нечеловеческих животных как свидетелей и участников этих событий. Все больше ученых провозглашают равенство людей и других форм жизни. “Потребность в animal studies – следствие не только исследовательского любопытства, но также, что здесь чрезвычайно важно, желания и даже необходимости переформулировать существующие отношения”, – замечает М. Бакке (<em>Bakke</em> 2011: 194). Антропология признает эти тенденции и постепенно меняет положение животных и растений (а также бактерий, роботов и т.д.), переводя их из статуса объектов в статус моральных субъектов и помещая в один ряд с изучаемыми людьми и культурами. Как подчеркивают авторы специального выпуска <em>Environmental</em><em> </em><em>Humanities</em>, посвященного межвидовым исследованиям, новая этика, разработка которой является важной задачей широко понимаемых <em>m</em><em>ultispecies</em><em> </em><em>s</em><em>tudies</em>, будет иметь совершенно новые оптику и отправную точку:

Соревнование за лучшие миры требует научиться серьезно относиться к другим в их непохожести, находить способы выхода из этого положения, избегая при этом фантазий универсальной интерпретации или формирования единственного критерия – обычно “нашего” – для оценки или проверки. Оно также требует изучения новых способов учитывания загадочных других, которые не могут быть – а возможно, и не хотят быть – представленными или даже доступными для познания либо осмысленными в рамках любого доступного способа понимания (<em>Dooren</em><em> </em><em>van</em> <em>et</em><em> </em><em>al</em><em>.</em> 2016: 16).

По мнению авторов, этический подход в этом типе исследования должен быть реляционным и учитывать часто противоречивые требования и потребности различных сторон, что, однако, не может быть равносильно этическому релятивизму и “редко может удовлетворить всех и никогда раз и навсегда” (Ibid).

Для антропологии, которая всегда была небезразлична к меньшинствам, исключенным, стигматизированным или забытым группам, такое отношение не выглядит чем-то необычным. С другой стороны, для России и Восточной Европы нечеловеческие существа именно в такой роли – все еще новшество. Что интересно, животных как угнетенную группу одними из первых признали феминистки, подчеркивая общность опыта женщин и животных: физическое насилие, принуждение к деторождению или лишение их этой возможности, отнятие детей у матерей и т.д.

Конечно, тот факт, что нечеловеческие животные связаны с нами целой сетью взаимоотношений – положительных и отрицательных, радостных и болезненных, вредных и полезных, – не лишен оснований. Мы исследуем и описываем тех, кто нас притягивает и завораживает, но типичное для культурной антропологии желание увидеть себя в Другом убавилось. Все чаще мы хотим понять эту инаковость ради нее самой, поскольку, как добавляет культуролог М. Бакке: “Речь идет не только о том, чтобы рассказывать о нас самих с помощью животных, но и о том, чтобы говорить о них, потому что бенефициарами <em>animal</em><em> </em><em>studies</em> должны быть в первую очередь сами животные” (<em>Bakke</em> 2011: 194).

При этом у нас не должно быть иллюзий, что мы сможем надеть шкуру другого животного и понять его, как и европейский исследователь не может полностью понять австралийского аборигена. Однако это не освобождает нас от сочувствия, чуткого и уважительного интереса к другим существам. Мы обязаны отплатить животным хотя бы этим после длительной истории их истребления и эксплуатации, которые в ХХ в. приняли невообразимые масштабы. Всем знакомо определение отношений между людьми и нечеловеческими животными Ч. Паттерсона, назвавшего их “вечной Треблинкой”. В этом смысле антрозоология может помочь восстановить равновесие, указать направления реабилитации.

Многие представители гуманитарных дисциплин (излишне) опасаются, что интерес к животным – это атака не только на уникальность человека, но также на типично “человеческие” области исследований. К счастью, это неправда, и все, изучающие культуру, могут спокойно выдохнуть. Другое дело, что происходит переоценка статусов человека и культуры как его изобретения³, что может вызвать обоснованные опасения у людей, не склонных сходить с проторенной дороги. Но ведь наука – это как раз поиск новых путей, и в этом смысле обращение к нечеловеческим животным открывает нам много новых возможностей.

Авторы этого блока – российские и польские ученые – сделали попытку выйти за рамки антропоцентризма в гуманитарных науках и представили свою точку зрения на методы изучения животных (М. Кожевникова, К.О. Россиянов), взаимоотношения человека и других животных в городском пространстве (А.А. Локтева, Г. Яжембовска), на способность нечеловеческих животных трудиться и руководствоваться эстетическими соображениями, что может означать животное происхождение искусства и творчества (О. Тимофеева). Представленные здесь статьи – небольшой пример того, чем занимаются гуманитарные науки, нацеленные на изучение других живых существ.