Везде
Waldemar Jochelson in the Sibiryakov Expedition (Drawn on the 1895 Field Diaries) [V.I. Iokhelson v Sibiriakovskoi ekspeditsii (po materialam putevykh zapisei 1895 g.)]
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Waldemar Jochelson in the Sibiryakov Expedition (Drawn on the 1895 Field Diaries) [V.I. Iokhelson v Sibiriakovskoi ekspeditsii (po materialam putevykh zapisei 1895 g.)]
Annotation
PII
S086954150013598-7-1
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Anna A. Sirina 
ORCID: 0000-0002-9268-9807
Affiliation: Institute of Ethnology and Anthropology, Russian Academy of Sciences
Address: Moscow, 32a Leninsky prospekt
Edition
№1
Pages
76-93
Abstract

The article is drawn on Waldemar Jochelson’s 1985 field diaries which were kept during his fieldwork in the course of the Sibiryakov (Yakut) expedition. These field records are stored at the archive of the Institute of Oriental Manuscripts, Russian Academy of Sciences. I discuss the history of Jochelson’s field, as well as the formation of topics and methods of his fieldwork. His long-term field research in Siberia was a forced one, as Jochelson found himself in Siberian exile. He developed methods of ethnographic fieldwork on the basis of his personal life experience and self-education, working on scholarly programs. An important role in the success of Jochelson’s fieldwork was played by his acceptance among the Upper Kolyma Yukaghirs and his subsequent long-term residence among them and language learning. Jochelson’s field experience was shaped during the Sibiryakov expedition. As a result, he entered the later Jesup expedition as a seasoned well-trained field researcher. The article introduces a range of novel materials on scholarly reflexivity of the famous Russian ethnographer.

Keywords
Waldemar Jochelson, Sibiryakov (Yakut) expedition, fieldwork concept, field diaries, reflectivity, Yukagirs, Yakuts
Received
17.02.2021
Date of publication
25.02.2021
Number of purchasers
23
Views
485
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1

Введение
2 Мысль Иохельсона, высказанная в письме в Восточно-Сибирский отдел ИРГО из Сибиряковской экспедиции, – “…нужно сделать одно: записывать – а записывать есть что, только не ленись” (Сирина, Шинковой 2007: 349) – перекликается с мыслями К. Гирца, изложенными много лет спустя: “Чем занимается этнограф в поле? Он записывает” (Гирц 2004: 28). Однако отношение к записываемому различалось: Иохельсон не сомневался в объективности своего восприятия и соответственно наблюдений и мыслей, положенных на бумагу; Гирц же проблематизировал сам этот процесс. Методологическая рефлексия в интерпретативной антропологии перенесла акцент с познаваемой реальности на фигуру исследователя, обусловила интерес к полевым дневниковым записям, которые неизбежно отражают не только профессиональные навыки, но и мировоззрение, особенности личности исследователя1. Вокруг этой проблематики сложился большой объем научной литературы (Clifford, Marcus 1986; Sanjek 1990; Emerson et al. 2011; Арзютов, Кан 2013; Гупта, Фергюсон 2013; Давыдова 2015; Максимова 2012; Михайлова 2015; Пивнева 2017; Форум 2018: 11–114; Хаховская 2016; 2017 и мн. др.).
1. Публикация личного полевого дневника Б. Малиновского подогрела интерес ученых к различным вопросам полевой работы (Malinowski 1989).
3 Для сибиреведов особый интерес представляют дневники классиков этнографии, стоявших у истоков исследований народов Сибири. Среди таких имен следует назвать имя Владимира (Вольдемара, Вениамина) Ильича Иохельсона (1855–1937), который по сравнению со своими товарищами Львом Яковлевичем Штернбергом и Владимиром Германовичем Богоразом пока не получил должного внимания (Winterschladen 2018). Активный революционер-народник, общавшийся с лидерами мирового социал-демократического движения в Германии, Швейцарии, России, а также ответственный за техническое обеспечение покушений на представителей власти, Иохельсон в 1888 г. был выслан на десять лет в Сибирь, сначала в Олёкминский, затем в Колымский и Якутский округа Якутской обл. Педантическая четкость работы, смелость и находчивость, отличавшие Иохельсона (Шавров 1935: 2), пригодились в ссылке. Именно там начался новый этап его жизни, который оказался связан с этнографическими, антропологическими, лингвистическими и фольклорными исследованиями народов Северо-Востока Сибири. Иохельсон участвовал в трех крупнейших экспедициях конца XIX – начала XX в.: российской Сибиряковской (Якутской, 1894–1896), американской Джезуповской (1897–1902) и российской Рябушинского (Камчатско-Алеутской, 1908–1910), в которых провел не менее десяти лет (Слободин 2005: 96). Он стал подлинным знатоком малоизученных культур, языков и диалектов народов Северо-Востока России2. Ученый является автором 12 монографий (не считая переиздания) на русском и английском языках (Слободин 2005а; Kasten 2018). Молодые этнографы-марксисты в СССР признавали, что Иохельсон – “выдающийся полевой исследователь и лучший знаток языка, фольклора, материальной культуры юкагиров, алеутов, ительменов и коряков”, однако критиковали его за эмпиризм и призывали вернуться в СССР из “научного одиночества” в США (Шавров 1935: 13–14).
2. Наследие Иохельсона велико и находится на трех континентах в 13 архивах и музеях (Winterschladen 2018).
4 Парадоксально, что полевой опыт Иохельсона до сих пор остается невостребованным. Да, он не оставил трудов, где была бы сформулирована его концепция поля, как, впрочем, и Ф. Боас (Арзютов, Кан 2013: 49). Иохельсон не был публичной фигурой, подобно послереволюционным Штернбергу и Богоразу (Вахтин 2016; Лярская 2016). Как отметил С.А. Корсун, “сравнив годы, проведенные в царской ссылке, – когда он участвовал в научных экспедициях, получал за это жалование и публиковался, – и неделю в советской тюрьме, В.И. Иохельсон решил покинуть советскую Россию” и в августе 1922 г. уехал в командировку в США (Корсун 2012: 79).
5 В историю российской этнографии Иохельсон и Богораз вошли не только как выдающиеся ученые, но и как знаковые фигуры, олицетворяющие российско-американское сотрудничество в период формирования национальных научных традиций. Возможно, именно поэтому исследователей более всего привлек период работы Иохельсона в Джезуповской экспедиции и его сотрудничество с Ф. Боасом (Гурвич, Ляпунова 1980; Krupnik, Fitzhugh 2001; Vakhtin 2001; Kendall, Krupnik 2003; Krupnik, Vakhtin 2003; Вахтин 2004; Слободин 2005; Слободин 2005а; Kasten, Dürr 2016, и др.). Активно изучается участие Иохельсона в экспедиции Рябушинского на Камчатку и Алеутские острова и его научное наследие (Jochelson 1990; Корсун 2013, Алеуты 2014). При этом его работа в Сибиряковской экспедиции не удостоилась подобного внимания (Сирина, Шинковой 2007; Kasten 2018). В данной статье на основе полевых записей Иохельсона из Сибиряковской экспедиции периода июля–декабря 1895 г.3 будет рассмотрено, как происходило его вхождение в профессию. Это важно сделать, поскольку сложилось мнение, что “история поля Богораза и Штернберга4 не вытекает непосредственно из полевой деятельности ИРГО и по большей части связана с именем Франца Боаса и как следствие с немецкой традицией…” (Арзютов, Кан 2013: 48).
3. Впервые обзор содержания путевых записей Иохельсона и Иохельсон-Бродской из архива Института восточных рукописей РАН сделал И.С. Гурвич (1963). Эти записи хранятся в фонде № 631, сформированном из документов, переданных в архив по завещанию вдовы ученого. Дело № 15 состоит из двух подшитых тетрадей, всего 173 л., озаглавленных “Путевые заметки”. Записи на листах с 1 по 106 сделаны в 1895 г. во время третьей и четвертой поездок (по классификации Иохельсона) к среднеколымским якутам и верхнеколымским юкагирам. Листы 107–176 относятся к последней, восьмой поездке Иохельсона в Русское Устье, Казачье, Булун с 15 января по 15 июля 1897 г., где он проводил Всероссийскую перепись 1897 г. В фондах Американского музея естественной истории в Нью-Йорке хранятся его полевые записи из Сибиряковской экспедиции 1896 г., краткие извлечения из которых опубликованы (Иванова-Унарова 2017).

4. Богораз вместе с Иохельсоном участвовал в Сибиряковской экспедиции; Штернберг увлекся этнографией в ссылке на Сахалине. Всех троих Богораз назвал “этнотройкой”, все они были знакомы с Ф. Боасом.
6 Сибиряковская (Якутская) экспедиция (1894–1896) не имела аналогов в изучении Северной Азии (Астахова 2005; Горохов 1962; Майнов 1929: XII–XIII; Милевский, Панченко 2017; Сирина 2013; Kasten 2018; Wintershladen 2018 и др.). Инициатива ее проведения, постановка основных целей и финансирование (12 тыс. руб. золотом) принадлежали золотопромышленнику и благотворителю Иннокентию Михайловичу Сибирякову (О работах 1896). Практические задачи по исследованию влияния золотопромышленности на жизнь и быт сибирских инородцев означали тесную увязку с современной этнографией и текущей историей. Вместе с тем Сибиряков не ограничивал участников жестким планом, разрешив более широкий охват территории и исследуемых вопросов.
7 Идея была реализована Дмитрием Александровичем Клеменцем, бывшим ссыльным народником, а на момент организации экспедиции правителем дел Восточно-Сибирского отдела ИРГО. Он предложил Сибирякову устроить ее силами ссыльных и одновременно уговаривал власти пойти навстречу столь неординарному решению. Роль Клеменца в практической организации Сибиряковской экспедиции можно соотнести с ролью Ф. Боаса в организации Джезуповской экспедиции.
8 В Сибиряковской экспедиции приняли участие 26 человек: 13 политических ссыльных, а также чиновники, священники, представители национальной интеллигенции. Клеменц включил Иохельсона, с которым был знаком с 1875 г., в состав участников5. Комплексные исследования проводились в течение трех лет среди семи коренных народов, расселенных небольшими группами в четырех огромных округах Якутской области – Якутском, Олёкминском, Верхоянском и Колымском.
5. Весной 1894 г. Клеменц отошел от руководства экспедицией.
9 Подготовка к экспедиции заняла не менее двух лет. В январе 1894 г. Клеменц приехал в Якутск из Иркутска, чтобы уладить научно-организационные вопросы: согласовать состав участников, распределить научные темы и территории исследования, разработать и утвердить научные планы и программы и разделить выделенные средства. Все вопросы решались на общих собраниях экскурсантов6, которые специально съехались в Якутск из мест поселений. Собрания проводились с 18 января по 8 февраля 1894 г. в канцелярии Якутского областного статистического комитета под председательством сотрудника экспедиции, члена-секретаря комитета А.И. Попова (Милевский, Панченко 2017).
6. Ссыльных участников Сибиряковской экспедиции называли “экскурсантами”. Это значительно повышало их статус, но не отражало методики их полевой работы. Богораз и Штернберг в начале 1920-х годов, скорее, по инерции продолжали называть экспедиции своих студентов, продолжавшиеся от одного-трех месяцев, “этнографическими экскурсиям” и “поездками” (Вахтин 2016: 131, 132; Арзютов, Кан 2013: 61); но уже в 1929 г. «Богораз ругает КИПС за “экскурсионный летний характер” их полевой работы, призывая внедрить стационарный метод» (Вахтин 2016: 136).
10 Клеменц поставил задачу выработать общую и индивидуальные программы исследования и план работы. Подобная тактика была принята не только в России – Малиновский отправился в Меланезию, вооруженный опросниками. Для участников Сибиряковской экспедиции образцами служили программы по этнографии Императорского Русского Географического Общества для исследования русского населения Европейской России, программа по изучению инородцев Н.М. Ядринцева, программы этнографического отдела Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете под редакцией Н.А. Янчука и рукописная программа Клеменца. Генетически им предшествовали программы немецких естествоиспытателей и путешественников XVIII в., находящихся на русской службе. Отдельные части общей программы обсуждались на организационных заседаниях, в них вносились уточнения и исправления (Пекарский, Майнов 1913). Программа экспедиции включала в себя разделы: звероловство; рыболовство; скотоводство; земледелие; ремесла; пища, питье и наркотические средства; жилище и его принадлежности; одежда и наряды; семейный быт, в т.ч. детство и отрочество, брачный возраст, свадьба, супружество, взаимоотношения членов семьи и родственников, смерть и похороны; игры и увеселения, нравы и национальный характер (Там же). Каждый из разделов включал подробный перечень вопросов, ориентирующих исследователя. Таким образом, начало работы в экспедиции ознаменовалось выработкой плана исследований, разработкой ее содержательной и методологической части.
11 Похоже, некоторые из “неортодоксальных подходов” в американской антропологии 1930-х годов относительно необязательности профессионального образования для исследователя (Гупта, Фергюсон 2013: 20–21) составили важные элементы формирования этнографии в России в конце XIX в. Иохельсон, как и его товарищи по “этнотройке” Штернберг и Богораз, стал этнографом поневоле. Университетской подготовки по специальности “этнография” Иохельсон не получил, да и специальности такой тогда еще не было: он окончил хедер и Виленское раввинское училище, посещал лекции в университетах Берна и Цюриха. Немецкие биографы Иохельсона считают, что в это время он впитал традиции братьев Гумбольт и других немецких ученых (Winterschladen 2018; Kasten 2018). Богатый жизненный опыт, способности к самообучению при постановке конкретных целей замещали формальное отсутствие высшего образования, а близкое знакомство с местной средой помогало в проведении полевых исследований.
12 В плане экспедиционных работ Иохельсона, составленном в 1894 г., перечислены следующие задачи: овладение приемами антропометрии, фотографическая практика, приобретение запаса якутских слов и некоторая практика в разговорной речи, приготовление опросных листков, составление списка слов и фраз для перевода наречий Колымского округа, теоретическая подготовка в Якутске, необходимая в связи с отсутствием в Колымске нужных книг (Степанова 2016: 331-332). В 1894–1896 гг. исследователь начитал определенный объем этнографической литературы – книги и статьи М. Кастрена, А.Н. Харузина, А.О. Ивановского, М.А. Кроля, С.Ф. Ковалика, Д. Банзарова, программу Н.М. Агапитова по шаманству, фольклорные записи сказаний бурят (ГАИО. Д. 473а. Л. 9, 12). В 1894 г. в Якутске Виташевский, Иохельсон, Майнов и Геккер совместно обучались приемам антропометрии (ГАИО. Д. 469. Л. 8об.).
13 Большинство экскурсантов – Э.К. Пекарский, С.В. Ястремский, Н.А. Виташевский, В.М. Ионов, С.Ф. Ковалик, Л.Г. Левенталь, И.И. Майнов, В.Е. Горинович, Н.Л. Геккер, В.В. Ливадин – планировали работать в Якутском округе среди якутского населения. Иохельсон и Богораз выбрали отдаленный на 2–3 тыс. км от Якутска Колымский округ. “Я возьму на себя Якутский улус (в округе один улус), – писал Иохельсон во ВСОИРГО, – и Верхнеколымскую часть округа с юкагирскими и ламутскими родами; В.Г. Богораз – русское население на Колыме и Нижнеколымскую часть округа с чукчами, чуванцами и некоторыми тунгусо-ламутскими родами”. Из-за подготовки к экспедиции в Якутске Иохельсон выехал в Среднеколымск (где находился Богораз) лишь в декабре 1894 г. Финансирование колымского “отряда” совокупно составило 2,5 тыс. руб. (Сирина, Шинковой 2007: 341, 353).
14

Реалии поля
15 Маршруты. За период полевой работы с 5 декабря 1894 г. Иохельсон совершил восемь поездок, включая не планировавшуюся ранее поездку в качестве переписчика Всероссийской переписи населения (с 15 января по 15 июля 1897 г.) (Иохельсон 1897: 1–2). Работая в Сибиряковской экспедиции, на дополнительно ассигнованные средства купца М.В. Пихтина он собрал материалы о пушном промысле на Северо-Востоке Сибири, которые оформил в книгу, изданную на средства тещи заказчика, купчихи А.И. Громовой (Иохельсон 1898). Срок пребывания Иохельсона в сибирском поле (среди юкагиров, тунгусов, ламутов, якутов Колымского и Верхоянского округов) составил 2 года и 7 месяцев. Его работа в одной и той же группе продолжалась максимально до пяти месяцев. Исследователю были разрешены разъезды по округу, чем он воспользовался, чтобы впервые собрать этнографические материалы о территориальных группах юкагиров, отстоявших друг от друга на тысячи километров: верхнеколымских, нижнеколымских, омолонских и индигирских. Таким образом, он комбинировал стационарный и маршрутный методы работы. Фактически он еще в Сибиряковской экспедиции опробовал полилокальную этнографию как метод сравнительной этнографии (Marcus 1995).
16 Свои исследования Иохельсон начал со среднеколымских якутов. В марте-апреле 1895 г. он работал у якутов 2-го Байдужского и Эгинского наслегов (соответственно 30 и 14 хозяйств), расположенных к северо-северо-западу от Среднеколымска. Он произвел похозяйственную перепись среди 21 хозяйства первого наслега и 8 хозяйств второго. Ему удалось провести антропометрические измерения 26 человек, сделать 40 фотографий и собрать сведения по этнографии. После этого он отправился в 3-й Мятюжский якутский наслег, расположенный в 150-200 верстах к северу от Среднеколымска, где пробыл до 13 июня (АИВР РАН. Л. 1–7). Эти поездки продолжались один-два месяца. Впоследствии собранные материалы вошли в его книгу “Якуты” (Jochelson 1933).
17 С 19 июня по 22 июля 1895 г. Иохельсон находился в Среднеколымске, разбирая архивные дела, а 4 августа прибыл в Верхнеколымск, ожидая приезда глав юкагирского Ушканского рода и 2-го Дельянского ламутского рода (Сирина, Шинковой 2007: 353–354). Все это время он не вел дневник. “Это непростительно, но тому будут объяснения”, – пишет Иохельсон словно для внешнего цензора: плохое самочувствие и желание дождаться якутской почты (АИВР РАН. Л. 4об.). В письме во ВСОИРГО он указывает другую причину: “Верхнеколымские юкагиры приедут позже обыкновенного с верховьев рек к их летним кочевьям по реке Ясачной” (Сирина, Шинковой 2007: 353). В статье рассматривается “четвертая поездка” Иохельсона, которая проходила по маршруту: Среднеколымск – Верхнеколымск – р. Ясачная – устье Нелемной – устье Поповой – Колыма – устье Нелемной – Верхнеколымск – Среднеколымск с 22 июля по 6 декабря 1895 г. (Иохельсон 1897).
18 Полевые записи. Полевые записи понимаются как собрание дискретных текстов, порожденных полевой работой и представляющих собой сырую или частично обработанную базу данных для более поздних обобщений и теоретических размышлений (Rapport 1991: 10). Вместе с тем эти записи являются “анализом-в-описании”, поскольку сделаны осознанно, с определенной целью и под определенным углом зрения (Emerson et al. 2011: 105–106). Предыдущий опыт, накопленные знания и сложившиеся убеждения влияют на формирование методических приемов работы в поле, в том числе на ведение полевого дневника (Wolfinger 2002: 93).
19 Иохельсон отмечал, что в поле он делал записи двоякого рода: специальные (по лексикологии, фольклору, грамматике, антропометрии, похозяйственная перепись) и путевые. Путевые записи были комплексными, в них оказалось сосредоточено большое количество этнографического и фольклорного материала, который автор фиксировал по мере его поступления, и информации, касающейся быта экспедиции и рефлексии исследователя. Иохельсон вносил в них “все, что казалось мне интересным, без соблюдения какой бы то ни было системы”, “в том порядке, как их узнавал, отмечая только на полях, к какому отделу данное сведение относится” (Иохельсон 1897: 17). Эти пометки на полях карандашом красного и синего цвета или ручкой были сделаны, вероятно, позже основных записей. Среди таких отделов встречаются (перечислены по мере убывания частотности): “звероловство / охота / звериный промысел”, “рыбный промысел”, “записи фольклора – сказки и др. (шаманское) с синхронным переводом”, “религия / верования / суеверия / гадания юкагиров”, “болезни / лечение”, “семейные отношения / общественные отношения / к культу предков / обычное право / женитьба”, “пища” и др. В данной статье я обращаюсь только к темам, которые не нашли достаточного отражения в книге Иохельсона о юкагирах.
20 Лингвистические записи грамматики и лексики на первом этапе были одним из основных методов его работы у юкагиров, наряду с путевыми (собственно дневником). Путевые записи включают в себя переложение, пересказ разговоров и полученной информации, прямую речь, комментарии, предположения, личные впечатления и наблюдения людей и событий, описание собственных действий и эмоций и др. Фактически мы видим использование максимально широкого спектра стратегий письма.
21

Приятие местности и юкагиров
22 Как отметил А.В. Головнев, “в судьбе каждого этнографа есть народ, с которым он проходит своего рода этнографическую инициацию” (Головнев 2018: 9; 17). Для Иохельсона таким народом стали юкагиры (Kasten 2018). До встречи с ними путевые записи исследователя идут довольно вяло и почти безэмоционально. И проскальзывают философские мысли о терпении: “Удивительно, как теперь ход по бездорожью, кочкам, упругим мхам или через лесную чащу, бьющих по ногам и лицу, не кажется ничем особенным, обычным и не особенно тяжелым: в этих местах поддаешься терпению во всех отношениях” (АИВР РАН. Л. 1об.). Важные мысли, появившиеся благодаря новому экспедиционному опыту. Описания природы у Иохельсона редки и встречаются в переходные моменты полевой работы, каким стало прибытие в Верхнеколымск и на р. Ясачную, где жили юкагиры.
23 Р. Ясачная вверх от устья производит приятное впечатление чистотой, прозрачностью своей (зеленоватого цвета) воды, своей глубиной, тихим течением. Колыма со своими мелями, шиверами, грязной водой походит на костлявую, сварливую и беспокойную старуху, а Ясачная – на полногрудую, ясную, тихую и плавную в движениях молодую русскую красавицу, манящую вас глубиной и цветов.
24 18го [августа] Вернулся с “Прорвы”. Юкагиро-ламутский лагерь расположен на правом берегу Ясачной Место очень живописное. Светло-зеленая листва тальников и лиственниц, темно-зеленая и прозрачная вода играющей речки, бултыхание рыб, целый флот карбасов, веток и стружков на берегу, сети и неводы на вешалах, ровдужная ураса, освещенная солнцем и веселые, благодаря приготовлению пищи, лица – все это настраивает на праздничный лад. Это праздник торжества природы и присутствия еды (АИВР РАН. Л. 23).
25 Особенности населения сразу бросились в глаза: “Вообще тут явления метисации. Якуты, русские, юкагиры и ламуты перемешаны! Выделить чистый тип трудно – может б[ыть], невозможно. Вообще недоумеваешь – ламуты не ламуты, а юкагиры – кто знает, кого они представляют по своим физическим свойствам” (АИВР РАН. Л. 24об.). Эта мысль о невозможности выделить чистый тип не соответствовала идеям эволюционистской этнографии конца XIX в., заимствовавшей свои подходы у естественнонаучных дисциплин. Иохельсон следует эволюционистской схеме, но подвергает ее некоторому сомнению: “Из-за того, что по языку ламуты подчинены юкагирам, следует ли заключить что у последних культура выше? Но что якуты более культурный народ и более живучий, приспособляющийся, об этом нечего говорить” (АИВР РАН. Л. 25). Постепенно, вероятно, под влиянием приобретенного полевого опыта, а также общения с Ф. Боасом Иохельсон отошел от идеи единообразной эволюции, осознав важность исторического метода (Иохельсон 2005: 107).
26 В монографии о юкагирах он обращает внимание на процессы смешения нижнеколымских юкагиров с русскими и тунгусами, верхнеколымских юкагиров с тунгусами и ламутами: 80 эвенов из 2-го Дельянского рода подпали под влияние юкагирского языка и культуры (Иохельсон 2005). В путевых записях 1895 г. такой информации нет. По мнению В.А. Туголукова, “в целом… верхнеколымские юкагиры оказались более ассимилированы эвенами, чем эвены – юкагирами” (Туголуков 1982: 157). Смешанная среда и многокомпонентность самосознания местного населения обусловили сложности определения их этнической принадлежности, а большой временной разрыв между проведением полевой работы и публикацией монографии привели к тому, что в текст Иохельсона вкрались неточности и ошибки, касающиеся этнической атрибуции некоторых артефактов и фотографий (Иванов 2005; Слободин 2004: 242).
27 Иохельсон сначала обратил внимание на внешние, физические особенности юкагиров и якутов, связанные с повседневными практиками и досугом. Сегодня эта тема активно разрабатывается в антропологии телесности.
28 Познакомившись с якутским, тунгусским, русским, юкагирским населением Колымского округа и поняв, что не следует распылять силы, Иохельсон “решил избрать главной своей работой собрание материалов для составления монографии о юкагирах, с лексикографическими и грамматическими приложениями по языку” (Сирина, Шинковой 2007: 356). Судьбоносный выбор был сделан.
29

Язык как метод и объект изучения
30 Иохельсон постепенно овладевает различными тактиками полевой работы, понимает особую важность записей по языку и фольклору и соответственно особых методов для их фиксации. Язык был средством для вхождения в этнографическую работу и постепенно сам стал целью, поскольку в языковых понятиях содержится существенная информация, значения и смыслы.
31 Необходимость лингвистических записей была осторожно упомянута им в самом конце личной программы исследования Колымского округа: “Может быть, с тем или другим языком настолько ознакомиться, что может быть и самому, при помощи переводчика, записывать произведения народной словесности” (Степанова 2016: 332–333). Иохельсон вел дневник по-русски; записи на якутском и юкагирском языках встречаются в транскрипциях терминов и небольших фольклорных текстов. Сначала он нанял переводчиком юкагира Алексея Долганова, знавшего около 200 русских слов, но быстро понял, что “без знания языков немыслима этнографическая работа”. Первоначально язык рассматривался как средство получения этнографического и фольклорного материала, но постепенно и сам стал целью исследования. Мысли об изучении языка похожи у Иохельсона и Богораза, видимо, этот вопрос они обсуждали во время совместных встреч в период экспедиционной работы. Дружеские и деловые связи между ними в этот период были устойчивы и продуктивны, происходил обмен опытом.
32 28 августа 1895 г., через месяц после начала исследований у юкагиров, Иохельсон делает помету в дневнике: “Записал первую сказку по-юкагирски с переводом. В грамматических формах еще не могу разобраться, в особенности глагольных” (АИВР РАН. Л. 27). К этому времени он внес в дневник около 300 юкагирских слов. С 22 сентября идут записи небольших текстов, сопровождающих гадания, добычу белки и др. на юкагирском языке с переводом. Удивительно, насколько быстро Иохельсону удалось продвинуться в его освоении при том, что “трудность изучения юкагирского языка громадна”:
33 трудно добиться точной передачи грамматических форм. Спрашиваю настоящее время действия, а говорят будущее или прошедшее, в передаче времени постоянно путаются. Иной раз трудно добиться суффикса какого-нибудь лица или времени в глаголах, несмотря на якутскую передачу тех же форм и на прекрасное знание юкагирами якутского языка. Особую сложность вызвала фонетика языка:
34 В юкагирском языке из органов речи наибольшую роль играет язык, то его нужно держать прямо, то поднимать к нёбу, то пропустить в зубы, то загибать, то подгибать. Язык поэтому отличается особой гибкостью. Интересна способность полупроизносить звуки, проглатывать слоги не только на конце, но и в средине слова, и преобладание мягких согласных и долгих гласных (АИВР РАН. Л. 32об.).
35 Впоследствии в каждой новой экспедиции он будет изучать новые языки – корякский, алеутский, ительменский, что было важнейшим условием успешной полевой работы.
36

Экономика юкагиров в записях ссыльного народника
37 Экономические отношения юкагиров и якутов. Как народник, Иохельсон уделял большое внимание фактам экономического и социального неравенства. Он интересовался, допускают ли к нерестовому промыслу приезжих богатых якутов? Юкагиры отвечали: “Рыба божья, откажем кому-нибудь – промысла не будет”. “Интересно узнать, не злоупотребляют ли якуты этим обычаем?”, – записал Иохельсон (АИВР РАН. Л. 30об.). Он подметил неравенство нескольких уровней, характерное для социальной среды верховьев Колымы. Наиболее бросилось в глаза исследователю экономическое неравенство между якутами и юкагирами, конкретные примеры которого зафиксированы в дневнике. Вместе с тем он подчеркнул вынужденную добровольность экономической зависимости юкагиров от якутов:
38 На вопрос кто лучше, кого предпочитают – якутов или ламутов, Григорий ответил: якутов, потому что это народ умный, сообразительный, на всякое дело способен, а ламут только и знает белку и оленя. Он не совсем понял смысла моего вопроса, но отзыв этот характерен при нелюбви к якутам (АИВР РАН. Л. 44).
39 Другой уровень неравенства – это неравенство в самом “первобытном обществе”, несмотря на его эгалитарный характер: беднейшие юкагиры вели промысел рыбы заездками, и лишь некоторые ловили ее сетями. Ученый пишет в связи с этим: “Вообще и тут коммунальн[ый] родовой быт должен бояться уступки индивидуализму, а может быть в самих первобытных обществах элементы последнего имеются” (АИВР РАН. Л. 42). Это наблюдение не получило своего развития, но в совокупности с другими, вероятно, оказало влияние на изменение эволюционистских подходов ученого.
40 Рыболовство и дележ. Иохельсон активно участвовал в повседневной жизни юкагиров и впервые наблюдал лов рыбы заездками во время осеннего промысла 1895 г. Осенний лов арктического омуля связан с сезонными миграциями омуля и нельмы из Восточно-Сибирского моря в район Средней Колымы и ее левых притоков Ясачная и Омулёвка на нерест и длится со второй половины сентября до ледостава в октябре. Внимание Иохельсона привлек процесс лова, использование орудий рыболовства, практики дележа добытой рыбы.
41 12 сентября исследователь записал в дневнике:
42 Очень интересно смотреть, как рыба табуном входит в “ворота” заездки головой, поворачивается хвостом и плавно входит в мережу. Жалко становится их. Из мережи их бросают в карбас, доставляют их на берег, где девки берут живую, бьющуюся рыбу и протыкают (десятками) заостренную палку сквозь жабры. Куча таких связок представляет трепещущую массу, на судороги которой никто не обращает внимания, мало того живучесть этих безгласных созданий забавляет ихтиофага (АИВР РАН. Л. 38).
43 На маленькой заездке (на р. Нелемной) было добыто 19 320 омулей, несколько нельм и мелкая рыба, которую не считали, и на Ясачной заездке – 5040 омулей и 100 нельм. Добыча была распределена на 84 пая, каждый из них состоял из 290 омулей и одной нельмы. Из общего количества паев 60 распределили юкагирам и ламутам, остальные 24 – якутам (9), духовенству и в церковь (7), на школу (4) и местным жителям – не юкагирам (4). Юкагиры хотели также дать паи Иохельсону и сопровождавшему его казаку Митрофану Котельникову, от которых ученый отказался: “Мне не нужно, я не за паем к Вам приехал, но если Вы отдаете пай, то разделите между самыми нуждающимися” (АИВР РАН. Л. 41). Процесс подсчета рыбы (кто, как, когда считал и принимал решение по дележу) не был описан в дневнике7.
7. У каждого полевого исследователя есть свои приемы ведения дневника, и один из них состоит в схематичной записи в условиях ограниченного времени, которую позже автор может развернуть в полный текст (Венцель 2018). В этом контексте дневник полностью может раскрыться только самому автору, вызывая ассоциации и воспоминания.
44 Иохельсон постоянно наблюдал случаи дележа и обмена среди юкагиров и сам принимал в них участие, что помогало сблизиться с населением. Местные жители пытались выстроить с ним экономические отношения по типу кредитно-обменных, предлагая “цену” за те небольшие подарки, которые он делал, или прося деньги в долг под будущий промысел. Его ответ: “Я приехал не торговать” казался им непонятным (АИВР РАН. Л. 28).
45 Иохельсон также угощал юкагиров гостинцами, иногда водкой.
46 Когда ставили заедки, я ездил смотреть, поил чаем и раз привез бутылку водки; досталось работавшим по 2 рюмки, и они все опьянели, но вследствие этого работа закипела и в один день кончили то, что, как сами говорят, продолжалось бы 3 дня. На заездки ничего не берут с собой, и чай явился для них важным событием, а о водке говорили, что первый раз ее пьют на заездке. Вообще были в восторге. Когда делили рыбу из большой заездки, для меня отложили 10 нельм, меня уже не было. Привезли их домой и Иван мещан явился депутатом. Я их принял, выдал 4 ф. табаку и пригласил стариков на чай. Угостил бутылкой водки, печением. Тут князь держал речь: что мой приезд счастливый, что не было на Ясачной рыбы, со мной пришла и вместе со мной поднимается вверх. Теперь надеются не будут голодать, за меня благодарят (АИВР РАН. Л. 41об.).
47 Приезд Иохельсона счастливо совпал с богатым ходом рыбы, что было воспринято юкагирами как добрый знак свыше. Его умное человечное поведение создавало особый микроклимат, благоприятствовавший проведению полевой работы.
48 Питание и дележ. В экспедиции Иохельсон питался отдельно от юкагиров, но рыба прочно вошла в его рацион: “Утром натощак я теперь с удовольствием ем сырую рыбу, нахожу ее очень вкусной даже без соли. Раньше я бы сам этому не поверил” (АИВР РАН. Л. 43об.).
49 Немалое место в ранних записях Иохельсона занимает вопрос не столько о пище, сколько о системе питания юкагиров в сравнении с европейской.
50 у нас есть люди, считающие себя несчастными, если не вовремя пообедали, и очень многие чувствуют себя нехорошо, если день не пообедают, а здесь нет понятия об определенных (по времени и качеству пищи) трапезах. Трапезы нередко сокращаются до одной в день или одной в 2-3 дня, а едят вообще что есть, выбора нет, если не считать обычая пить утром и днем чай, когда он есть (АИВР РАН. Л. 27–27об.).
51 На страницах дневника имеются записи, сделанные со слов юкагиров, о весенних голодовках, которые поразили исследователя. В монографии Иохельсона можно прочитать о случаях каннибализма, но в дневнике 1895 г. таких сведений нет. Впоследствии он сообщил о голодовках на страницах печати, чем привлек внимание правительства к положению снабжения инородцев на Северо-Востоке России.
52 И.С. Гурвич, давая обзор дневников Иохельсона, обратил внимание на наличие и важность данных о традиции дележа (Гурвич 1963: 251). Этот обычай был особенно заметен на фоне сравнения юкагиров и якутов:
53 Какая противоположность между якутами и юкагиро-якутским родом! Первые в семье индивидуалисты (но не в общественной организации), до чужой семьи не только нет дела, но нередко перебивают друг у друга промыслы, доход. Здесь же всех соединяет братская любовь. Всякий считает своим правом требовать у другого, если у него есть пища (АИВР РАН. Л. 61).
54 Иохельсон сделал важное наблюдение, можно сказать, открытие, относительно практики требования дележа у юкагиров, но в дальнейшем не развил эту тему. В указателе к тексту монографии нет термина “дележ”, только “торговля” и “обмен” (Иохельсон 2005: 88, 607–609). Он затронул вопрос о дележе в разделе “Черты психики”, где заметил, что угощение и дележ продуктами со стороны юкагиров воспринимались как должное: “Согласно их представлениям, человек, владеющий провизией, должен делиться с теми, у кого ее нет”. В то же время Иохельсон отметил, что продукты не просят, т.к. боятся отказа. Дележ по требованию был “открыт” в конце XX в. у австралийских аборигенов (Peterson 1997), а затем в Сибири у долган и эвенков (Сирина 2012: 323–325).
55

Условия и методы работы. Телесный опыт
56 Все, кто работал на Севере, знают, чего стоят добытые там полевые материалы. Иохельсону приходилось страдать и от холода, и от ревматизма, и от различных бытовых ситуаций. Но в дневнике он пишет о них нечасто и как об обыденных вещах. Запись от 24 ноября 1895 г.: “В 9 ч утра -34º. Ночью проснулся от боли в ноге – смотрю она тверда и холодна как лед – чуть не отморозил. Изба совершенно полая, труба не закрывается” (АИВР РАН. Л. 59).
57 Само ведение дневника нередко превращалось в проблему: “В пологе писать невозможно было от холода, а в урасе князя тесно, дымно и просто неудобно заниматься, особенно писать на полу” (АИВР РАН. Л. 27).
58 Исследователь едва не утонул в р. Ясачной (а еще раньше – в Колыме). Юкагиры впоследствии боялись отпускать его одного на маленькой лодке, но он усилием воли поборол свой страх.
59 Сегодня, отъезжая от заездки Нелемной я опрокинулся и вывалился из стружка. К счастью, еще было не далеко до “ворот”, и я доплыл до карбаса, несмотря на меховую куртку и холодную воду. Взобравшись на карбас, полный рыбой, я так промок, что не мог поднять ног от тяжести и упал на скользкую движущуюся массу, прекратив, вероятно, своим падением страдания многих из этой массы. Почувствовав холодную воду, я сейчас же поднялся, давая стечь воде с тела, но она вся втекла в торбаса. Добравшись до берегу, я велел развести большой костер, должен был совершенно раздеться и сушить одежду и белье. Не особенно приятно было, при низкой t. Только водка поддержала (АИВР РАН. Л. 38).
60 Благодаря богатому жизненному опыту, крепким нервам, критическому уму и наблюдательности, предварительной подготовке, приятию юкагиров и ответному доброму отношению с их стороны Иохельсон на практике овладевает методами этнографической работы, сопоставляет сказанное и увиденное, делает выводы. “Юкагиры говорят, что у них нет обычая называть зверей на охоте особыми именами и отрицают все суеверные действия, совершаемые якутами и ламутами. Это едва ли верно. Потом увижу”, – записывает исследователь (АИВР РАН. Л. 30). Иохельсон давал юкагирам советы, неизменно получая реакцию, заставлявшую его задуматься или посмотреть на ситуацию с иной точки зрения. Так, он торопил их устраивать заездки, чтобы не пропустить рыбу, и получил ответ: “…рыбу Он дает, будем в праздник работать, совсем рыбы не даст” (АИВР РАН. Л. 36об.–37). Или советовал юкагиру по прозвищу Ус, который отдал дочь за каменного ламута, но не получил калыма, не давать приданое: “Ус говорит, что ему больше будет стоить [приданое] чем 30 оленей [калым]. Я говорю: ты не возьми оленей, а скажи, чтобы муж сам ее одел, он ответил: нельзя, обычай, век его будут ругать, а дочь ламуты будто укоряют что отец ее отпустил без ничего” (АИВР РАН. Л. 59об.). Иохельсон привлекал к себе юкагиров разными способами: дарил небольшие подарки и деньги, лечил, принимал гостей, давал советы. Он видел в них детей / детей природы в соответствии с характерными взглядами его времени, но в то же время не идеализировал их.
61 Сегодня у меня собрались девушки и парни и устроили танцы в комнате. Они всегда в комнате танцуют круглый танец. Чтобы обрадовать моих гостей сюрпризом, я устроил беспроигрышную лотерею, вместо личных подарков, с билетиками. Тут были конфеты, крестик, пуговицы, нитки шелк, колокольчик и т.д. Радость необычайна и сколько разговоров. Как немного нужно, чтобы сделать счастливыми этих детей, которых ни природа, ни люди не балуют (АИВР РАН. Л. 40об.).
62 В поездках Иохельсона сопровождал казак Котельников, знавший якутский язык и помогавший в пути, однако руководство экспедиционным дорожным хозяйством лежало на исследователе: “Вещи в дороге меня донимают, при каждом передвижении и сборе столько хлопот, за всем надо следить, знать где что должно лежать и лежит. Вообще путешествие по тем местам требует кроме знания местных условий особой предусмотрительности и хозяйственной способности. Железной печкой я очень доволен, без нее было бы скверно” (АИВР РАН. Л. 28об.).
63 ***
64 Сибиряковская экспедиция, организованная под эгидой Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества, дала российской и мировой науке целый ряд замечательных ученых, бывших ссыльных. В их числе был Иохельсон. Из “начинающего дилетанта” (Сирина, Шинковой 2007: 360) он постепенно превратился в этнографа мирового уровня.
65 Как исследователь Иохельсон сформировался в лоне российской многокомпонентной антрополого-этнографической традиции, в условиях открытости мировым научным достижениям. Российскую этнографию отличал практический характер изучения народов многонациональной империи, широкий круг исследователей, защита ими экономических, культурных и национальных интересов населения, в чем была немалая заслуга ученых-народников.
66 Именно в Сибиряковской экспедиции Иохельсон (и Богораз) выработали полевую этнографическую методику, совмещавшую изучение языка в его диалектах, запись фольклорных текстов, проведение переписей населения, сбор архивных сведений и описание на основе прямых наблюдений бытующих форм материальной культуры, социальных институтов, верований (Гурвич 1963: 252–253). К сожалению, не все ее материалы были доведены до книжного формата (Обручев 1897).
67 Какие же новые для своего времени методы использовал Иохельсон в поле? Прежде всего, под влиянием обстоятельств он стал практиковать долговременную полевую работу; выбрал основной объект исследования, сузив фокус внимания на конкретном народе; впервые поставил цель изучить все территориальные группы и диалекты юкагиров с использованием маршрутно-стационарного метода. Участие в жизни людей позволило Иохельсону перейти от формальной работы по программам к более качественному сбору материалов методом включенного или, лучше сказать, участвующего, наблюдения, когда самого понятия об этом методе еще не существовало. В дальнейшем методика его исследований совершенствовалась, дополнялась и приспосабливалась к практическим задачам. В контексте проведения переписи 1897 г. в условиях ограниченного времени ученый получал ценную информацию от грамотных людей путем опроса, уделял основное внимание демографии и экономике; из его дневника исчезли подробности и обстоятельства полевой работы. И.С. Гурвич считал, что эти записи “по своей лаконичности и целенаправленности выгодно отличаются от предыдущих” (Гурвич 1963: 252): возможно, такой стиль был более близок советскому этнографическому канону.
68 В Джезуповскую экспедицию выехал хорошо подготовленный полевой исследователь, знающий природу и климат, инфраструктуру, логистику Северо-Востока Азии. Он приобрел деловые и дружеские связи с населением региона, объяснялся на местных языках, овладел методикой работы. Иохельсон стремился не только получить этнографические материалы, но и выполнить основную цель новой экспедиции, состоящую в сборе этнографических, антропологических и археологических коллекций. В Джезуповской экспедиции полевые дневники вела его жена Дина Лазаревна Иохельсон-Бродская (Хаховская 2017: 100).
69 Англоязычная монография о юкагирах (Jochelson 1910–1926; Иохельсон 2005) стала этнографической классикой и одним из брендов Джезуповской экспедиции. В ее основе лежали материалы, собранные в Сибиряковской экспедиции; структура работы, некоторые теоретические подходы испытали влияние школы Ф. Боаса.
70 Благодарности. Я признательна Н.С. Гончарову за возможность работать с путевыми записями Иохельсона. Благодарю Н.Б. Вахтина, А.Л. Елфимова, И.И. Крупника, С.Б. Слободина за ценные советы и комментарии.

References

1. Arzyutov, D.V. and S.A. Kan. 2013. Kontseptsiia polia i polevoi raboty v rannei sovetskoi etnografii [The Concept of the Field and Fieldwork in Early Soviet Ethnography]. Etnograficheskoe obozrenie 6: 45–68.

2. Clifford, J., and G. Marcus, eds. 1986. Writing Culture: The Poetics and Politics of Ethnography. Berkeley: University of California Press.

3. Davydova, E.A. 2015. Polevye dnevniki V.G. Kuznetsovoi kak etnograficheskii istochnik [Field Diaries of V.G. Kuznetsova as an Ethnographic Source]. Universitetskii nauchnyi zhurnal 14: 160–167.

4. Emerson, R.M., M.I. Fretz, and L.L. Shaw, eds. 2011. Writing Ethnographic Fieldnotes. Chicago: University of Chicago Press.

5. Geerz, C. 2004. “Nasyshchennoe opisanie”: v poiskakh interpretativnoi istorii kul’tury [Thick descriptions toward an interpretive theory of culture]. In Interpretatsiia kul’tur [The Interpretation of Cultures], edited by S.Ya. Levit, 9–42. Moscow: ROSSPEN.

6. Golovnev, A.V. 2018. Etnografiia v rossiiskoi akademicheskoi traditsii [Ethnography in the Russian Academic Tradition]. Etnografiia 1: 6–39.

7. Gurvich, I.S., and R.G. Liapunova. 1980. Kollektsii muzeev SShA po narodam Severo-Zapadnoi Ameriki i Sibiri [Collections of US Museums on the Peoples of Northwest America and Siberia]. Sovetskaiia etnografiia 5: 121–128.

8. Gupta, A., and J. Ferguson. 2013. Distsiplina i praktika: “pole” kak mesto, metod i lokal’nost’ v antropologii [Discipline and Practice: “The Field” as Site, Method and Location in Anthropology]. Etnograficheskoe obozrenie 6: 3–44.

9. Ivanov, V.Kh. 2005. Vladimir Iokhel’son i ego kniga “Iukagiry i iukagirizirovannye tungusy” [Waldemar Jochelson and His Book “Yukagirs and Yukagirized Tunguses”]. In Yukagiry i yukagirizirovannye tungusy [The Yukagir and the Yukaghirized Tungus], by W. Jochelson, translated by V.Kh. Ivanov and Z.I. Ivanova-Unarova, 12–22. Novosibirsk: Nauka.

10. Kasten, E., and M. Dürr. 2016. Jochelson and the Jesup North Pacific Expedition: A New Approach in the Ethnography of the Russian Far East. In The Koryak, by W. Jochelson, edited by E. Kasten and M. Dürr, 9–34. Fürstenberg; Havel: Kulturstiftung Sibirien.

11. Kasten, E. 2018. From Political Exile to Outstanding Ethnologist For Northeastern Siberia: Jokhelson as Self-Taught Fieldworker During His First Sibiriakov Expedition 1894–1897. In Jokhelson, Bogoras and Shternberg. A Scientific Exploration of the Northeastern Siberia and the Shaping of Soviet Ethnography, edited by E. Kasten, 35–59. Furstenberg; Havel: Kulturstiftung Sibirien.

12. Kendall, L., and I. Krupnik, eds. 2003. Constructing Cultures Then and Now: Celebrating Franz Boas and the Jesup North Pacific Expedition. Washington: Arctic Studies Center; National Museum of Natural History; Smithsonian Institution.

13. Khakhovskaiia, L.N. 2016. Polevye issledovaniia V.G. Kuznetsovoi v Amguemskoi tundre [Field Studies of V.G. Kuznetsova in the Tundra of Amguem]. Etnograficheskoe obozrenie 3: 83–95.

14. Khakhovskaiia, L.N. 2017. Etnokul’turnye razlichiia skvoz’ prizmu opyta polevogo issledovatelia (na materiale dnevnika D.L. Iokhel’son-Brodskoi) [Ethnocultural Differences Through the Prizm of the Field Researcher’s Experience (Based on the Diary of D.L. Jokhelson-Brodskaya)]. Rossiia i ATR 2: 195–213.

15. Korsun, S.A. 2012. L.Ya. Shternberg kak amerikanist [L.Ya. Shternberg as an Americanist]. In Lev Shternberg – grazhdanin, uchenyi, pedagog. K 150-letiiu so dnia rozhdeniia [Lev Sternberg is a Citizen, Scientist, and Teacher. To the 150th Anniversary of the Birth], edited by E.A. Rezvan, 65–82. Saint Petersburg: MAE RAN.

16. Korsun, S.A. 2013. V.I. Iokhel’son – issledovatel’ aleutov [W.I. Jokhelson is a Researcher of the Aleuts]. Muzei. Traditsii. Etnichnost’ 1: 6–17.

17. Krupnik, I., and N. Vakhtin 2003. “The Aim of the Expedition… Has in the Main Been Accomplished”: Words, Deeds, and Legacy of the Jesup North Pacific Expedition. In Constructing Cultures Then and Now. Celebrating Franz Boas and the Jesup North Pacific Expedition, edited by L. Kendall and I. Krupnik, 15–31. Washington: Arctic Studies Center, National Museum of Natural History, Smithsonian Institution.

18. Krupnik, I., and W. Fitzhugh, eds. 2001. Gateways. Exploring the Legacy of the Jesup North Pacific Expedition. Washington: Arctic Studies Center.

19. Liarskaia, E. 2016. Tkan’ Penelopy: “proekt Bogoraza” vo vtoroi polovine 1920 – 1930-kh gg. [“Penelope’s Cloth”: “The Bogoraz Project” in the Second Half of the 1920s – 1930s]. Antropologicherskii forum 29: 142–186.

20. Maksimova, A.S. 2012. Analiz polevykh dnevnikov v kontekste proizvodstva etnopgraficheskikh tekstov [Analysis of Field Diaries in the Context of Production of Ethnographic Texts]. Monitoring obshchestvennogo mneniia 1 (107): 128–140.

21. Malinowski, B. 1989. A Diary in the Strict Sense of the Term. London: Antlone Press.

22. Marcus, G.E. Ethnography in/of the World System: The Emergence of Multi-Sited Ethnography. Annual Review of Anthropology 24: 95–117.

23. Mikhailova, E.A. 2015. Skitaniia Varvary Kuznetsovoi. Chukotskaia ekspeditsiia Varvary Grigor’evny Kuznetsovoi. 1948–1951 gg. [Wanderings of Varvara Kuznetsova. The Chukchi Expedition of Varvara G. Kuznetsova. 1948–1951]. St. Petersburg: MAE RAN.

24. Milevskii, O.A., and A.B. Panchenko 2017. “Bespokoinyi Klements”: opyt intellektual’noi biografii [“Restless Klements”: Experience of Intellectual Biography]. Moscow: Politicheskaia entsiklopediia.

25. Rapport, N. 1991. Writing Fieldnotes. The Conventionalities of Note-Taking and Taking Note in the Field. Anthropology Today 7 (4): 10–13.

26. Peterson, N. 1997. Demand Sharing: Sociobiology and the Pressure for Generosity Among Foragers? In Scholar and Sceptic. Australian Aboriginal Studies in Honour of L.R. Hiatt, edited by F. Merlan, J. Morton, and A. Rumsey, 171–190. Canberra: Aboriginal Studies Press.

27. Pivneva, E.A., ed. 2017. Pole kak zhizn’. K 60-letiiu Severnoi ekspeditsii IEA RAN [The Field as Life: To the 60th Anniversary of the Northern Expedition of the IEA RAS]. St. Petersburg: Nestor-Istoriia.

28. Sanjek, R., ed. 1990. Fieldnotes: The Makings of Anthropology. Ithaca: Cornell University Press.

29. Sirina, A.A., and A.I. Shinkovoi 2007. Neizvestnoe nasledie Sibiriakovskoi (Iakutskoi) ekspeditsii (1894–1896): pis’ma V.I. Iokhel’sona vo VSOIRGO [Unknown legacy of Sibiryakov (Yakut) Expedition (1894–1896): W.I. Jochelson’s Letters to the East Siberian Department of the Imperial Russian Geographical Society]. In Rasy i narody [Races and Peoples], edited by D.A. Funk. Iss. 33: 331–368. Moscow: Nauka.

30. Sirina, A.A. 2012. Evenki i eveny v sovremennom mire: samosoznanie, prirodopol’zovanie, mirovozzrenie [Evenki and Eveny in the Modern World: Identity, Nature Use and Worldview]. Moscow: Vostochnaia literatura.

31. Sirina, A.A. 2013. Nauchnoe tvorchestvo kak sotrudnichestvo (po materialam Sibiryakovskoi (Yakutskoi) ekspeditsii [Scientific Work as Collaboration (Based on the Materials of the Sibiryakov (Yakut) Expedition]. In Tvorcheskaiia lichnost’ v istoriko-kul’turnom prostranstve: materialy mezhdunarodnoi konferentsii [Creative Person in the Historical and Cultural Space: Materials of the International Conference], edited by L.R. Kulakovskaia and K.K. Sultanov, 241–250. Novosibirsk: Nauka.

32. Slobodin, S.B. 2004. Nauchnoe nasledie V.I. Iokhel’sona v izuchenii kul’tury evenov Okhotskogo poberezh’ia [W.I. Jokhelson’s Scientific Heritage in the Study of the Even Culture of the Okhotsk Coast]. In Severo-Vostok Rossii: proshloe, nastoiashchee, budushchee [North-East of Russia: Past, Present, Future], edited by N.A. Goriachev. Vol. 2: 240–244. Magadan: Kordis.

33. Slobodin, S.B. 2005. Vydaiushchiisia issledovatel’ severnykh narodov (k 150-letiiu so dnia rozhdeniia V.I. Iokhel’sona) [Outstanding Researcher of the Northern People (On the 150th Anniversary of W.I. Jokhelson]. Etnograficheskoe obozrenie 5: 96–115.

34. Shavrov, K.B. 1935. V.I. Iokhelson [W.I. Jokhelson]. Sovetskaia etnografiia 2: 3–15.

35. Stepanova, L.B. 2016. Muzeinoe sobiratel’stvo v Rossii. Yakutskie etnograficheskie kollektsii (1865–1968) [Museum Gathering in Russia. Yakutsk Ethnographic Collections (1868–1968)]. Novosibirsk: Nauka.

36. Tugolukov, V.A. 1982. Eveny [Evens]. In Etnicheskaia istoriia narodov Severa [Ethnic History of the Peoples of the North], edited by I.S. Gurvich, 155–167. Moscow: Nauka.

37. Vakhtin, N. 2001. Franz Boas and the Shaping of the Jesup Research in Siberia. In Gateways: Exploring the Legacy of the Jesup North Pacific Expedition, 1897–1902, edited by I. Krupnik and B. Fitzhugh, 71–89. Washington: Arctic Studies Center.

38. Vakhtin, N.B. 2004. “Nauka i zhizn’”: sud’ba Vladimira Iokhel’sona (po materialam ego perepiski 1897–1934 gg.) [“Science and Life”: The Fortune of Vladimir Jochelson (Based on His Correspondens 1897–1934]. Biulleten’: antropologiia, men’shinstva, mul’tikul’turalizm 5: 35–49.

39. Vakhtin, N.B. 2005. Tikhookeanskaia ekspeditsiia Dzhesupa i ee russkie uchastniki [Jesup North Pacific Expedition and Its Russian Participants]. Antropologicheskii forum 2: 241–274.

40. Vakhtin, N. 2016. “Proekt Bogoraza”: bor’ba za ogon’ [Bogoraz Project: the Fight for Fire]. Antropologicheskii forum 29: 125–141.

41. Ventsel, A. 2018. Polevye zametki i skrytaia istoria [Field Notes and Hidden History]. Antropologicheskii forum 36: 34–42.

42. Winterschladen, M. 2018. The Forgotten Member of the “Ethnotroika”? Waldemar Jochelson in the Mirror of Research and His Scientific Legacy. In Jokhelson, Bogoras and Shternberg. A Scientific Exploration of the Northeastern Siberia and the Shaping of Soviet Ethnography, edited by E. Kasten, 13–32. Furstenberg; Havel: Kulturstiftung Sibirien.

43. Wolfinger, N.H. 2002. On Writing Fieldnotes: Collection Strategies and Background Expectancies. Qualitative Research 2 (1): 85–95.

Comments

No posts found

Write a review
Translate